Индийский поход. Атаман

Глава 11

Долго моя увеселительная прогулка по княжеству Ауд продолжаться не могла — наконец-то, коллектор коллекторов, Петр Васильич Черехов, столкнулся нос к носу с англичанами. Вернее, с сипаями под руководством британских офицеров. Красномундирники выступили мне навстречу из Файзабада — всего один неполный батальон, человек триста при двух пушках. Но они прихватили с собой приличную конную толпу джаминдари — местных феодальных землевладельцев, — нечто вроде дворянского ополчения. Практически вся моя кавалерия отсутствовала, гоняясь за английскими фискалами по огромной территории между Гангом и Гугрой, еще одной великой рекой Северной Индии, за которой начинался Непал. В моем распоряжении имелись лишь восемь тысяч пеших меченосцев, сотня донцов и двадцать зембуреков — вполне достаточная сила, чтобы объяснить местным, кто здесь батька.

Я выстроил пехоту огромным каре, внутрь поставил казаков и верблюдов с фальконетами. Собрал командиров-тысячников.

— Объясните своим людям, что любой, кто дрогнет и побежит, будет мною лично зарублен на месте. Не аудовцев и сипаев они должны бояться, а меня. Так им и передайте.

Состроил рожу пострашнее — индусов проняло. Они побежали рассказывать пехотинцам, что их ждет в ближайшее время. Ряды заколебались, казаки принялись носиться внутри каре и охаживать плетьми заколебавшихся. Порядок восстановился быстро.

У большинства мечников и сабельщиков были маленькие щиты. Я приказал, чтобы они били плашмя по ним своими клинками. Сначала нестройный, но потом все более слитной «бам-бам» разнесся над полем. Под этот аккомпанемент на нас понеслась конница, заходя с флангов. Ей хватило нескольких залпов картечи. У индусов, как я заметил, было странное представление о кавалерийской атаке — они налетали гурьбой, но встретив пушечный залп, тут же разворачивались и удирали. Но, быть может, аудовцы просто не горели желанием умирать за англичан, которые их давали и давили, с каждым годом отнимая все больше и больше?

Громыхнули две маленькие пушки, стоявшие на флангах тонкой красной линии из сипаев, ядра влетели в строй меченосцев, он зашатался как пьяный, словно по нему прошла волна.

— Вперед! — приказал я. — Держать строй, сомкнуть ряды! Зачетов, Козин! На дистанции двухсот шагов — огонь по офицерам. По тем, кто в высоких шляпах. Затем — по орудийным расчетам.

Дистанция позволяла мне разглядеть эти странные головные уборы джентльменов в красных мундирах. Время для знаменитого пробкового шлема, обернутого пагри, еще не пришло — они носили нечто вроде черных цилиндров со слегка опущенными полями и с украшениями из белых перьев (1). Очень удобно выцеливать — в рядах тюрбанов сипаев эти шляпы выделялись как баскетболисты среди борцов на посадке в самолет.

Мы все больше и больше сближались, неся потери. Визжала картечь, заорал раненный верблюд, что-то чиркнуло меня по уху, и я почувствовал, как струйка крови потекла за воротник. Другим везло меньше — индусы валились снопами, но продолжали двигаться вперед, понукаемые казаками и с ужасом оглядывавшимися на меня командирами-туземцами.

Загрохотали фальконеты, затрещали выстрелы казачьих карабинов — цилиндры так и покатились на землю вместе со своими владельцами. Я разглядел в подробностях босоногих сипаев в коротких кирпичного цвета мундирах и белых панталонах. Мужественные, усатые, выше и плотнее обычных индийцев. Что заставляло их служить кафирам, стрелять в своих соотечественников, служить инструментом подавления и закабаления целого субконтинента?

На смену выбитым офицерам пришли их заместители из сипаев. Я слышал, что ими обычно становились старосты общин, из которых набирались рекруты. Их авторитет у сипаев был непререкаемым, их тоже нужно отстреливать.

