Индийский поход. Атаман

Глава 3

Махоут, погонщик слона, заставил его опуститься на колени — не с первой попытки, животное нервничало. Я спрыгнул на землю и огляделся. Несчастный Атарвалла валялся в забытьи, истекая кровью, вокруг него суетились слуги. Его еще более несчастная лошадь упорно пыталась подняться, не понимая, что задняя часть ее тела ей больше не подчиняется. Стремительность, с которой крепкий мужчина превратился в калеку, а прекрасное животное, считай, погибло, отбивала всякую охоту лезть в этот чертов лес.

«Повезло Джоду, что тигр ему лишь вырвал кусок мяса из плеча. Мог ведь уволочь в чащу и сожрать», — внезапно осенило меня.

— Ну я пошел? — с глупой бравадой спросил я, обращаясь непонятно к кому. Подавил горькое проклятье и вытащил бухарку из ножен.

— Пьётр-сахиб! — крикнул мне в спину Ранджит. — Обычно раненый зверь залегает недалеко от места, где был ранен. Ступай и заслужи наше уважение в честном единоборстве.

«В гробу я видел ваше уважение», — так и хотелось ему ответить, но пришлось промолчать. Чем-то вся эта ситуация напоминала мальчишескую подначку на слабо, но в исполнении махараджи… Проверяльщик хренов! Придется идти в лес, как мне ни хотелось отказать.

Я не сомневался в том, что зверь скроется в зарослях, чтобы как бы раствориться на фоне желто-серой растительности, затаится, замрет и будет дожидаться момента, когда я окажусь на расстоянии прыжка. Он в своей стихии, у него преимущество, и одна надежда на полученное им серьезное ранение придавала мне сил. Если плечо разрублено достаточно глубоко, наши шансы уравниваются, а если я обнаружу его первым, то выйду победителем из схватки. При условии, что не буду спешить и буду действовать с осторожностью.

Неторопливо войдя в лес чуть в стороне от полосы из примятой травы, окропленной быстро подсыхающими яркими пятнами крови, я с бешено застучавшим сердцем вскарабкался на первое же подходящее дерево. Да, тигры куда лучше лазают по деревьям, чем человек. Но это здоровые тигры, а не раненые, так что есть варианты.

Атаки не последовало. Можно было внимательно оглядеться. Направление отступления тигра просматривалось сверху хорошо. Я забрался еще выше, почти до самого верха — передо мной раскинулась похожая на клумбу чаща с многочисленными проплешинами. Вот к их-то изучению я и приступил. Опыта выслеживания тигра — ноль целых, ноль десятых, так что молодое зрение Петра Черехова мне в помощь плюс навыки следопыта из прошлой жизни.

Я, мысленно разметив окружающее пространство, внимательно изучал квадрат за квадратом. Один за другим, не перескакивая к, казалось бы, перспективным местам. Дважды мне чудилось, будто что-то заметил. Но, нет, зверь был сама осторожность, в искусстве маскировки он мог дать мне фору.

— Ну же, покажись, тигра полосатая! Я из тебя коврик прикроватный сделаю! — бурчал я под нос раздраженно.

Зверь в коврик превращаться не желал. Осталось два варианта. Или сменить позицию, или заставить его выдать себя. Я выбрал второй. Начал отрывать сухие ветки и бросать их поочередно в очевидные места укрытий. Быть может, с земли они таковыми мне бы не показались, но позиция сверху обеспечивала неоспоримое преимущество для наблюдателя.

Все ж таки опыт не пропьешь даже адским дистиллятом Ранджита! В одной из мелких заросших травой прогалинок обозначилось шевеление после того, как туда прилетела палка. Внимательно вглядываясь, я сперва разглядел хвост, потом и всю тигриную вытянутую тушу. Вечно так — куда знаешь, куда смотреть, начинаешь себя корить: ну как же, вот же, все очевидно, куда твои зенки только пялились…

Я покинул дерево и беззвучными шагами двинулся вперед, вытянув перед собой бухарку. Приблизившись, призвал на помощь все свое мужество и занес шашку, напряженно вглядываясь в место, где должен был прятаться тигр. К моему величайшему удивлению, я разглядел в высокой траве своего противника, смотрящего прямо на меня с выражением страха и боли на морде. Он не мог прыгнуть — тальвар Джада нанес ему слишком глубокую рану, перерезав мышцы плеча до кости. Зверь молча широко разинул пасть, показывая страшные клыки, и, пошатнувшись, поднялся на три лапы. Только теперь я смог оценить, насколько он велик — стоя, он был выше моего бедра.

