Индийский поход. Атаман

Глава 5

За время моей недолгой отлучки обстановка в палатке атамана разительно переменилась. Денщики успели сколотить две лавки и подобие стола, заставить его присланными от Сингха бутылками и блюдами с фруктами. Полковники успели принять по чарке, кто-кто задымил, все благодушествовали, отдыхая после трудного похода, с интересом изучая и пробуя манго.

— Явился не запылился, — уже не так зло поприветствовал меня Платов. Его лицо разгладилось, глаза не метали молнии, но и дружеским взгляд атамана не назовешь.

Я встал у входа, все еще пребывая в напряжении. Матвей Иванович поманил меня пальцем.

— Проходи к столу, совет держать будем, как нам дальше поступать.

Остался на месте, лишь сверлил своего вождя суровым взглядом.

— Гляньте на него! — ехидно сказал Платов. — Обиделся. Охай, не охай, сотник, а вези до упаду.

И эту реплику оставил без ответа.

— Петр, — вмешался мой бывший командир Астахов. — Оставь свои обиды, вспомни, кто ты есть. Что за мальчишество, право?

— Мальчишество? — вдруг прорвало меня. — Что вы называете мальчишеством, Емельян Никитич? То, что моими усилиями вам дорожку подстелили аж до самой реки Инд? Продовольствие и фураж для всего Войска? Мелочь, да? Ни один клинок не покинул ножны при вашем появлении — это тоже ерунда?

— Никто твоих заслуг не умаляет, — вклинился в разговор Дюжа. — Но и вопросов к тебе многовато накопилось. Ты зачем в политику полез? Кто тебе разрешал? Переворот в Кабуле, здесь непонятные движения…

— Знаешь, как тебя называют? — резко поднял голову Платов, пребывавший до этого в задумчивости, разглядывая натюрморт на столе из фруктов.

— Разное слышал, — уклонился я от прямого ответа.

— Командиром своего отряда тебя называют, атаманом, — обиженно просветил меня Платов. — Ты у нас, оказывается, сам по себе.

— Неправда, — тряхнул я головой. — Все, что я делал, было направлено к одной цели — помочь Войску.

— И про себя не забыть, да? — подколол меня Матвей Иванович.

Я промолчал, чувствуя, что готов наговорить дерзостей.

— Тебе что было сказано? — возвысил голос Платов. — К столу подойди, доложишь все по форме. Чего застыл, как истукан?

— Истукан? Я вам кто, пешка? — прорвало меня с досады. — Почему так с моими людьми поступили⁈

— Вот! Что я вам говорил⁈ — тут же снова завелся атаман, обращаясь к полковникам. — Ферзем себя возомнил. Мои люди… — передразнил он меня. — Не твои они, а казаки войска Донского.

— Знаете, что, Матвей Иванович? Говорить с вами буду только с глазу на глаз…

— Петр, гонор-то притуши, — попытался меня образумить Астахов, но не тут-то было: я упрямо мерился взглядами с атаманом, обида и злость управляли мною, несли на своих колючих крыльях — я был готов к самым нехорошим последствиям.

— Тет-а-тету желаешь? — козырнул Платов французским словечком, подхваченным, наверное, в петербургских салонах. — Будет тебе с глазу на глаз… — он укоризненно покачал головой. — Господа полковники, оставьте нас наедине.

В палатке присутствовала не вся верхушка отряда — кто-то остался на том берегу присматривать за переправой, кто-то руководил устройством лагеря. Лишь шестерку полковников Платов взял с собой на переговоры с Сингхом, да и те не пригодились. При словах Платова они молча встали и проследовали из палатки. Проходя мимо меня каждый меня чем-то попрекнул. Я стоял все также недвижим, быстро просчитывая варианты.

— Про секрет наш хотел мне напомнить? — свистящим шепотом уточнил Платов, не скрывая злобных интонаций.

— Да не собирался я вас запугивать! — так же тихо возразил я. — Зачем вы так со мной?