— Казаки! Огонь по тем, у кого нашивки!

Сипаи все ближе и ближе. Сейчас раздастся ружейный залп, но меченосцев уже не остановить — они миновали черту ужаса и оказались в зоне ненависти. Рубить, резать, рвать зубами — воинственный крик усиливался все больше, а ряды смыкались уже без понуждения. Вражеская кавалерия гарцевала в стороне, не вмешиваясь в происходящее — их черед придет, если мы побежим. Но это уже вряд ли.

— Бегом! — заорал я. — Бей, режь, круши!

Казаки залихватски засвистели, не прекращая вести огонь из карабинов. Первые ряды качнулись и бросились на стену выставленных штыков. Сипаи ждали момента, когда можно разглядеть белки врага — только тогда можно открывать огонь. Но остались ли те, кто подаст команду?

Залп!

Атакующие ряды задергались, но обретенная инерция толкала меченосцев вперед.

Еще залп!

Английский пехотинец обучен выпускать за минуту три пуль, а четвертая к ее концу должна оказаться во рту. Но это на полигоне, а не когда на тебя несется огромная масса, потрясая саблями и тальварами. Пушки уже молчали — и дистанция была уже не той, и прислугу перестреляли казаки. Сипаи дрогнули, заколебались, третьего залпа не последовало — через короткое мгновение все смешалось в звоне стали, поднятой пыли, жутких воплях и концентрированной злобы…

Кавалерия не пришла на помощь британским наймитам. Все новые и новые отряды покидали поле боя, уносясь в сторону Файзабада.

Офицер недовольно изогнул губы в кривой усмешке, попытался изобразить надменную позу. Не очень просто исполнить такое, когда ты стоишь безоружный, с повязкой на голове в окружении толпы захвативших тебя туземцев. Которые совсем недавно закончили рубить руки и носы твоим бывшим солдатам — такой тут завелся обычай со времен Типу Султана и его войн с маратхами.

— Вы полагаете, сейчас самое время передо мной кривляться? — задал я вопрос безразличным тоном.

Толмач перевел. Офицер гордо вздернул подбородок.

— Разденьте его догола!

Казаки ловко освободили от одежды трепыхавшегося англичанина.

— Сахиб кричит, что мы поступаем бесчестно, — сообщил мне толмач.

— Передай ему, что он для меня — всего лишь белая обезьянка.

Я стянул с себя бешмет и нательную рубаху.

— Ты видишь между нами разницу, британец?

— Вы белый⁈ Тогда как вы можете меня так унижать в присутствии черных⁈

— Решил преподать тебе урок, инглез. Скоро вы, надменные бритты, придумаете байку про бремя белого человека. Так вот что я тебе скажу: разница между нами в том, что мне плевать на цвет кожи, был бы человек хороший. А тебе — нет. Ты мыслишь себя высшим существом, да еще навязываешь индусам эту дикую чушь. Ты бел, но гол — все, спекся! Без своего красного мундира ты всего лишь белая обезьянка.

Я видел по его глазам, что его проняло, но он ничего не понял. Страх в них плескал, а не понимание моей правоты. Зато стоявшие рядом индусы и афганцы возбужденно поддержали мои слова криками одобрения.

— Я сохраню тебе жизнь. Отправишься в Локхнау и сообщишь резиденту, что в моих руках десятки его чиновников. Мне нужно два миллиона рупий. И за жизни уже пойманных мною англичан, и за тех, кто сидит в столице Ауда, наивно полагая себя в безопасности.

— В Локхнау батальон сипаев, — неуверенно попытался возразить мне англичанин.

— Оглянись! Где твой батальон?

— Никто не заплатит вам таких денег!

Решил поторговаться? Я не в настроении.

— Тогда приду через неделю, и со всеми случится тоже, что с тобой: вы будете бегать между Гангом и Гугрой и изображать обезьянок. Бремя белого человека — это палка о двух концах.

