Индийский поход. Атаман

Глава 14

Когда мы объединились с войсками из форта, этого вычурного строения с кокетливыми балкончиками, но вполне себе крепкого, понял, что мы с Карповым мыслили в одном направлении, только я в теории, а он — из практической необходимости. Взяв в руки командование, полковник не церемонился. Моментально отправлял из форта любого офицера, обнаружив его некомпетентность или халатное отношение к обязанностям. Провел, так сказать, селекцию под пулями. С простыми пехотинцами действовал еще жестче: ничего не умеешь, ступай землю копать или пошел вон! Из немалого количества набившихся в Рамнагра батальонов сумел выжать сок, а по факту получил вполне боеспособные полки. Но немного. Еле-еле наскреб тысячи три из пятнадцати, да и то под обещание 10 рупий в месяц. За бесплатно тут никто не готов умирать.

Так что привезенное мной золотишко очень пригодилось для аванса. Дабы укрепить боевой дух. Денег еще наживем, зато с индийским кавардаком закончили. Никаких спящих на посту часовых, никого дерьма под ногами, занятия с утра до ночи на крепостном плацу — Карпов, пока сидел в осаде, три шкуры драл с избранных, они стонали, а все остальные исходили черной завистью — подумать только, 10 рупий! Офицеры-наемники пупки надрывали, вдруг отчетливо осознав, что им деваться некуда, что в случае неудачи их ждет черный билет. Особенно старался Энтони Полтон, храбро проявивший себя в бою с англичанами и претендовавший на чин бригадного генерала. Синдия, поскольку его людей Карпов выбрал больше, свое согласие дал. Холкар, потрясенный изменой Перрона, не возражал — он будто вышел из игры, пребывая в каком-то тумане.

А доблестная Бегум Самру держалась в стороне от этого ералаша, но настоящего полковника из далекой России, а не выскочку-проходимца, как все прочие, поддерживала безоговорочно. Кажется, у нее скоро появится новый фаворит. Эта парочка обменивалась слишком жаркими взглядами, чтобы свести все к сугубо армейским делам. Удачи, дядя Аким! Похоже, посидеть пару-тройку недели в осаде — это может оказаться не лишенным приятности.

Мы дали сутки англичанам на беспрепятственное отступление — пусть расслабятся, решили мы на общем совещании. А на второй день приступили к реализации своего плана.

«Ростбифы» двигались медленно, они еще надеялись утащить ту богатую добычу, которая им досталась на поле боя и в нубупурском лагере мартахов. Множество пушек, богатая казна, провиант — все это требовало огромного количества вьючных животных. Их караван растянулся на много верст — передовой отряд англичан уже добрался до Карамнасы, а арьергард только начинал движение. У Лейка просто не было столько войск, чтобы прикрыть обоз, и мы этим воспользовались. Когда длиннющий поезд выписал букву «Г», он был атакован конницей сразу в нескольких местах. Мобильные отряды ворвались в ряды повозок, безжалостно расправляясь с возчиками и немногочисленным охранением. Даже маратхская конница присоединилась к этим атакам, хватая все подряд.

Главнокомандующему не оставалось ничего другого, как сбросить захваченные пушки в реку, максимально сплотить обоз, окружив его плотными шеренгами.

Мы приступили ко второй части нашего плана. Ее предложил я, вспомнив опыт Кавказской войны. Обстрел из засад большой колонны с обозом — такое часто практиковали чеченцы и добивались выдающихся успехов. Гуркхи для этой цели подходили великолепно, что они и продемонстрировали на третий день начала отступления англичан. Если их пытались контратаковать, «зеленых человечков» тут же прикрывала афганская конница или казацкая лава.

Очень быстро вражеский обоз заполнился ранеными. Но Лейк оказался на высоте. Как позже я узнал, он принимал участие в войне за Независимость и был хорошо знаком с тактикой огневых засад и рассыпного строя, применявшейся колонистами. Он тут же перестроил свои войска в подобие огромного ящика, выставив по периметру стрелковые цепи. Количество потерь у «вареных раков» тут же резко упало. Нам пришлось превратиться в слепней, жалящих больно, но точечно. Требовалось изобрести нечто более смертоносное.