Больше ждать не было смысла. Я дернулся в сторону здоровой лапы, резко сместился в противоположную. Подшаг, в воздухе свистнула сталь. Шашка перебила зверю позвоночник. Тигр рухнул, перевернулся навзничь, попытался схватить меня зубами. Я отпрянул, он сделал попытку до меня доползти, демонстрируя несгибаемый характер и изумительную отвагу. Силы его покинули, он замер, хотя все еще был жив. Мощные мышцы под шкурой тряслись мелкой дрожью, ребра ходили ходуном, тело сотрясали конвульсии. Мне стало его жаль, и я подарил благородному зверю легкую смерть.

По возвращению с охоты быстро убедился, что махараджа ничего не делал просто так. Каждый его поступок, каким бы диким он не казался, был наполнен вторым, а то и третьим смыслом. Когда туша тигра была доставлена в лахорский дворец на слоне, сбежавшемуся на нее поглазеть народу было в красках поведано о моей выдающейся храбрости. Тут же, не отходя от моего трофея, Сингх наградил меня и несчастного Аттарваллу. Генерал получил 2000 рупий и нового коня, а мне были выданы золотые браслеты как знак особой доблести и обещано заказать портрет у придворного художника, который будет вывешен на видном месте. «Руси-сахиб убивает тигра», — такое было выбрано рабочее название будущего шедевра. К моему несказанному облегчению, заставлять меня позировать никто не собирался — у местного живописца было хорошая фантазия. Да и не впервой ему такое рисовать…

Шутки шутками, а новость о моем поединке с тигром понеслась по столице как степной пожар, и Ранджит тут же объявил, что я, как честный и выдающейся храбрости человек, теперь обязан, нет, не жениться, а немедленно приступить к тренировкам войска, составленном из наемников-горцев.

— Сам видел, Пьётр, — убеждал меня Сингх, — что пока нет надежды на то, чтобы сделать из моих сикхов пехотинцев. В качестве первого шага я нанял полтысячи жителей из предгорий Гималаев. Все хорошие бойцы, очень храбрые, да только учить их некому. Есть у меня несколько дезертиров из полков Компани Бахадур, но они то ли редкостные болваны, то ли врут, что умеют командовать. Иначе троим из них не вспороли кишки бы собственные подчиненные. К тебе же горцы отнесутся с почтением, как к победителю тигра.

Я и до этих слов не горел желанием взваливать на себя обузу, а теперь и вовсе расхотел лезть в эту историю.

Ранджит понял все по-своему.

— Нет урона твоей чести, храбрый руси, сделать из банды деревенщины отличный палтан, а то и кампу (1). Мне нужна регулярная армия — фаудж-и-эйн, я даже готов набирать в нее мусульман и индусов. Но нужен пример. Такое подразделение, чтобы все захотели в нем служить. Помоги мне, я хорошо заплачу. Хочешь, я присвою тебе звание генерал-атамана?

Вот только не хватало мне конфликта с Матвеем Ивановичем из-за таких вот званий!

Увидев мои поджатые губы, Ранджит продолжил уговоры:

— Давай так: ты — мне, я — тебе. Сделай мне зародыш будущей армии, а я приму твоего славного сипахсалара Платова со всем подобающим уважением и гостеприимством. Союз не обещаю — прежде нам нужно будет серьезно с ним поговорить. Но через Пенджаб руси-казаки пройдут, не встретив от нас противодействия. Конечно, если не будут обижать наших жителей и оскорблять нашу веру.

Это он меня хорошо подловил! От таких предложений отказываться нельзя. Да и чем черт не шутит: вдруг Платов и Сингх найдут общий язык, и тогда наша армия прирастет серьезной силой? Сикхи-кавалеристы — считай, те же казаки, только с дисциплиной проблемы. Англичане и их туземные войска-сипахи — не смазка для наших клинков, а серьезный противник. Каждый боец будет на счету, любая бородавка — телу добавка.