Подозвал одного из рохиллов, недавно привезшего мне очередного коллектора.

— Дайте офицеру какие-нибудь лохмотья и сопроводите его в Локхнау. И дождитесь ответа англичан.

— Как прикажешь, атаман.

Я стоял на берегу ледяного притока Гугры и ломал голову, как переправить отряд, чтобы не околеть от холода. Уличная температура заметно упала, пришлось даже вспомнить о бурке.

Что-то сильное и мягкое толкнуло меня сзади в плечо.

— Ну кто там? — огрызнулся я, не желая поворачиваться.

Снова толчок.

Я рассерженно обернулся.

— У, ёёё!

За мной стоял слон, и это был его хобот — то, что меня толкало. На спине слона, на открытой площадке сидела Марьяна и весело улыбалась.

— Прокатимся, атаман? Слон нас доставит на тот берег, не замочив.

Этого слона мне подарили две удивительные женщины, две Баху Богум, две Госпожи-невесты, две экс-королевы Ауда. Они примчались ко мне из Файзабада, как только прослышали о полном разгроме англичан. Та, что значительно помладше, была женой 5-го наваба Ауда, ныне томящегося в железной клетке в Форте-Уильям.

— Освободи моего мужа, сахиб-атаман, и мы озолотим тебя!

Та, что постарше, Баха Бегум ка Макбара, хотела большего.

— Изгони инглиси, юноша, из Ауда! Мы не смирились, много раз восставали, но силы слишком неравны. Обещаю! Войдем в союз с маратхами! С рохиллами!

Я поцеловал мягкие руки этой бабушки индийского сопротивления, как ее называли многие.

— Вы все сможете сделать сами, госпожа. Сейчас наша армия разобьет англичан напротив Бенареса и пойдет на Калькутту. Оставшихся инглиси слишком мало, чтобы вам противостоять.

Она благословила меня на свой манер, поцеловала в лоб, надела на мою шею тяжелое жемчужной ожерелье и подарила слона.

И вот он тут, стоит и толкается, зараза.

— Ну же, Петя, залезай! Будет весело!

Я махнул рукой. В конце концов, я теперь в Индии, и надо когда-нибудь начинать осваивать этот транспорт.

Махоут опустил слона на колени. Я забрался на площадку. Сел рядом с Марьяной. Она юркнула ко мне под бурку, прижалась теплым боком.

Слон неторопливо двинулся в реку. Зашел величаво, как авианосец, сделал несколько шагов и… провалился. Дно ушло у него из-под ног, он задергался и перевернулся. Мы полетели в ледяную воду. Бурка камнем пошла на дно.

Выбрался на берег и вытащил Марьяну. Мы оба тряслись от холода, у девушки посинели губы. Я принялся ее энергично растирать.

— С Крещеньем вас, Петр Васильевич! — стуча зубами, выдавила из себя Марьяна.

Двуречие Ганга и Карамнасы, деревня Мурдон, Крещение 1802 года.

Огромные барабаны, подвешенные на боках слонов, забили «поход». Завизжали закрученные медной улиткой трубы — сипаи в белых мундирах двинулись, формируя линию. Крайне бестолково, суетно и неровно. Вместо стройной линии штыков выходила какая-то старая гребенка со сломанными зубьями — за что только наемным офицерам платят?

Платов сердито крякнул: все точь в точь, как он на вчерашнем совете говорил: «нету у меня уверенности в стойкости маратхской пехоты. А казачьей лавой или вашей толпой всадников англичан мы не опрокинем — правильное каре и кирасиры не пробьют, полягут у линии штыков». Он-то знал, о чем говорил: баталий серьезных повидал немало.