Долина реки Карамнасы, 18 января 1802 года.

Лейк чувствовал себя зверем, загнанным в капкан. Его ополовиненная армия еще сохраняла боеспособность благодаря вбитой в подкорку дисциплине, но уподобилась рассыпанным по деревенскому двору зернышкам, а казаки — курам, клюющим и клюющим, часа за часом, пока не закончатся англичане.

«Этак они сточат нас без остатка», — застонал генерал, чувствуя, как кишки стягиваются в ледяной узел.

В душе он клял на все лады и казаков, и своих бездарей-офицеров, позволивших вырезать столько отличных солдат и допустивших взрыв порохового склада. Эта диверсия поставила жирную точку не только на осаде — на всем походе. Восстановить лагерь, когда противник воспрял духом и беспрерывно атакует? Благодарю покорно, хорошо бы ноги унести! Снова все пошло наперекосяк, отступление превратилось в избиение. Нужно выбираться из задницы, в которой он оказался. Двух мнений быть не может. Как прошедший американскую компанию, он хорошо понимал, что партизанские наскоки могут длится бесконечно. Армию спасет только еще один решительный удар, как на полях Мурдура. В голове сразу появилась идея, он ее покатал туда-сюда, украсил штришками из опыта Ирландской кампании — план сложился. Главное, чтобы не подвели его солдаты.

Им придется преодолеть себя, наступить на горло собственной песни, бросив на время все награбленное в лагере. Согласно его приказу были установлены нормы отчисления из добычи для каждого. Несмотря на отступление, королевские стрелки, драгуны и сипаи не теряли духа, помня об этом.

«Ничего, злее будут. И постараются все закончить побыстрее», — решил генерал-лейтенант.

Они выступили ночью, оставив ранцы в лагере. Задача — стремительным броском добраться до бивуака противника, вцепившегося им в загривок. Туда, откуда пришли. Так пьяница выходит из таверны, притормаживает и бросается обратно, решив, что веселие еще не закончилось. Обстоятельства им благоприятствовали. Полки добрались до места, откуда костры ночного лагеря союзников были видны в подробностях. Они, как выразился Лейк, «застали казаков со спущенными штанами». Лагерь спал, редкие часовые ничто не могли изменить. Батальоны развернулись в две линии и начали сближение. До́веденная до автоматизма многочасовыми тренировками маршировка — она помогала шагать в ногу фактически с закрытыми глазами, не раскачиваясь, чувствуя плечи товарищей. Тихо звякала амуниция, шоркали сапоги, иногда раздавалась божба или чертыхание — сложно промолчать, когда полетел на землю в кромешной темноте.

Ночь была помощником и врагом. Трудно удержать и равнение, и дистанции между ротами, и выйти точно к намеченному месту, не оторвавшись от основной части армии. Особенно сложно пришлось шотландцам, расставленным на флангах. Люди Харнесса, по крайней мере, могли ориентироваться на звуки, доносящиеся с Ганга, на блеск луны на водной глади. Хайлендерским легким стрелкам из 74-го не повезло — они слишком приняли влево, чуть не уперлись в обрыв Карамнасы, потратили время на поиск основного отряда, ушедшего вперед. Они явно опаздывали на пирушку.

— Когда заговорят пушки, шеренги должны уже стоять готовыми открыть огонь. Один залп, только один — потом работаете штыком, — таков был приказ Лейка.

Он еще не знал, что союзники не стояли одним лагерем. Англичане вышли на бивуак сикхов, казаки разместились в двух верстах дальше, бригада Полмана заняла ближайшую деревню, а Отряд Черного Флага в это время тихо пробирался в тыл англичанам, рассчитывая проделать с ними точно такой же трюк, какой Лейк приготовил союзникам. В темноте обе армии разминулись.

Ранджит Сингх всеми силами пытался исправить оплошность в битве при Мурдуре и вызвался занять со своими людьми место авангарда. Его бойцов нельзя было назвать неопытными или разгильями — привал охранялся, кони были отведены в безопасную сторону. И все же удар англичан оказался для них полной неожиданностью.

