Индийский поход. Атаман

Глава 12

Двуречие Ганга и Карамнасы, деревня Мурдур — форт Рамнагра, Крещение 1802 года.

Перрон нервничал. Это спокойствие Платова-назима, его уверенность в победе наводили на него тоску. Ибо лишали надежды. Надежды, что все закончится и он благополучно выберется из этой передряги. Вместе со своим золотом. Ему обещали. Даже хорошо заплатили вперед за важную услугу, которая поставит точку в карьере генерала и откроет новую страницу в его жизни. В нее, в эту цивилизованную жизнь, он вернется один — его хорошенькой молодой супруге придется выбираться самой из Дели. Она никак не вписывалась в тот план бегства, который он наметил. И так все на тонкую нитку, зыбко, чревато опасностями. В игре с судьбой он предпочел бы козырные карты, но, как говорят на родине, за неимением лучшего король спит со своей женой — будем использовать то, что есть под рукой. Пьер скосил глаза на свою драгоценную шпагу с серебряным эфесом в форме слоновьей головы. «Если придется, буду пробиваться даже силой», — пообещал он себе.

Как же он устал! Как ему все надоело — и этот постоянно жующий как корова и плюющийся Холкар, и эти рыла, что его окружали, гордо именующие себя раджами — перхающие, сопящие, портящие воздух, воняющие приторными благовониями и бетелем. И эти господа офицеры, если и служившие в настоящей армии, то лишь на должности сержанта. Как этот выскочка Энтони Полман из Ганновера, который делал головокружительную карьеру у Синдии.

От выворачивающих душу мыслей генерала отвлекли пушечные залпы.

«Началось!»

Он тут же повернул голову вправо, чтобы рассмотреть, что творится у казаков. Они, эти русские варвары, впечатляли — их ровные шеренги, постепенно ускоряясь, начали свой маневр по обходу армии Лейка.

«Надеюсь, главнокомандующий Лейк придумал на них удавку, иначе мне придется несладко».

Перрон снова устремил свой взгляд на центр — туда, где стояли неидеальные ряды в белых мундирах. Стоит признать, что де Буань неплохо подготовил пехоту Синдии — настоящая французская школа. Именно французы создали войска сипаев, англичане лишь использовали готовую идею. Было время — Перрон его не застал, — когда французские туземцы стояли как скала под шквальным огнем. Стоит признать: после того как Францию выбили из Индии, офицерский состав оказался никуда не годен, что сразу сказалось на качестве подготовки. Но белые мундиры остались– классический цвет королевской армии, цвет Бурбонов.

Бедный Людовик! Генерал был роялистом до мозга костей и ненавидел нынешнюю Францию. Ему куда ближе оказались англичане — вот почему он работал на них. Работал с душой, выкладываясь без остатка, армию Холкара он если не разложил, то дезорганизовал неплохо. Постоянно тасуя офицеров, он добился, что практические занятия в батальонах были сведены к нулю. Он поэтому и убрал полки европейского образца в резерв, когда Холкар схлестнулся с Синдией, иначе правда вылезла бы наружу.

Он взглянул на подходящие английские войска — до чего же прекрасно они шли! Ровные интервалы между ротами, готовность в любую секунду перестроиться из колонн в шеренгу или в каре — он и сам бы не отказался командовать такими бравыми молодцами!

«У Синдии нету и шанса. Тем более что помощи от меня он не дождется. Если только… Если только казаки все не испортят».

В воздух от деревни напротив линии союзников взвились многочисленные дымные следы. Они, как огромные серые удавы, причудливо извиваясь, полыхая, устремились к массе конницы, заполнившей поля за рекой. И врезались в нее! Перрон почувствовал, как серебряные колокольцы зазвонили в его душе. Лейк применил фугетты — дьявольское оружие Типу Султана. Эти огненные ракеты оказались полной неожиданностью для казаков. Они их уничтожили!