Атаман еще раз осмотрел будущее место сражения, грустно усмехнулся над превратностями выбора поля боя. Вышли два дня назад из форта Рамнагра — не крепость, а скорее замок наваба с кучей ненужных архитектурных излишеств, снова захваченный без боя. Двинулись от Ганга, дошли до Карамнасы. Берега речки — что левый, что правый — были буквально утыканы селениями через каждые пять-шесть верст. Окруженные глиняными стенами и убранными полями, они были похожи друг на друга, по крайней мере те, что притулились на левом берегу, вдоль дороги на Буксар — Садраза, Нубупур, Мурдур… У последнего и решили встречать англичан, хотя оно ничем не выделялось среди прочих. Разведка доложила, что столкнулась у следующей деревни, Гуддасур, с разъездами сипайской кавалерии. Оттого и выбрали Мурдон, а лагерь поставили у Нубупура. А вышли бы из Рамнагра на полдня раньше, могли бы у иного селения принять бой. Что это, фатум? Почему именно здесь? Его, как военного человека, этот вопрос всегда занимал — что же влияет на выбор места, где многие распрощаются с жизнью? Сколько в его карьере выпало таких случайных деревень и городков, где терял боевых товарищей, а сам еле-еле уворачивался от бледной с косой!

Вчера пытавшихся навязать свой план битвы Синдию и Перрона атаман послал лесом, сославшись на свое звание назима. Съели, хоть и насупились.

— Нас намного больше, но наше преимущество не в численности, — сообщил Матвей Иванович собравшимся на совещании. — Видел я выучку ваших солдат…

Он замолчал, умышленно нагнетая паузу, ждал возражений, но их не последовало.

— Отсюда вывод, — возвысил голос атаман, — вся надежда на артиллерию. Ее у нас много, калибры крупнее английских — главное заставить противника не атаковать, а стоять под ядрами в ожидании атаки конницы. На такие штуки мы мастаки. Так закружим-запутаем, что с места не сдвинуться. Поэтому план таков: на левом фланге ставим вашу конницу, ее задача постоянными бросками сдерживать правое крыло англичан. Центр — в две линии. Первая — сипаи махараджи Синдии, они себя лучше показали под Дели. Им не помешает рогатки перед собой поставить — какое-никакое, а препятствие. Вторая — полки махараджи Холкара. Вся артиллерия — в линию перед пехотой. Наш резерв — армия княжны Бегум, ей прикрывать лагерь на случай прорыва…

— Почему? — возмутилась индийская Жанна Д’Арк. — У вас предубеждение против женщин на войне?

— Ну что вы, мадам! — соврал Платов, не моргнув глазом. — Ваши батальоны имеют прекрасную выучку, а в нашем лагере собраны огромные ценности.

Княжна Иоанна сердито фыркнула. Но продолжить спор ей помешал Холкар.

— Я возглавлю конницу, а пехотой пусть командует Перрон. Почему левый фланг, Платов-назим?

— Объясню, — спокойно ответил Матвей Иванович. — Нам, казакам, нужен простор для маневра. А на левом фланге нас будет ограничивать Ганг. Так что мой выбор — правый.

— Там же речка! — вставил слово Перрон.

— Речка нам не помеха. Перейдем вброд и широкой дугой выйдем англичанам в тыл. Никуда опосля не денутся, имея нас на загривке. Так и будут отбивать наши ложные атаки, а вы тем временем начнете их лупить ядрами. До тех пор, пока они не дрогнут. Мои артиллеристы помогут. А как начнут инглиси отступать, тут-то мы им покажем, где раки зимуют.

Он понял, что вышла игра слов. Где зимуют «вареные раки»? Конечно, в кастрюле. Платов рассмеялся, всех удивив своим настроением.

— Сикхи с тобой пойдут! — решительно заявил Сингх.