Ночную тишину разорвал слаженный орудийный залп. Разрывы накрыли спящий лагерь. Шеренги красных мундиров придвинулись к его границам, плохо различимые в темноте. Часовых перебили высланные вперед застрельщики. Безостановочный, казалось, треск мушкетов — полки стреляли поротно, оттого и не вышло слаженного залпа — послужил вторым, после пушек, сигналом к атаке. Сигналом к возмездию за тот ужас и унижение, которые выпали в последние дни на долю пехоты. Они понесли свою накопленную злобу на кончиках штыков, ворвались в лагерь и принялись колоть ошеломленных сикхов.

Люди Сингха яростно сопротивлялись, бросались с тальварами в руках на красномундирников и гибли, так и не дотянувшись до врага. В схватке меча и штыка побеждал последний, причем с разгромным счетом. Лишь в одном месте атака захлебнулась. Королевский 33-й полк Гора столкнулся со необычными бойцами с очень странным оружием. Одетые в синее, в высоких тюрбанах, напоминающих башни, эти фанатики с обезумевшими глазами под завывающие песнопения закидали издали пехотинцев остро заточенными кольцами, способными снять с человека скальп или перерубить ему горло. Людям полковника Гора досталось за предыдущие дни — в полку едва можно было набрать солдат на полный батальон. А тут новая напасть!

К счастью, кольца быстро закончились, убив или покалечив не меньше трех десятков. Замершие пехотинцы опомнились, взревели как стадо бизонов и бросились вперед, работая штыками — неумолимо, смертельно. Оставив после себя груды трупов, они помчались догонять ушедшую вперед линию, заметную в свете догорающих костров.Небо на востоке начало светлеть. В этой предрассветной серой мгле англичане завершили свой маневр по охвату вражеской стоянки с трех сторон. Сикхи отступали беспорядочно, толкаясь, вынося на руках раненых и убитых.

Это можно было бы назвать полным разгромом — Лайк так оценил ситуацию, приблизившись с резервными полками к границе лагеря. Вот только за бегущими сикхами показались ряды наступающей пехоты в белых мундирах, узнаваемые красные, синие и зеленый батальоны Бегум Самру и плотные порядки кавалерии с пиками, в которых безошибочно определялись казаки.

— Артиллерию вперед! Полкам выстроить две линии! Мы задали им перцу в крещенский день, а сегодня угостим протухшим пудингом моей тетушки! — выдал во всеуслышание Лейк, надеясь, что история сохранит его фразу. Его свита подобострастно захихикала.

Сражение закипело. По англичанам отработали единороги, батальоны ловко маневрировали, бегом выходя из-под огня. Не везде. В какой-то момент русские батареи сконцентрировали огонь на горцах из 74-го, совершенно его растерзав — казаки добили. Когда их отогнали отправленные из резерва свежий полк «печных труб» и драгуны, было уже поздно, хайлендерский батальон приказал долго жить.

Намного лучше дело пошло по центру: «вареные раки» сошлись лицом к лицу с беломундирниками, оставив пушки далеко позади, и затеяли с ними яростную перестрелку — кто кого? Маратхи на удивление держались стойко, как и войска индийской Жанны Богум, но Лейк не сомневался: еще немного, и победа останется за его людьми. «Бог не на стороне больших батальонов, а на стороне тех, кто лучше всех стреляет», — кажется, так сказал этот вольнодумец Вольтер, которого превозносили, пока кровавая французская революция не внесла отрезвление в увлекающиеся головы и не покончила с галантным веком?

Все изменил стук копыт, похожий на удары в большие тамтамы на боку слонов махараджей, столь мощный, что сразу становилось понятно — скачут тысячи коней. И они приближались с тыла! Лейк стремительно развернулся и похолодел: на фоне встающего солнца, еле-еле пробивающегося сквозь густую дымку, к батареям артиллерийских рот стремительно приближалась конная армия. Необычная. Под черным флагом. Всадники везли на крупах своих лошадей маленьких пехотинцев. Повернуть орудия на восток пушкари не успевали — они так и погибли около своих пушек, смотрящих на запад, пали под ударами кривых шашек. Лейк ретировался со своей свитой под защиту резервных батальонов, которые, заняв позицию в бывшем лагере сикхов, спешно формировали каре. На них чуть не набросилась многочисленная конница на низких лошадях. Потерпев неудачу с полками в английском тылу, она устремилась дальше, заходя в тыл шеренгам, ведущим перестрелку с беломундирниками, а на сикхский лагерь начали наступать гуркхи перекатными цепями. Первая линия делала выстрел. Пока она перезаряжалась, вторая линия пробегала вперед и тоже стреляла. Далее следовала третья, четвертая… Эта необычная тактика тут же принесла свои плоды. «Легкие роты» резерва отстреливались, но их огонь, малорезультативный, не мог переломить ситуацию (1).