Опять же пехота, которой у нас нет… Сколько у меня времени? Месяц-два? Вполне достаточно для курса молодого бойца, но слаженное подразделение создать нереально — насколько я понимаю, задача не в том, чтобы научить держать строй, шагать в ногу и стрелять, не зажмурившись, из ружья. Все куда сложнее. Недостаток точности мушкетов в армиях этого времени искупался залповой стрельбой, созданием стены огня, которую сложно поддерживать без должной муштры, без вбитого в подкорку навыка эволюций на поле боя в условиях пересеченной местности. Как там у Суворова было? «Каждый солдат должен знать свой маневр»? Что я в этом понимаю⁈

Так, стоп-стоп! У меня же есть урус-сардары, и половина из них служила в гарнизонных и линейных войсках. Ступин вообще то ли капралом, то ли сержантом был. То бишь, есть на кого опереться — да чего греха таить, есть на кого скинуть тягомотину плаца…

— Вижу по глазам, мой друг, что ты согласен! Клянусь, ты не пожалеешь! — дожимал меня Ранджит. — Деньгами не обижу. Лакх серебром!

Лакх — это до хрена, лакх — это сто тысяч рупий, но…

— Надо бы на людей посмотреть, — предпринял я последнюю попытку найти возможность для отступления, если все пойдет не так.

— О, уверен, горцы тебе понравятся. Не смотри на их маленький рост — звери, а не бойцы.

— Маленькие горцы? Уж не из Непала ли?

— Непал? Не знаю такой страны. Они из королевства Горкха.

Горкха? Вот это я попал!

Моя служба, условно говоря, по временному, но высокооплачиваемую контракту в сикхской армии началась с гуркхов и… мордобоя. Причем именно в такой последовательности — сперва я увидел толпу маленьких людей в белой домотканой одежде, сгрудившуюся на площади перед мавзолеем какого-то мусульманского святого, и с узнаваемыми большими изогнутыми вперед ножами-кукри за поясом, а потом отлупил негодяя, притворявшегося их командиром.

Лицезреть в Пенджабе в качестве наемников знаменитую «воинственную расу» Британской империи, слава которой дожила до моего будущего-прошлого, было, прямо скажем, неожиданно. И много стоило. Причем, лишь бросив короткий взгляд на подобие строя, я сообразил, что половина, если не больше, новобранцев скорее всего не гуркхи, а горцы других национальностей — уж больно отличались они нарядами и даже чертами лица (2). Гуркхи, ростом под стать Ранджиту, с монгольскими скулами, безбородые, с редкими усиками, были наряжены в странные шапочки с круглым вырезом в районе лба и висюлькой с красным камешком — наверняка, оберег от сглаза, — и в обтягивающие брючки до колена, в рубахи, стянутые в поясе красными кушаками с неизменными кукри в грубых ножнах. Остальные, сильно отличные лицом, нарядились кто во что горазд — и в шапочки иного фасона, и в чалмы в комплекте с длинными рубахами почти до пят. Несколько человек держали в руках настолько длинные ружья, что их стволы торчали на полметра над головами владельцев.

Долго разглядывать их у меня не вышло — слишком опасной выглядела ситуация для того, кто пытался изобразить из себя их командира… Для, мать его, английского солдата! Откуда только он тут нарисовался⁈

Этот белобрысый любитель острых ощущений ничего лучше не придумал, как стоять перед толпой гуркхов, орать на них благим матом и даже замахиваться чем-то вроде короткого копья, увеченного трезубцем сложной формы. Его когда-то красный мундир от жаркого солнца и пота превратился в тускло-фиолетовый, воротник был оторван (3), но он по-прежнему смазывал русые волосы воском и убирал их сзади в кожаный мешочек, будто не дезертировал из королевской армии, в которой, по-видимому, служил сержантом. А как еще он мог здесь оказаться? Только встав на лыжи из доблестных рядов бенгальских полков Ост-Индской компании.

Мой английский был плох, я разобрал примерно следующее:

— Еще раз смалодушничаете на тренировке, познакомлю с моей старушкой, — он потряс в воздухе своей недопикой, — так отделаю, что мясо от костей отлипнет.

То ли он не ведал о трех зарезанных инструкторах, то ли в костный мозг навечно въелся стереотип британского армейского воспитания — лупцевать солдатушек за милую душу. Иначе сообразил бы, что еще минута — и его брюхо познакомят с кукри…

— Стоять! — заорал я по-английски, спрыгивая с лошади.

«Сержант» с недоумением уставился на нашу группу в необычных для местных краев нарядах. Хоть мы и сменили давно папахи на белые тюрбаны из-за убийственного солнца, но легкие черкески все также украшали наши фигуры.

— Не высоковато ли себя ставите? — процедил сквозь стиснутые зубы сержант. — Кто вы такие, чтобы мне указывать?

— Пасть захлопни! — вызверился я, слыша в своем голосе знакомые нотки — еще секунда-другая, и полетят клочки по закоулочкам.