— С нами — так с нами, — не стал спорить Платов. — Я планировал вас в третью линию поставить, чтобы, значица, с фронта атаковать, когда время придет — через пехотные порядки. Коли с нами пойдешь, на тебе вражеская кавалерия, Ранджит. Свяжешь ее боем, чтобы нам не мешалась…

Платов прокручивал и прокручивал этот разговор, почему-то чувствуя, что где-то ошибся. Задний ум подавал тонкие сигналы, вроде комариного писка, но он никак не мог ухватить ниточку, с помощью которой можно вытащить ускользающее. Что-то неправильно. Но что?

Оттого он был хмур в это праздничное утро, с мрачным видом принял благословение отца Варсонофия и даже не улыбнулся ожидаемой шутке казаков, которую выдавал каждый второй.

— Вот и искупались в проруби! — говорили они, выбираясь мокрыми на правый, бенгальский берег Карамнасы.

За рекой, как ему сказали, начинались уже британские владения. Ему бы обрадоваться, что встали наконец на прямую дорожку, что вот он, долгожданный противник — выступает ровными колоннами из-за деревенской ограды, выкатывая вперед пушки… Но нет — ни радости, ни обычного предбоевого куража как ни бывало. Он злился на себя, но ничего поделать с этим не мог.

В итоге, плюнул и покинул ряды вождей союзников.

— С казаками пойду, — заявил он. — Как и Сингх со своими сикхами.

Никто не возразил. Все указания розданы, задачи понятны, а Платов-назим хоть и главный, но через толмачей немного накомандует. И слона у него нет. Какой махараджа станет руководить боем без слона? Какой командир станет выполнять приказы простого всадника?

Атаман со своими телохранителями быстро помчался догонять казаков, строившихся уже за рекой. Он проехал мимо деревни, которую Карпов, наплевав на вопли жителей, превратил в маленький форт. В глиняной стене пробил амбразуры и выставил из них единороги. Форт и пушки должны были прикрывать безлошадные или легкораненые казаки. Они накрутили себе дырок в глине, и полезли на стену, чтобы посмотреть, как начнут разворачиваться события.

Платов и донцы перемахнули реку. Золотистый аргамак, любимый конь атамана, подаренный ему Череховым, гневно фыркнул и попытался отряхнуться, затряс головой. Наездник его поторопил. Ахалтекинец недовольно заржал, но подчинился.

Казаки уже построились поэскадронно. В сравнении с толпой сикхов, уже пыливших в сторону Буксара, эта слаженность и порядок сразу выдавала в них профессионалов.

— С богом! — махнул рукой Платов, занимая позицию с краю средних линий.

Тронулись.

Атаман не отводил взгляда от противоположного берега, прикидывая, где лучше форсировать реку и в какой момент. Сикхи уже пылили в полверсте впереди, приближаясь к деревне на британской стороне.

«Как бы они не полезли ее грабить», — обеспокоенно подумал Платов, но тут же об этом позабыл.

Началось!

Загрохотали пушки. Вся линия союзников украсилась уродливыми белыми цветами, из ножек которых вылетали огненные струи.

Рано!

Недолеты с полверсты. Пугают?

Эти выстрелы, тем не менее, закрутили смерч событий — он с каждой секундой рос черно-кровавым столбом, набирая обороты.

— Аллюр три креста! — внес атаман свою лепту в ускорение.

Сотни перешли на галоп, догоняя сикхов, а навстречу оставшимся недвижимыми линиям маратхов двинулись четкими прямоугольниками английские колонны. Казаки не таились — поскакали параллельно берегу плотной массой, готовой по приказу принять или форму дуги, или свернуть к реке и форсировать ее, поднимая брызги, чтобы выйти в тыл батальонам Лейка. Вместе с ними неслась легко-конная артиллерия, обученная ловким приемам артиллерийских засад.

Англичане дернулись, обнаружив смещение огромной массы кавалерии, заходящей ей в тыл, замерли, не переходя верную черту ядер противника.

«Ученые, заразы! — посетовал Платов и взмолился, — Господи, помоги, отведи глаза супостату!»