Перрон быстро повернул голову, чтобы оценить обстановку на левом фланге. Его работодатель, редкий болван, повел свою кавалерию в атаку. Нет бы дождаться, когда англичане окажутся на дистанции верного поражения дальней картечью — так ведь нет, неймется ему. Ну-ну.

С каким-то оргазмическим восторгом Перрон наблюдал, как четко и слаженно сработали шотландцы при виде пошедшей в атаку кавалерии. Они наступали полуротными колоннами. По команде офицеров ровные квадраты сошлись, как притянутые магнитом, и снова разошлись, разом увеличившись в объеме — минуты не прошло, как выросла неприступная крепость из человеческого материала и стали. Первые ряды встали на колено, уперев в землю приклады наклоненных вперед ружей. Следующие шеренги приложили ружья к плечу и замерли в ожидании приказа. При приближении разогнавшейся конницы маратхов почти вплотную был произведен залп. Всадников будто отбросило, немногие маратхи, достигшие шотландцев, напоролись на выставленные штыки. На самом углу каре сержант ловко орудовал своим спонтоном, нанося широкие раны проносившимся мимо безумцам.

Конница отошла, шотландцы развернулись и, не разрывая каре, двинулись дальше. Холкар отправил своих наездников в новую атаку. Ряды передового фаса каре раздвинулись, в просветы выглянули 4-фунтовые пушки, сразу же выстрелившие картечью, каре продвинулось вперед и сомкнуло ряды.

«Безупречно!» — замер в восхищении Перрон, оценив слаженность и выучку батальона, завалившего пространство перед собой человеческими и лошадиными трупами.

Колонна, качая высокими шапками с черными перьями и околышком в красно-белую клетку, начала их преодолевать, солдаты спотыкались — на самом деле они быстро обшаривали одежду убитых в надежде отыскать несколько монет. Конница Холкара их больше не тревожила, превратившись в пассивного наблюдателя и не горя желанием отомстить за павших товарищей. Урок оказался впечатляющим.

Вся первая линия взорвалась орудийным огнем. Теперь ядра стали достигать рядов англичан. Особенно доставалось их левому флангу, защищенному речным обрывом — по нему заработали молчавшие до поры русские единороги, и следовало признать, выходило у них мощно. На глазах Перрона удачно запущенная граната разорвала на части офицера, другая произвела страшные опустошения прямо посередине шеренги, расколов ее пополам. Уцелевшие командиры заставили сипаев ускориться, перейти на бег, чтобы миновать опасный участок. Но русские пушкари не дураки, они сразу перешли на картечь, которая начала стричь ряды с энтузиазмом безумного садовника. Офицеры гибли один за другим — красномундирники не выдержали и побежали назад, многие бросились к реке, чтобы спрятаться за обрывом. Деревня-форт разразилась дружным «Ура!». Англичане сконцентрировали на ней огонь своих шестифунтовок. Глиняная деревенская стена мужественно принимала удары, но долго не простоит.

Хорошо, что в центре союзных войск все обстояло куда хуже. Как ни старались португальские артиллеристы, но они не могли добиться столь же интенсивного огня — сказывались и недостатки пушек маратхов, и качество пороха. Произведя не больше десяти выстрелов, они были вынуждены укрыться за пехотой — сипаи, шотландцы и королевская пехота вышли расстояние ружейного выстрела, оставив за спиной десятки, сотни погибших во славу Ост-Индской компании. Белые мундиры встретили их беглым огнем, выдавать слаженный залп они так и не научились. Зато англичане постарались на славу — тысячи ружей одновременно выплюнули горячий свинец, производя страшные опустошения в рядах маратхской пехоты.

— Заряжай! — доносились до Перонна команды офицеров на французском. Так было принято, солдаты маратхов к ним привыкли, их дрессировали как собачек — на голос.