— Как заслужил!

— Нет, — упрямо тряхнул я головой, приближаясь к столу. — Если вы решили с меня начальственную стружку снять, то больно момент неподходящий избрали. Я вам не вол бессловесный, чтоб в стойло меня загонять.

— Так, значит, вопрос ставишь?

Атаман смотрел на меня уже с удивлением. Я ответил ему прямым взглядом, не собираясь уступать.

— Чудны дела твои, Господи! Нешто к махарадже решил перебежать? Смотри, Петр, от своих оторвешься, к чужим не прибьешься — так и будешь болтаться, как говно в проруби.

— Да что вы на меня накинулись? — не удержался я от попрека.

Разговор тут же скатился в какую-то бессмыслицу с взаимными обвинениями на повышенных тонах, хотя мы старались орать друг на друга очень тихо. Главный лейтмотив атамана — я слишком много воли взял, собрался отколоться от своих, мой — что его нападки несправедливы, что кто-то на меня наговорил.

Матвея Ивановича несло долго. В конце концов он схватился за бутылку, сделал большой глоток, скривился от вкуса напитка, закусил бананом прямо в кожуре.

— Ну и дрянь же пьет этот Ранджит! Надо его нашей горчичной угостить. В общем, так, Петр, тебе скажу — лучше без одежды, чем без надежды!

Вот же его на народные поговорки пробило… Я демонстративно взял банана, очистил и протянул генерал-майору.

— В сотый раз повторяю, Матвей Иванович: и в мыслях не держал войско покинуть. А теперь даже не знаю…

Платов устало вздохнул, отмахнулся от фрукта:

— Не прошел ты проверку, Петро.

Проверку? Это была проверка? Что за чушь взбрела в голову атаману?

Он продолжил:

— Хотел тебе новое дело поручить. Важное. А теперь не знаю…

Я промолчал. Ждал, что он еще скажет.

— Ты с обстановкой знаком к юго-востоку от земель сикхов?

— Наводил справки.

— Расскажи, — устало попросил атаман.

— Болото! Там такая каша, что черт ногу сломит. Маратхи эти, князья, никак между собой не договорятся. Умом понимают, что их главный враг — британцы, но каждый на себя одеяло тянет. Есть два лагеря — Холкар и Синдия, два владетельных княжеских дома. Глава первого, Яшвант Рао, надзирает за Дели и Великим Моголом, императором шахом Аламом Вторым. Держит его по сути в пленниках. Глава рода Синдия, Дуалет Рао, сидит в неприступном форте Гвалиор, а также в знаменитом красном замке Агры и все время интригует, пытаясь перехватить бразды правления у Холкара. У него самая большая армия. Пехота, пушки, конница — все есть. Остальные же князья бегают из лагеря в лагерь…

— Вот и мне нечто подобное рассказали, хотя там сам черт не разберет, что там у них да как, — согласно кивнул Платов. — Если мы хотим до британцев добраться, нужно нам меж струй дождевых проскочить, не замочившись. А еще лучше так все устроить, чтобы эти маратхи в союз с нами вошли. Да только как все это устроить, ежели у них война между собой? Посоветовал мне Сингх попытаться захватить Дели, освободить шаха Алама, добиться от него титула низама, то есть, вроде как вице-короля. В городе этом, сказывают, артиллерии довольно, но люди робкие и малосильные. Никак я не пойму одного: отчего все упирается в этот Дели?

Я решил, что дальше стоять глупо, придвинул скамейку и уселся без приглашения, по-хозяйски взгромоздив локти на стол. Атаман не возражал. Более того, поощрительно мне предложил высказать свое мнение.

— Сам, Матвей Иванович, сперва не понимал. Тут очень сложно, все на старых отношениях. Этот Алим-шах вроде как ничего не решает и в то же время все его именем прикрываются. Империи Великих Моголов как бы нет, и как бы она есть. И Дели, имперская столица, до сих пор всеми считается главным центром. Долго я не мог понять часто звучащую фразу «кто владеет Дели, тот владеет Индией». Поспрашивал разных людей — говорят, что такова традиция. И всё! Оттого этот Синдия и хочет у Холкара делийский престол отобрать. Вернее, сделать Алам-шаха как бы своим господином.