И вдруг Бог услышал его молитвы — красномундирники в дурацких круглых черных киверах, прозванных за их внешний вид «печными трубами», двинулись дальше. Их артиллерия, вместо того, чтобы поворачивать к реке, чтобы разогнать вражескую конницу, продолжила выдвижение вперед.

Атаман тут же указал шашкой на точку переправы. Полковники его поняли и стали загибать конный строй, готовя казацкие эскадроны к самой опасной части маневра — к обратному переходу через неширокую речку с ее невысокими, но обрывистыми берегами. Как не экзерцируй войска, как не повторяй сей маневр, но перед Карамнасой полки замедлят ход коней, собьются в кучу, перемешаются и, лишь миновав водную преграду, смогут восстановить порядок в рядах.

В-з-жжжж…

Небо разверзлось над казаками!

Никогда в бою оно не волновало идущего в бой донца. Все происходило в плоскости, пространство сужалось до узкого квадрата между ушами коня или, у более опытных, до неширокой панорамы, чтобы не пропустить летящую стрелу или направленные в тебя пику, палаш, занесенную саблю. А тут хошь не хошь, а голова сама собой к солнцу задралась. Яркую синеву прочертили дымные следы, а привычные звуки топота идущих в атаку коней разрезали пронзительные свистящие звуки. На донцов летели огненные болиды.

И начался ад.

В огромную массу кавалерии ударили огромные горящие стрелы (1). Одни, разбрызгивая пламенные сгустки, проносились сквозь ряды, чтобы кого-нибудь сбить с коня или срезать острыми лезвиями, пролетая мимо. Другие ударялись об землю, взрывались или подпрыгивали и уносились вверх или вбок по хаотичной траектории, распугивая людей и лошадей. Уже сотни дымных следов расчертили небо, уже множество взрывов вызвали панику и ужас, заставляя коней вставать на дыбы, метаться, сбрасывая наездников. Суеверным казакам показалось, что сами небеса набросились на Войско, что призвано какое-то страшное колдовство, способное погубить род казачий. Все бросились врассыпную, перемешались — вышедшие из-под контроля кони, перепуганные люди. Крик, дикое ржание… Войско превратилось в неуправляемую толпу, а вид покалеченных, обожженных людей вносил свою страшную лепту в картину полного хаоса. Полковник Белый с перекошенным от страха лицом вопил благим матом, потрясая окровавленной культей, в которую превратилась его твердая рука. Пара его сотников уже валялась на земле, стоптанная чужими конями. Аргамак Платова понес, не слушая узды и плети, чтобы в итоге влететь в незаметную дыру в земле и, сломав ногу, рухнуть на землю, сбрасывая атамана.

Удар о пашню с редкой стерней вышиб из Матвея Ивановича дух. Рядом громыхнуло так, что, казалось, небо рухнуло на землю — это взорвалась артиллерийская повозка, в которую попала страшная стрела. Брызги щепок и осколков, языки пламени — выжившие бросились куда глаза глядят. Тяжело контуженного атамана чуть-чуть не затоптали кони — он ничего не соображал. Чудом избежав опасности, пытался встать, но ноги не держали. Рядом бился золотистый аргамак, рыдая как ребенок.

— Дядька! Коня мово возьми, — подлетел неродной племяш Васька Кирсанов с белыми от страха глазами.

Он спрыгнул с коня и помог оглушенному атаману забраться в седло.

— Нечистая сила! Нечистая сила! — крестился есаул, не переставая.

Сквозь туман в голове, атаман пытался сообразить, что происходит. Огненно-дымные стрелы продолжали падать с неба. О точности говорить не приходилось — летели как Бог на душу положит, но в том-то и беда, что разбежались по окрестным полям казаки, и им казалось, что смерть везде гонится за ними. Пугались одного только звука и, едва разминувшись с очередным разрывом, уносились все дальше и дальше. Уже не рассеявшаяся толпа — каждый сам за себя, спасайся кто может! Тысячи людей, несомненно, храбрых и опытных, превратились в неуправляемое перепуганное стадо.