Наемники, бывшие сержанты, надрывали глотки, требуя держать строй и стрелять. Их потуги выглядели бы смешно, если бы не были столь драматичны. Вид то и дело падающих рядом товарищей парализовал обороняющихся. Они подались назад в надежде разорвать губительную дистанцию. Тщетно! Пехота Лейка перешла на огонь на ходу — сложнейший прием, взятый на вооружение британскими офицерами после восторженных отзывов о победах русского Суворова. Подвижные стреляющие редуты — так прозвали эту методу.

Англичан, шотландцев и сипаев задержали рогатки. Пока они их раскидывали, наступил момент, когда вторая линия могла бы выправить ситуацию. Но этого не случилось.

— Отступаем! — приказал Перрон. — Сражение проиграно.

Прикормленные им офицеры-французы возражать не стали, хотя окончательно еще ничего не было решено. Полки скорым маршем двинулись в сторону лагеря, выставив арьергард. Ему было поручено не позволить бегущей пехоте Синдии смешать порядки отходящим холкаровцам. Разрешили даже стрелять в союзников. Их махараджа, оценив ситуацию, и сам пустился наутек — на конях получилось быстрее. Он улепетывал к Гангу, бросив свою казну.

Еще продолжались схватки в центре, еще огрызался русский форт, добивая из единорогов очередной полк сипаев и ведя дуэль с британскими батареями, а белые мундиры людей Перрона достигли границ лагеря у деревни Нубупур. Их могла бы задержать кавалерия Ост-Индской компании, но той самой пришлось несладко на другой стороне Карамнасы. Ее сперва знатно потрепали рассеявшиеся, но не сломленные казаки, а потом прижала к реке и почти добила конница сикхов, прекратившая наконец грабежи бенгальских селений и вспомнившая о союзническом долге.

— Куда вы, Перрон? Как можно бежать с поля боя⁈ — с тревогой спросила Богум Самру, не желая пропускать трусов через лагерь, находившийся под ее охраной.

— Все кончено, мадам Иоанна! Пушки потеряны, назим убит, его кавалерия рассеяна, Холкар сбежал. Нужно сворачивать лагерь и уходить.

— Я не могу в это поверить! Ведь вас было так много!

— Увы, мадам, превратности войны! — развел руками Перрон и любезно уточнил. — Надеюсь, вы не помешаете нам забрать мой скромный обоз? Исключительно личные вещи.

Княжна махнула рукой, чтобы пикинеры Солера расступились и пропустили людей Перрона, но не оставила попыток его уговорить.

— Давайте объединим силы и создадим новую линию обороны. К нам смогут отступить разбежавшиеся люди Синдии. И уцелевшие казаки с сикхами. Поверить не могу, что они все полегли.

— Вы собираетесь воевать без пушек? Как пожелаете, а я двинусь в форт Рамнагра. Он ничуть не хуже этой деревни для обороны, — усмехнулся генерал, — и даже лучше!

Наврал. Ни в какой форт он не собирался. Когда показались крепостные ворота, генерал подозвал одного из маратхским принцев и вручил ему бумагу.

— Если увидите Холкара, передайте ему мое прошение об отставке.

Теперь он ускорился. В несколько прочных повозок, ранее запряженных волами, впрягли крепких лошадей, шесть офицеров-французов согласились составить компанию своему генералу, и небольшой поезд быстро понесся в сторону понтонного моста через Ганг. Он должен был сохранится — Перрон на этом настоял на одном из совещаний.

— Куда мы направляемся, Пьер? — спросил его Поль Модав, самый старший из офицеров. — Неужели вы собрались в гости к навабу Ауда? Боюсь, он нынче на мели. Да и неспокойно за Гангом, там должен действовать этот странный Отряд Черного Флага.

— Отсидимся в Бенаресе, пока все не утихнет, — признался Перрон, когда его окончательно допекли вопросами.

— Вы хотите спрятаться среди англичан? С которыми мы только что сражались? — сделали большие глаза сослуживцы.