Платов тоскливо вздохнул. Он оглянулся на двойные вентилируемые стены палатки, между которыми мог запросто прятаться шпион, наклонился к моему уху и горячо зашептал:

— Мы как в дверях игорного дома. Зайдем, сядем за стол, сделаем свою ставку. Да только игра эта не наша, и правил ее мы не знаем. Вмиг облапошат и без штанов оставят. Вот я и придумал один трюк.

Я заинтересовался. Что он придумал?

— Ты же слышал про наемников, коих здесь расплодились как блохи на Тузике?

Ого! Атаман-то наш не лаптем щи хлебает. Смотрю, у него с далекой разведкой все очень даже ничего! Умыл! Тему с наемниками я как-то упустил и честно признался, что вопросом владею плохо. Слышал лишь об одном, о генерале де Буане, но он уже покинул Индию (1)

Платов сразу подобрел, почуяв себя на коне.

— Видишь, Петя, возгордился ты не по чину, а сам-то многого и не знаешь! Европейцы, говорят, слетелись сюда как пчелы на мед — денежки у этих маратхов водятся в изобилии, а всё в местной речке такое мутное, лови — не хочу. Вот кое-кто и наловил… — Платов хохотнул, — … аж целое княжество. Есть тут такая мадам, Бегум Самру, вдова командира отряда наемников и княжна Сардханы. Очень влиятельная дама, ее столица всего в ста верстах от Дели, и на чью сторону она встанет, тот и царь, потому как имеет собственную армию из наемников…

Матвей Иванович сделал паузу и внимательно на меня посмотрел, как будто сомневался, стоит ли продолжать.

— Ты мне про этих воителей, Холкара и Синдию, в двух словах сказал. А Сингх на нашей встрече кое-что поинтереснее мне выдал. Этот Синдия необычайно усилился за последние годы, и Холкар против него уже не тянет. А Бегум заколебалась… Получил наш махараджа два письма — от Холкара и от княжны. Холкар просит помощи и сулит золотые горы. Бегум пишет, что готова встать на его сторону, если сикхи пришлют ей подкрепление.

Платов задумался, раскурил трубку. Выпустил несколько колец табачного дыма вверх. Я спокойно ждал. Все уже решено, чего нервничать.

— И вот что я хочу сделать, — продолжил атаман. — Сформируем деташемент не из казаков, а из горцев-афганцев, добавим к ним тех, кого ты тут обучал всяким воинским премудростям. И пошлем их как помощь — вроде как от Сингха, но под предводительством нашего человека. У этой Бегум всего 3000 солдат и сто европейцев в качестве офицеров. С нашим подкреплением получится внушительная сила….

— Что-то все сложно, — засомневался я. — Нам-то это зачем?

— А по-другому, Петя, с азиатцами нельзя. Они цари обмана и интриги. Но и мы сами с усами, — подмигнул мне атаман. — Пусть этот Холкар сцепится с Синдией, а пока они будут мериться, у кого меч длиннее, я к Дели подойду, и цап — шах у меня в кармане! А после буду уже индийцам диктовать условия.

— Без своей сотни не пойду, — выставил я свое требование, уже сообразив, что от меня ему нужно.

Платов довольно рассмеялся. Собственно, он к этому и вел — добиться от меня согласия, ничего не обещая взамен. Устроил публичный разгон, чтобы потрафить своим полковникам, сменил гнев на милость, намекнул, что я незаменим — так всю эту затянувшуюся сцену надо понимать? Или что-то еще осталось за скобками — что-то, чего я не понимал? А вдруг ему зачем-то понадобилось убрать меня из Лахора? Или он готов пожертвовать мною во имя неизвестных мне целей? Игра, начавшаяся с великого блефа, с обмана с утаенным приказом из Петербурга, приобретала все более и более сложный и запутанный характер, и я ничего с этим поделать не мог.