Муть не прошла, но, напрягая волю, атаман увидел, что через реку идет вражеская кавалерия. Донцов могли бы спасти сикхи, принять удар на себя, но они исчезли. Беда всюду кружит и казака сторожит — из далекого прошлого вынырнули давно забытые слова:

— Донцы! За православную веру, за ваших братии, за матушку-царицу — за все, что есть на земле святого и драгоценного для русского чувства! — закричал из последних сил атаман, вздрагивая к предавшим небесам свою шашку.

Давно уж не стало матушки-Екатерины, с ее сыном и внуком отношения не сложились, но только в ней, заступнице и благодетельнице, в памяти о ней черпал свои силы атаман.

Но чудо! Его призыв был услышан! Спешенные казаки начали сбегаться к нему, подхватывая с земли брошенное оружие. Опомнившись, всадники строил ряды, повинуясь приказам уцелевших командиров. Их было мало — всего пять сотен против надвигавшейся многотысячной орды врага. Но не привыкать казаку биться малым числом. Затарахтели ружья, сохранившие пики разворачивались в лаву. Ими командовали Астахов и Миронов, закручивая круговерть. До слуха атамана донесся знакомый голос — то Дюжа поспешал на помощь, собрав кого смог.

Все бы ничего, могли бы отбиться, но одним из атакующих английских полков оказались уланы, почему-то наряженные в тюрбаны с яркими медными кокардами (2). Эти с пиками обращаться умели и строй держали плотный. Накатывались стальной щетиной и… нарвались на картечный залп! Немногие уцелевшие донцы-артиллеристы развернули в этом хаосе пару пушек и щедро приласкали пикинеров свинцовым горохом. Строй уланов распался, пошла сеча.

Платов бился в первых рядах. На него выскочил воин в доспехах и шлеме-шишаке, замахнулся копьем. Неизвестно откуда взявшийся и непонятно где нашедший себя лошадь Васька Кирсанов ударил пикой вражеского коня в ноздри. Тот взвился, но противник все ж таки завершил удар, пробив насквозь шею скакуну атамана. Платов не растерялся, вовремя спрыгнул и тут же полетел кубарем на землю от удара в спину. Перед глазами мелькнули копыта с большими железными подковами, рассеченная голова Миронова, свисавшего с седла, а через мгновение на атамана свалился визжащий от ярости кавалерист в красном мундире и высокой черной шапке с пером. Атаман вцепился ему в шею, запуская пальцы за подбородочный чешуйчатый ремень. Англичанин — тут сомнений уже в национальности не было, ибо тот орал исключительно «god damn» — вывернулся и ударил атамана эфесом тяжелого палаша.

Прежде чем Матвея приняла в свои объятья спасительная темнота, он понял, что ему не давало с утра покоя. Петя! Не надо было отсылать Петю!

(1) До появления пробкового шлема в британских колониальных войсках офицеры носили широкополые «кашмирские» шляпы из фетра.

(2) Если читатели не догадались, поясним: на казаков обрушили залпы майсурских ракет — одного из самых страшных видов оружия того времени. Множество таких ракет было захвачено англичанами при штурме столицы Типу Султана. Несколько ракет были отправлены в Великобританию. Королевский арсенал в Вулвиче в 1801 г. начал программу исследований и разработок военных ракет, основанную на майсурской технологии, под руководством Конгрива-старшего. Его сын создал свой тип ракеты, включая пусковой станок.

(3) В пылу схватки казаки приняли за знакомых им французских уланов бенгальскую конницу, вооруженную пиками. У нее, естественно, не было квадратных польских киверов. Туземная кавалерия Ост-Индской компании комплектовалась наемниками, набираемыми по системе «солидар» — каждый всадник был обязан сам обеспечить себя конем и оружием. Европейские кавалерийские полки были представлены драгунами.