Мне подобные армейские типы слишком хорошо знакомы: меняются времена и страны, но этот тип маленького тирана будет жить вечно. Убеждать его в чем-то, что с полночи камни ворочить. Просто бесполезно. Я в ту же секунду рванул к нему и мигом уложил на землю хорошей двоечкой. Англичанин упал, перекатился по земле, потеряв свою палку, и тут же с рыком вскочил. Бросился вперед и нарвался на прямой удар ногой в живот. А потом еще на одну двоечку в голову. Снова оказался на земле. На сей раз уже надолго. Однако крепкий! Второй раз я уже бил со всей силы, не сдерживаясь.

Пусть спасибо скажет: только что жизнь ему спас! А то я не видел, как руки у многих новобранцев уже тянули кукри из ножен!

Гуркхи с превеликим интересом загомонили, мои парни весело заржали, я повернулся к строю. И понял, что сержант все-таки смог встать второй раз. Ну-ка, чем он теперь меня порадует? «Лайм» ничего лучше не придумал, как выставить вперед свое копье и вместо «спасибо» угрожающе сделать выпад.

Хрясь!

Кто-то из новобранцев, стоя сбоку и увидев оружие, направленное на, как он посчитал, защитника горской чести, выхватил свой кукри и резким ударом перерубил древко командирского «гарпуна». «Сержант» потерял дар речи и, пошатываясь словно пьяный, закрутил в руках обломок.

— Это же был мой спонтон! — вырвался из его уст горестный возглас.

Гуркхи покатились от хохота. Вот натурально — многие так смеялись, что попадали на землю от смеха. Не было мне печали! Но концерт с англичанином нужно как-то заканчивать.

— Паша! — окликнул я Зарубаева, самого сметливого из урус-сардаров, с кем еще в Хиве через подземный ход шли в неизвестность. — Товарищ не понял, требуется дополнительная порция отеческого внушения! Но без членовредительства!

Павло-Хамза хохотнул на «товарища» и деловито отозвался:

— Сей секунд, вашбродь!

Англичанин пялил на нас свои зенки, словно решил выиграть конкурс по пучеглазию — любят бритты всякие соревнования, этого у них не отнимешь.

— Вы кто такие??? — сдавленно прохрипел он.

— We are Russians! — радостно просветил его, чуть не брякнув: «мальчик, водочки, нам принеси».

— Ааааа… — заверещал «сержант» не то от избытка чувств, не от того, что ему стало больно — очень больно, ибо Паша приступил к воспитательному процессу.

— Ты! — поманил я пальцем гуркха, так ловко располовиневшего спонтон нагла.

Рекрут набычился, необоснованно предчувствуя неприятности.

На мое счастье, махараджа выделил мне переводчика — трясущегося от страха пухляша с очень темной кожей, откликавшегося на имя Курух.

— Толмач, скажи храброму воину, что я назначаю его командиром… эээ… роты?… отряда?… Короче, назначаю командиром. Пусть идет сюда — совет держать будем.

Маленький горец несмело (!) приблизился, сообщил мне, что его зовут Рана (как по мне, не лучшее имя для бойца), получил от меня серебряную монету, тут же растаял, и пошла наконец-то нормальная работа по налаживанию связей с туземным воинским контингентом. «Контингент», кстати, пребывал на грани косоглазия, пытаясь одновременно присматривать за воспитанием нагла и не упустить нюансов наших переговоров.

— Скажи-ка мне, Рана, вы хотите поразить махараджу Ранджита своими воинскими навыками?

— Очень хотим, сердар-сахиб! Нам обещали пять рупий в месяц — дураком надо быть, чтобы упустить такие деньжищи!

Я пока слабо соображал местные финансовые расклады, но даже мне было понятно, что речь шла о копейках — мне-то было обещано столько, что можно три с половиной года за эти деньги оплачивать услуги наемников-горцев. Но вида я не подал и продолжил расспросы.

— Вы готовы подчиняться моим приказам и делать все, что я скажу?

— Готовы так, как ты не можешь себе представить, сердар-сахиб, но есть три условия.

Я поощрительно улыбнулся.

Рана, простая душа, просиял и тут же начал рассказывать:

— Нельзя на нас поднимать руку и оскорблять. Нельзя трогать голову. И нельзя нас… смешить!

Это было неожиданно и… забавно? Неужели смешливость, как национальная черта, может побороть воинственность?

— Напрасно, руси-сахиб, вы удивляетесь, — шепнул мне Курух. — Инглез-сарджан вопил из-за того, что гуркхи увидели, как верблюд залез на верблюдицу, и отчего-то горцев это так рассмешило, что они полностью вышли из повиновения.