— Мы европейцы, они европейцы — как-нибудь договоримся, — выкрутился Перрон, не желавший афишировать свою связь с английским магистратом городском суда Бенареса, Сэмюэлем Дэвисом, и по совместительству главным шпионом на севере Индостана.

Переправа на другой берег Ганга прошла без сучка и задоринки. Охранявшие мост беломундирники взяли под козырек, когда появился генерал. Священная река равнодушно катила свои воды в сторону Бенгальского залива, у понтона болтались суда местных торговцев, жарко споривших с охраной, требуя пропустить их в Бенарес. Перрон не удостоил их и взглядом и даже не оглянулся, чтобы попрощаться с краем, подарившим ему почет и уважение. Его больше заботило состояние осей повозок, ведь они везли его золото — очень много золота! Но с повозками все было в порядке, их сладили на совесть.

На другом берегу Перрона ждали. Когда поезд удалился на несколько миль от моста и добрался до деревушки Миакапура, им путь преградил отряд, вооруженный как сипаи, но в серых мундирах.

— Дезертиры? — удивился Поль Модав.

— Они самые, — радостно улыбнулся Пьер Перрон и приказал переодетым сипаям, показав на прибывших с ним французов. — Убейте их!

Пасторальную тишину селения разорвали звуки выстрелов. Перрон зачищал следы.

Известное выражение «сходить за зипунами» объясняют по-разному. Есть и такой вариант: не просто за дорогой одежкой ходили казаки, а за теми, кто ее носит. Захватить важного пленника, чтобы потом получить за него выкуп — вполне в духе наших предков, не обременявших себя моральными терзаниями. Вот и я пошел по этому пути — цапали мои афганцы чиновников и офицеров Ост-Индской компании где только возможно, привозили ко мне, а я за них рассчитывал получить нехилую денежку. Сходил за зипунами за Ганг — так потом про меня будут петь в казацких песнях?

Если кто-то подумал, что я кошмарил любого англичанина, попавшего мне в руки, ради куража, выпендрежа или развлечения, то он крепко ошибся. Еще глупее в моем положении — это изображать ботаника-интеллигента и непременно шаркать ножкой при встрече с джентльменом. Мне репутацию Отряда нужно нарабатывать, нужно, чтобы лишь об извести о нашем приближении, англичане ссались кипятком. Как они, я не умею — вооружившись своими «плиз», «сэнкс» и модальными глаголами, творить лютую жуть. Так что по-простому, по-нашенски: видишь слона? тебе конец! Между прочим, очень доходчиво.

Короче, мне поверили и прислали из Лакхнау миллиончик. Я, конечно, согласился — все-таки слово «лям» имеет какую-то магическую силу, — но загрустил не на шутку. Вроде, денег как у дурака махорки, да только большая их часть утечет в войсковую казну. А мне обидно! Столько усилий, а в золоте не купаюсь.

— Атаман-сахиб, ты нам город мертвых обещал, да, — наехал на меня Фейзулла-хан. — Чего ждем?

Наехал — это я, конечно, сильно приврал. Скорее просительно заглянул в глаза, как верный пес, ожидающий команды «фас!». Очень меня зауважал, после того как мы Ауд перевернули, причем так его качнули, что вряд ли англичане теперь здесь задержатся. Я посмотрел на нереально выросшее число его командиров. Лица рохиллов оставались невозмутимыми. Признаться, если бы не моя договоренность с Фейзуллой-ханом, их численность могла бы послужить поводом для беспокойства — Отряд Черного Флага вырос на шесть тысяч афганцев, не последних бойцов. Но еще больше меня порадовало прибытие восемьсот гуркхов из-за Гугры. Джемадар Рана постарался, подтянул соотечественников, отправил гонцов, и вот они здесь. Солдат из их ещё делать и делать, а прирожденными воинами они рождались из утробы матери.