— Нас же сейчас перебьют, как уток! — взвизгнул молодой солдат, хватаясь за голову — пуля унесла его черный кивер.

— Завали хлебало, сосунок, и стреляй! — зарычал сержант, огрев его древком своего спонтона.

Резерв держался, но ситуация на поле боя сразу стала катастрофической. Прибытие новой армии все изменило — передовой линии пришлось срочно перестраиваться в каре под огнем противника, и ее потери возросли многократно. Кругом носились толпы всадников, казаки прорвались и набросились, как рой разъяренных пчел, на драгунов. Метались обезумевшие лошади, потерявшие всадников, везде валялись трупы — сикхи и «красные жакеты» вперемежку.

Командер-ин-чиф чувствовал, что уже не управляет сражением. Ему оставалось лишь стоять и смотреть, как гибнет непобедимая английская армия. Кругом свистели пули. Ординарец, капитан Чемпион, признанный девушками в родном Челси настолько красивым и обаятельным, что они прозвали его «look and die» (2), схватился за обезображенное пулей лицо. Рядом бился в агонии конь генерала — семьсот гиней!, — а Лейк лишь скрипел зубами, одаривал злобными взглядами посыльных от полков, умолявших о помощи, или требовал прекратить балаган.

— Полковнику Гору не помешало бы избавиться от прилипчивых иллюзий о всесилии главнокомандующего! — выкрикнул он в лицо очередному просителю. — И найдите же мне запасного коня!

— Они подвесят нас на мясницкий крюк, сэр, — запротестовал юный офицер с глазами старика.

— Поучитесь у Харнесса! Вот кто не распускает нюни!

Учиться у полковника шотландец сейчас можно было только одному — как с честью погибнуть. Он не слал за подкреплением лишь по той причине, что горцев Фрейзера оттеснили к Гангу, и они пятились, выходя из-под обстрела, вместо того чтобы пробиваться к своим. Слишком много вражеской кавалерии, внезапно поумневший — она не бросалась в атаку сломя голову, а кружила, не пересекая верную черту мушкетного огня. Харнессу приходилось держать каре, несмотря на довольно плотный огонь из дальнобойных винтовок, который вели спешившиеся афганцы с безопасного расстояния. Эти мерзавцы удобно устраивались на земле, словно вокруг не кипела яростная битва, и стреляли с сошек под прикрытием всадников. Их было много — тысячи. Краснощекие шотландцы падали один за другим, роняя на политую кровью землю щегольские боннеты, их товарищи смыкали ряды, скусывали патроны один за другим, орудовали шомполами и стреляли, как заведенные. За их спинами не переставая играли волынщики и стучал барабан. Пока звучит волынка, батальон жив!

— Отходим к берегу, попытаемся развернуть шеренгу, имея прикрытую спину! — приказал полковник, еще не ведая, что принял роковое решение.

Стоило батальону, огрызаясь горячими свинцовыми плевками, приблизиться к реке, с воды раздались мощные пушечные залпы — в бою вступили канонерки врага со своими крупными калибрами. Целиться им было несложно: сквозь серую завесу из поднятой сотнями ног пыли проглядывало яркое пятно сбившихся плечо к плечу юбочников-красномундирников — только наводи и бей. Тяжелые ядра пробивали каре насквозь, трещали кости, кровь лилась рекой, смолкла волынка. Офицеры, подхватив ружья погибших, давно заняли место выбывших из строя и погибали точно также, как рядовые.

Харнесс, поддавшись внезапному порыву, зацепил щепотью полотнище полкового знамени, прижал его к губам.