— Да? Значит, будем обходить кругами места случек верблюдов! — рассмеялся я.

Рана уже смотрел на меня влюбленными глазами после перевода моих слов Курухом.

— Ступин! Иван Григорьевич! — приступил я к выполнению командирских обязанностей. — Вот тебе Рана, толковый парень! Вот тебе Курух-драгоман! Приказываю! Разбить всю эту банду на пять рот примерно по сотне человек в каждой. Роты поделить на отделения по двадцать человек. В каждую назначить командиров. Ну а далее ты сам знаешь…

— Эээ… — растерялся старый урус-сардар.

— Не «эээ», — передразнил я, — а рекрутская школа!

— Вашбродь! — заменжевался Ступин. — Нас же, когда были рекрутами молодыми, лупцевали как сидорову козу!

— Григорич! Оглянись вокруг! Что видишь? Живут в мечети вместо казармы, у каждого за поясом нож, которым голову можно волу срубить. Давай как-нибудь дипломатично, лаской… Если нарушают устав — штрафуй. Вычтем из оплаты. Для них это будет смерти подобно. А я пойду с англичанином потолкую. Сдается мне, он засланный казачок!

Как оказалось, ошибся. Стрелок Блант из 33-го полка оказался натуральным перебежчиком, о чем он мне сообщил, испуская последнее дыхание. Ну, перестарался я — с кем не бывает!

— Кафар хуну Бханда мурну рамро!

«Лучше умереть, чем жить как трус!» — орали мои «малыши», весело дергая вверх ногами под треугольными темно-синими знаменами с сикхской символикой. Они внесли некий горский шик в маршировку — к ярости Ступина, который ничего с этим поделать так и не смог.

— Джаи Махакали, айо горкхали!

«Славься Великая Кали, идут гуркхи!» — надрывались ротные-субедары, размахивая длинными тальварами — вверх-вниз, вверх-вниз… Рана, Гхале, Тхапа, Рамбахадур и Буарагон, мои любимчики, мои глаза, уши и хвост, и ваши помощники-джамадари — без вас у меня ничего бы не вышло.

— Махакали и атаман! — весело отвечали им марширующие гуркхи-солдаты, легко, как выяснилось, таскающие часами груз в треть своего веса и любящие приказы.

Кричалка! Они славили Кали, богиню смерти, и меня, их субедара, атамана или еще не пойми кого. Превратили меня в божество…

Если бы не их выбранные командиры, хрен бы я за месяц с небольшим смог бы превратить банду горцев в подобие батальона, отвечавшего моим хотелкам, или, как мечталось Ранджиту, в полк — в гуркха кампу. Знамена, барабаны, кричалки, марш с ружьями на плече — наш «Петр Алексеевич» Сингх был в восторге. На его глазах формировалась армия нового строя, и уже парочка сводных батальонов из местных несикхского происхождения почти готова — набор вот-вот должен был завершиться. Наш пример оказался заразителен.

«Джаи Махакали!» Да, мои чертенята поклонялись богине Кали и даже меня ей посвятили. Вкопали столб посредине двора мечети-казармы, слегка его надрубили у самой земли, притащили тощего, ростом с большую собаку вола, снесли ему башку — Рана постарался одним ударом — и измазали мне все лицо кровью. Я теперь любимец богини смерти, от моего чиха разбегаются тигры, все женщины трепещут, меня вожделея, а враги, как суслики, прячутся в норы… Короче, я крут, как вареное яйцо, тем более что у меня есть подкинжальный ножик.

О, с этим ножиком забавная вышла история.

Рана как-то раз углядел у меня сей гаджет и разорался на всю казарму. «Ну все, писец! — подумал я. — Опять пойдут резать фанатиков-нихангов».

Шастали тут такие парни в синем, называли себя бессмертными, пока мои гуркхи не объяснили им, что здесь вам не тут. Те кидались своими острозаточенными кольцами-чакрами, да только поди попади в моих недоросликов! Вырезали пару десятков, крику было на пол-Лахора — бежали неробкие ниханги! Ранджит очень веселился — его эти парни из Золотого храма самого до печенок достали своим беспределом.

Оказалось, что резня отменяется. Рана орал про другое. Про то, что мы одной крови. В смысле гаджетов. У гуркхов в ножнах не один кукри наличествовал — еще был маленький, но очень острый ножик для свежевания туш и еще один, тупой, игравший роль огнива. Как говорится, у дураков мысли сходятся, а у умных — приспособы. Меня с тех пор еще сильнее зауважали.