— Забирай, Петро, свою сотню, — махнул не глядя с барского плеча атаман. — И помни: мне не нужно, чтобы кто-то победил. Чем они дольше будут друг друга мутузить, тем нам лучше. Понял мою мысль?

Куда уж понятнее. Мне осталось только чертыхаться. Все мое естество, весь мой опыт военного требовал любой ценой побеждать, а не выкрутасничать на поле боя. В поддавки играть меня не учили. Ох и в тухлую историю меня решили втравить!

Моя сотня…

Эти люди, эти воины, прошедшие со мной пол Азии, стали мне семьей. По-другому уже не мог к ним относиться — родные, ближники, побратимы. Козин, Зачетов, Кузьма и десятки других — сколько раз мы прикрывали друг другу спины, сколько раз ели из одного котла и спали, укрывшись одной попоной? При расставании они назвали меня своим атаманом — разве есть еще более значимое слово в казацкой среде? Больший знак доверия, авторитета, признания?

Они стояли передо мной, за их спинами блестели воды Инда, а меня душили слезы — так я был рад их видеть! Живыми, хоть и с поротыми спинами. Хотелось обнять каждого — стиснуть в крепких мужских объятьях, расцеловать по-брежневски, похлопать по плечу.

Их глаза сверкали от радости встречи. Видел, что сдерживали себя из последних сил — воинская дисциплина, вбитая в подкорку удерживала их, не давала смешать пеший строй, кинуться скопом мне навстречу. Я это видел!

— Здорово, орлы! — громко крикнул, подъехав к построенным в четыре ряда казакам.

— Сотня! — взвился голос Козина, видимо, по старшинству занявшего место старшего командира. — Шашки подвысь!

С легким шорохом клинки были извлечены из ножен. Казаки отдали мне салют.

— Благодарю за службу, казаки! — отсалютовал я им своей бухаркой.

Спрыгнул со своего аргамака, подошел ближе.

Козин и Зачетов смущенно переминались с ноги на ногу, отводили глаза.

— Никита, Гавриил, хорош девиц на выданье из себя изображать. Все уже знаю. За Марьяну впряглись — нет у меня к вам упрека!

Урядники радостно переглянулись и выдохнули.

— Обнимемся, братья? — я распахнул им свои объятья, и вся сотня радостно загомонила. Командир не сердится, командир их не забыл!

— Атаман! — урядники, прослезившись, кинулись со мной обниматься.

— Как спины? К походу готовы? — осведомился я после того, как мы вдоволь наобнимались.

— Да что нам сделается! Казачьему роду нет переводу! — откликнулся Зачетов.

— Где Марьяна?

Урядники смутились.

— В строю она, мы ее казачком нарядили, чтоб глаза чужим не мозолила.

— Ну и правильно, — я оглянулся на казачьи ряды, выискивая глазом девушку.

— Марьяша, покажись! — крикнул Зачетов и тихо мне шепнул. — Ждала она вас, вашбродь.

— Ох, Гавриил, не ко времени все эти бабские мечты, — крякнул я с досадой.

— Я ей говорил, — извиняющимся тоном ответил урядник. — Да только что ж с девицей поделать…

К нам подошел молодой казак в туго затянутом бешмете — Марьяну, спрятавшую свои длинные косы под папаху, и не узнать. Казачий наряд ей был к лицу: черкеска выгодно подчеркивала талию, ичиги — стройные ноги, небольшой кинжал на поясе превращал ее в амазонку.

— В сотне никак пополнение? — хмыкнул я.

Девушка несмело подняла на меня глаза.

— Что я тебе обещал при расставании? Помнишь? Сказал, что вернусь, вот и вернулся.

Марьяна вспыхнула, как маков цвет.

— Неправда ваша, господин офицер. Это мы за вами гнались…

— Или сюда, дай обниму, — прервал я ее ершистость.