— Горцы погибают, но не сдаются, сержант? — весело спросил он знаменосца и, подобрав с земли мушкет, ввинтился сзади в строй. — Подвиньтесь-ка, ребята, дайте поработать вашему старикану. Как мы, горцы Фрейзера, всегда говорим?

— Я готов! — завопили сотни глоток. В эту минуту шотландцы 78-го простили своему полковнику его любимую забаву пороть их для острастки.

Их становилось все меньше и меньше, все теснее и теснее смыкался квадрат каре вокруг батальонного знамени.

— Поделись, патроном, солдат, — попросил Харнесс, протянул руку и… забулькал, опрокинулся назад с простреленной насквозь шеей.

На него упал сверху знаменосец, флаг закачался, заваливаясь, но не было никого, кто мог бы его подхватить.

Из-под копыт взметнулась пыль — мы возвращались на запад. Туда, где гремели пушечные залпы и беспросветный мрак точечно разрывался вспышками выстрелов. Этот чертов Лейк меня переиграл! Передо мной лежал его беззащитный лагерь с немногочисленной охраной, каждый в моем Отряде понимал, что там можно озолотиться. Но я приказал возвращаться, и никто не посмел ослушаться. Атаман сказал — этого было достаточно даже для таких безбашенных типов, как саланги. За время, проведенное в отряде, люди привыкли доверять своему командиру, а кому не хватило мозгов, тем популярно объяснили мои фанаты. Таких хватало — по Отряду циркулировали самые фантастические слухи о персоне Петра-сахиба. А розданный миллион рупий угомонил самых жадных. Ха, миллион! Вышло не так уж и много, когда на всех поделили. По сто рупий на рыло, а инлусам — по полтосу. Но народ проникся так, будто золотом засыпал с ног до головы!

Мы спешили. Я понял, что случилось, мгновенно: Лейк решил поставить на карту судьбу своей армии, пан или пропал. И если мы опоздаем, «пропал» выпадет на нашу долю. Гуркхов расхватали афганцы по методу людей Азмуддина-ходжи — гизарейцы в своих горах постоянно ездили на лошади по двое, я на это обратил внимание еще на перевале Саланг, — так что задержки с пехотой удалось избежать. Шли легким галопом, переходя время от времени на шаг — не дело гнать во весь опор в преддверии сражения. Шум битвы все ближе и ближе, все светлее и светлее становилось кругом. Восходящее солнце нам на руку — проще использовать наше подавляющее численное превосходство.

Открывшаяся панорама заставила запеть мое сердце. Мы вышли точно в тыл английской армии, ее пушки так и просили: приди и возьми. Ну что ж, генерал Лейк, у вас был шанс на победу. Теперь пеняйте на себя. Если успеете. Обычно мертвые себе голову пеплом не посыпают…

— Азмуддин-ходжа! На тебе парни в клетчатых юбках на правом крыле. Загони их в реку! В конную атаку не бросайся. Пугай их, не давай развернуться, добраться до своих и обстреливай издали. Джезайлы дальнобойнее, так что всех перебьете, не потряв людей. Нам они еще понадобятся — ведь нас ждет Калькутта!

— Калькутта! — взревели саланги и унеслись кошмарить горцев Фрейзера.

— Фейзулла-хан! — продолжал я тем временем инструктаж. — Всех рохиллов разворачивай в широкую лаву, и вперед на передовую линию. Каре не атаковать ни в коем случае! Только шеренги или побежавших. Сломай им строй, и тогда бригада Полмана и мадам Иоанна оставят от англичан лишь рожки да ножки.

— Понял, атаман-сахиб, да, рожки-ножки, да! — возбужденный вождь рохиллов рвался в бой, он мечтал стать человеком-легендой — тем, кто наконец-то победит проклятых инглиси.

— Полковник Ступин!

— Я! — громко откликнулся бывший сержант гарнизонной роты, а ныне командир полнокровного полка, в котором бывшие урус-сардары стали капитанами и майорами. Так было правильно, повысил их без раздумий еще во время похода на Ауд.