Бам-бам-бам! — лупили в барабаны приданные батальону дробильщики. Уи-уи-уи! — надрывались флейтисты.

Мы как-то незаметно обросли вспомогательными войсками — не только музыкантами, но и квартирмейстерами-фуриями, хранителями времени (теми, кто отбивал часы на гонге), джанда бадарами, ответственными за уход за знаменами, водоносами, халаси, смотрителями за палатками, поварами-лангри, сарбанами, приглядывавшими за батальонными верблюдами, бельдарами-пионерами, посыльными-харкарами… Короче, как я ни упирался, а вышел полноценный полк — пять боевых рот и масса обслуживающего персонала.

Ничего бы не получилось, если бы не ежедневный присмотр Ранджита. В лице моего гуркха кампу он нашел себе игрушку и объект ежедневного попечения. Английские мушкеты, порох, боеприпасы? Арсенал махараджи распахнул свои двери, и впечатляющий результат контрабанды — а что вы еще хотели? — был к нашим услугам. Заходи, дорогой, бери что душе угодно! Но не забывая, что кремни — жуткий дефицит, а патроны сами крутите, коль руси-казачки такие способные. Нужна единая форма, желательно зеленого или салатового цвета? Получите — распишитесь: белая домашняя холстина моих горцев за пару суток выкрашена в подобие хаки. Нужны барабанщики и дудочники? Вельми-понеже — вот вам конкурс стукачей и флейтистов, только выбирай! Вся мощь сикхского царства омывала нас теплой, ласкающей волной!

Глупость, конечно. Как можно за месяц создать боеспособное пехотное подразделение?

— Петр Василич! — чуть не рвал рубаху на груди замученный Ступин. — Ну как мне успеть, а? Захождение колонн, перестроение в каре, стрельба плутонгами, дистанция на марше? Годы! Века нужны мне, чтобы чернорожих чему-то обучить! Хорошо хоть со стрельбой и перезарядкой все неплохо — научил их нашему приемчику прикладом пулю прибивать (4).

Чернорожие… Прилепилось с Куруха-толмача — на самом деле, гуркхи были скорее желтолицыми, а про сикхов я вообще молчу. Иконописные лики этих парней Ранджита, если бы не бешенные глаза и темные-темные лики, напоминали скорее греческие профили. Порой они из-за своих длинных прямых носов казались мне потомками армии Александра Македонского…

Что же касается практического применения гуркхов, это был, что называется, камень преткновения. Ранджит хотел видеть в них образец, эталон. Мне же было понятно, что это лучшие егерские части, которые только можно вообразить. Гуркхи неожиданно оказались отличными стрелками. Из того дерьма, что называлось здесь ружьями. Но! Не знаю откуда, но махарадже занесли мусор в голову — в сражениях побеждают линейные батальоны. Вот вынь ему да положь идеальный строй! Из гуркхов⁈

Мы спорили с ним до посинения, я видел нечто другое, чем он себе вообразил из странных, но правдивых рассказов о глупейших боях в Европе — зачем нужно сближаться на сто шагов и пулять-пулять-пулять? Пока кто-то не дрогнет. Я доказывал с пеной у рта, что можно бить врага на дистанции.

— Рус-Пьётр, — прервал меня Ранджит в разгар восхищавшего его парада и очередного нашего спора, — армия твоего атамана Платова стоит перед рекой Инд.

(1) Палтан — батальон, кампу — полк в сикхской армии.

(2) Британцы, а в нашем случае Петр, не отделяли гархвалов и кумаонов, жителей предгорий Гималаев, от непальских гуркхов, скопом записывая всех их в «гуркхи».

(3) Дезертиры из королевской армии первым делом отрывали от своего мундира высокий кожаный воротник, безжалостно натиравший шею — это был своего рода отличительный знак. Короткая пика с вилкой-трезубцем — это спонтон, отличительный знак сержанта с 1792 г., который пришел на смену алебарде. Использовался для выравнивания строя — как оружие был мало эффективен, хотя им и вооружали офицеров до 1786 года.

(4) Известный в профессиональных армиях второй половины XVIII — первой половины XIX способ перезарядки ружей. Вместо того, чтобы прибивать пулю шомполом, солдаты, сыпанув пороха в дуло и сунув туда патрон, били прикладом о землю, и пуля соскальзывала в положенное место.

(вот такие предки были у знаменитых на весь мир бойцов-гуркхов)