Она пылко бросилась мне на грудь. Я ласково погладил ее по спине.

— Из-за меня все пострадали… — начала она всхлипывать.

— А ну, казак, оставить слезы! За сестренку не грех и спину подставить!

— Только за сестренку? — промычала мне в грудь.

Ох ты ж! На дворе кол, на колу мочало, начинай все сначала…

Не знаю почему, но мне захотелось перед отбытием из Лахора навестить несчастного Земан-шаха, проживавшего в одном из флигелей старого дворца. По сведениям от местных прислужников, он сделался чрезвычайно набожным и проводил большую часть времени за чтением Корана и комментариев к нему, словно надеясь почерпнуть в священных текстах утешение в своей судьбе. Мне казалось, что сломившие его несчастья должны были отвратить принудительно ослепленного владыку от политической жизни, но это оказалось не так.

Он искренне обрадовался моему посещению, но еще большее удовольствие ему доставил приход вождя салангов Азмуддина-ходжи, который напросился пойти со мной в гости к экс-шаху. Почти тысяча его горцев стала значительной частью моего отряда. Другую, вполовину меньшую, если не считать вспомогательные части, составил гуркха кампу, щедро отданный мне на время Сингхом. Махараджа хотел проверить в бою новый полк — разумеется под присмотром его людей. Так что сотня сикхов-всадников от разных мисали также влилась в ряды моего деташемента. Уговор был такой: я обучаю самых толковых из этой сотни как будущих офицеров пехотной части, а гуркхи беспрекословно выполняют мои приказы, вплоть до участия в боевых действиях. Об этом без меня договорился Платов, мне пришлось принять эту сложную историю как данность.

— Владыка! — почтительно обратился к Земану Азмуддин после церемонии знакомства. — Печально видеть вас в столь угнетенном положении. Вас — человека, от имени которого приходили в ужас даже британцы в своих индийских провинциях.

— О, ходжа! — печально ответил Земан. — «Все пройдет», — сказал царь Соломон и приказал выгравировать это изречение на своем кольце. Увы, ты видишь перед собой несчастного монарха, лишенного всего.

— Зачем вы отдались в руки ваши врагов, сайков, ваше величество? — спросил удрученный Азмуддин.

— Врагов? Нет, Ранджит мне не враг. Он даже не мешает мне устанавливать связи с афганцами, живущими в его краях и дальше к югу. Они шлют мне свои приветствия, хотя могли бы и вспомнить о той дани, что обязались мне платить. Я слаб, мои глаза слепы, глазницы воспалены, но уши слышат — меня подбивают побороться за кабульский трон, но этого мне не позволят. Да и я сам понимаю, что это безнадежное дело. Куда вы держите свой путь, славные воины?

— Мы отправляемся на юг, ваше величество, — честно ответил я.

— В Дели? Я тоже хотел туда дойти, но интриги врагов мне помешали. Вы идете с клинком или с оливковой ветвью?

— Пока сами не знаем и хотели спросить вашего совета.

— Дели… — мечтательно произнес Земан. — Красный форт… Дорого бы я дал, чтобы увидеть свой флаг на его стенах.

— Нет, ваше величество, — честно признался я. — Наша цель в другом. Индусы нам не враги. Сейчас они, как маленькие дети, ссорятся между собой, дерутся и не понимают, что над ними нависла страшная угроза в лице британцев. Но как их примирить?

— Только меч! — сказал как отрезал Земан. — Только силу понимают маратхи. Тебе, Азмуддин-ходжа, стоило бы связаться с нашими соотечественниками в Рохилкханде (2). Если под Дели вам станет тяжко, вспомни о них — и весь северный Индостан задрожит от ужаса. Мне в моем положении хорошо понятна боль Великого Могола, я даже был бы не против дожить в его обществе остаток своих дней, но и о славе афганцев не стоит забывать.

Слова Земан-шаха были непонятны, и я попросил его растолковать все подробнее. Он с удовольствием согласился и рассказал нам очередную невероятную историю, на которые была так богата Индия времен крушения империи Великих Моголов.