— Гуркху кампу атакует цепями, как учили, резервные полки англичан. Пусть не спешат бросаться со своими кукри вперед — пора показать себя непобедимой стрелковой пехотой.

— Слушаюсь! — немного неуверенно отозвался Иван Григорьевич.

Я сурово посмотрел на гуркхских джемадаров. Погрозил им кулаком.

— Рана! Смотри мне, без самодеятельности!

Курух перевел, маленький горец расплылся в улыбке, принялся кланяться, прижимая руки к сердцу, будто я пообещал взять в жены самую красивую девушку из его деревни. Делал, поганец, такие заходы, уж больно хотелось ему породниться со своим божеством, то бишь со мной.

— В атаку! — взревел я и картинно простер вперед шашку.

Отряд Черного Флага понесся за славой.

Первыми пали батареи, их обслугу изрубили рохиллы и поскакали дальше. Гуркхи развернулись в цепи и начали перестрелку с английской легкой пехотой. Несли потери — куда ж без этого? — но не отступали. Давили и давили, стреляя очень метко, словно рождались не только с кукри, но и с мушкетом.

Эх, нам бы сейчас зембуреков! Но эти любимые Назаровым твари категорически отказывались ходить по ночам.

— Нужно ребятам пособить! — сказал я своим казакам, которых оставил при себе. — Айда на батарею!

6-фунтовые орудия очень удачно смотрели на запад, на шеренги королевских стрелков. Но как из них стрелять?

— А ну-ка! Дайте мне, — раздвинул станичников Козин и споро зарядил орудие картечью.

В Измаиле научился? Ветеран — этого у него не отнимешь!

— Помогай! — гаркнул урядник.

Казаки бросились наводить орудие, помогая себе ганшпугами.

— Пали!

Пушка выстрелила, картечь стеганула по шеренге англичан, разваливая ее как подгнивший штакетник. Гуркхи радостно завопили и бросились в рукопашную. Похоже, английскому резервы кирдык?

Из клубов порохового дыма вынырнул одинокий всадник в офицерской двууголке. Он бесстрашно поскакал на нас, не обращая внимания на жужжащие вокруг пули. В его руке был палаш — настолько тяжелый, что он не вздернул его, а держал, слегка согнув руку в локте, острием вниз под углом в сорок пять градусов. Красиво! Одинокий всадник атакует захваченную врагом батарею. Хочешь войти в историю, англичашка?

Я тронул коня пятками ичигов, подхватил на ходу пику, оставленную суетившимся у пушки казаком. Постепенно ускоряясь, переводя коня в галоп, выставил вперед острие, вспоминая многочисленные тренировки с урядниками. Я теперь не та развалина, что кувыркнулась с коня в начале всех начал — я теперь с конем одно-одно! Мир вокруг замер, превратился в смазанную картинку, звуки отключились, остались только мы двое — англичанин и я. Видел каждую черточку его лица с обиженным мальчишеским выражением. Видел, как он что-то выкрикнул и начал поднимать палаш. Видел, как мощно перекатывались мышцы плеч под лоснящейся шкурой его крупного коня английской породы.

Сблизились.

Я плавно повел пикой, нацеливаясь и натягивая поводья, нанес колющий удар. Скорости брошенного в галоп коня хватило, чтобы мой выпад вынес офицера из седла на противоходе. Выдернуть, как положено, пику назад не успел — ее древко вошло во вражеское тело до половины. Он так и рухнул, хватаясь за пику, уронив палаш. Хопнулся с размаха, вогнав торчавшее из спины острие в землю.

Я соскочил с коня, наклонился над сраженным офицером.

— I’m Commander-in-Chief Lake, — прохрипел он и забился в агонии.

Луч солнца упал на нас с неба. Я поднял глаза. Ослепительно белый круг с желтым ободком и в кровавом ожерелье пробился наконец сквозь сиреневую дымку. Ну, здравствуй, солнце, нашей победы!

(1) Легкие роты — прообраз знаменитой британской легкой бригады, находившейся в тот момент в стадии формирования. Их обычно использовали в авангарде или в арьергарде.

(2) Увидеть и умереть.

(сикхи-ниханги, бросающие боевые кольца в врагов. Всем известная летающая тарелка — это дочка смертельного оружия)