Жил да был Алам-шах Второй, занявший императорский престол сорок лет назад. Он хотел писать персидские стихи, однако не все могут короли — ему пришлось защищать свой трон, а не вирши слагать, но на воинском поприще он не преуспел. С каждым годом он терял земли и влияние и в итоге превратился в номинальную фигуру, которой маратхи вертели по своему усмотрению. Но прежде с ним случилось большое горе. В его доме воспитывался мальчик, сын мятежного афганского вождя, лидера пуштунов, осевших на делийских землях. Алам в нем души не чаял, относился как к родному сыну и даже писал в его честь стихи. Мальчик вырос в золотой клетке, добился важного положения и даже командовал шахскими войсками. А потом… потом он предал своего названного отца, захватил с примкнувшими к нему афганцами Дели и самого шаха. Результатом этого бесчестия стали ужасающее разграбление столицы Великих Моголов и ослепление Алама — подросший мальчик, которого звали Гулам Кадир, вырезал глаза своему благодетелю (3). Маратхи смогли его выбить из столицы, в конце концов поймали, жестоко пытали, отправляя Алам-шаху одну часть его тела за другой — уши, глазные яблоки, верхнюю губу. Не так давно все это случилось, лет тринадцать назад…

Жуть какая! Меня передернуло от этого рассказа, но я продолжал слушать как завороженный.

— Теперь вы понимаете, насколько делийцы бояться афганцев? А также то, что грабить Дели уже нет смыслы — вас опередили, — рассмеялся Земан.

Черт побери! Даже слепой, он оставался все тем же вождем, который вел в набеги своих пуштунов за добычей. Вон, у саланга Азмуддина-ходжи уже загорелись глаза. Но я знал, куда направить его энергию.

— До Дели нам нет дела. Зато Бенгалия, Калькутта…

Оба афганца восхищенно зацокали языками.

— В Калькутте золото можно будет ведрами черпать! — мечтательно произнес Земан. — Пьётр, Бегум Самру — ключ ко всему! Если она будет на вашей стороне, тогда сможете легко спуститься по Гангу прямо в гости к британскому льву. Если, конечно, у тебя хватит на это сил. В свое время Кадир не смог с ней договориться и закончил жизнь разделанный, как барашек, на кусочки, — засмеялся неприятным, дребезжащим смехом Земан.

Повинуясь внезапному импульсу и благодарный за сведения, я отстегнул от пояса кирпан и вложил его в руку экс-шаха.

— Мой подарок, пусть он напоминает вам обо мне.

Слепец ощупал нож, пощелкал, проверяя, как он выходит из ножен — на его лице появилась мечтательная улыбка, будто он уже придумал, кому он перережет глотку этим небольшим клинком.

(1) Генерал Бенуа де Буань — весьма колоритная личность. Он прожил настолько насыщенную жизнь, что про нее можно написать не один роман. Побывал на русской службе, завербовавшись в средиземноморский отряд графа Ф. Г. Орлова, и в рабстве у турок, долго скитался по Индии и, в конце концов, добился там выдающегося положения. Идеалист, он был приятным исключением среди мерзавцев, из которых состояли другие наемники, хотя и он сказочно обогатился — в основном, на торговле.

(2) Княжество Рохилкханд — обширная территория к северо-востоку от Дели, которую заселили пришедшие с севера афганцы, пуштуны и белуджи, их государство прекратило существование в 1774 г., но его жители-рохиллы еще долго восставали и терроризировали Дели.

(3) Согласно источникам, сумма разграбления Дели в 1788 г. составила 25 крор рупий (крор — это сто лакхов, то есть десять миллионов) или 37.5 млн золотых тилла (1 золотой афганский тилла = 4.9 гр золота). Подобных сумм не знали даже бюджеты государств всей Средней Азии. Для понимания масштаба: пехотинец в сипайских полках получал 7 рупий в месяц.