С такой силой можно и Бенарес пощипать, в котором, как выяснилось, рулили бритиши, наплевав на святость города. Если я их оттуда вышибу, меня же индусы объявят незаконнорожденным сыном Будды, десятиюродным племянником Вишну или любимчиком Шивы, бога-разрушителя старого, его карающей рукой.

— Варанаси, говоришь? — задумался я. — Можем и сходить, нам по пути. Что думаешь насчет Калькутты?

Фейзулла аж закашлялся от переполнявших его чувств.

— Сначала город мертвых, да? Потом Калькутта?

Я кивнул.

Лидер афганских партизан что-то прокричал обступившим нас бойцам. Они завопили как бешенные, выхватили из ножен шашки и принялись скандировать «атаман, атаман» похлеще, чем весь Советский союз кричал «Шайбу, шайбу!» во время Суперсерии.

Вот так и вышло, что я, посчитав свои дела в Ауде законченными, выступил объединившимися силами всего Отряда на город мертвых. И на походе к нему наши разъезды прихватили, к моему великому удивлению, мсье Перрона. В деревне на берегу Ганга.

Отряду пора было передохнуть, и мы всей толпой свернули навстречу генералу. Добрались быстро. И у меня сразу появились вопросы. Их и без того было много, не терпелось узнать новости с противоположного берега, но прежде я хотел выяснить, отчего Перрон здесь и почему с ним такая подозрительная охрана. Не белые мундиры, а не пойми кто.

— Мсье, желательно услышать ваши объяснения, — сразу припер его к стенке.

Если этот чудак решил, что все перед ним стоят на задних лапках, то со мной он крупно ошибся. Достаточно оглянуться вокруг — тысячи головорезов под черным флагом только ждали моего сигнала, чтобы навести порядок.

Он облизал пересохшие губы и, отводя глаза, принялся объяснять:

— Все кончено, Пьер, мне жаль. Была большая битва, мы потерпели сокрушительное поражение от армии генерала Лейка. Англичане применили майсурские ракеты, ваши товарищи разгромлены, ваш атаман убит, пушки и лагерь захвачен. Что мне оставалось делать? Только бежать. Спасаться. Я переправился через Ганг по понтонному мосту…

Толмач перевел мне его слова — меня чуть не вывернуло наизнанку. Слова Перрона обрушились как ушат ледяной воды. «Боже, лишь бы это оказалось неправдой!», — мысленно воззвал я к небесам.

Мне не знакома паника — но сейчас я был к ней близок. Даже к кататонии, к полному ступору. Новость была настолько ошеломляющей, настолько разрушающей мою картину мира, что я не знал, где найти силы ее принять. Атамана больше нет, Войска больше нет — я один против целой армии разъяренных англичан, которые непременно сюда заявятся, чтобы мне сделать секир башка. Куда бросаться? На Бенарес? Что я там забыл? Возвращаться на другой берег, искать уцелевших казаков и выводить их в безопасное место? Не могли же все погибнуть…

Высоко в небе над нами кружил коршун, выискивая добычу. В реке плескалась рыба — в Ганге ее много, сетями не вычерпать. Жизнь продолжалась, но меня как будто из нее вычеркнули.

Бенарес…

Внезапно, повинуясь внутреннему порыву, я тихо спросил у Перрона:

— Почему вы двигались в сторону Варанаси?

Я смотрел ему прямо в глаза и видел, как в них заметалась тревога. Или я припер его к стенке? Мне пришлось приложить усилия, чтобы выдернуть свой разум из тисков страха, но когда это получилось, снова стал самим собой — тем, кто привык все проверять.

— Что в ваших повозках, Перрон?

Его тревога усилилась. Смятение, страх, переполох. Он принялся машинально поправлять свой старомодный парик, и тут я вспомнил, как из мешка после боя с Синдией сыпались золотые монеты, а Перрон метался, их собирая. Он тогда превратился в человека-функцию, в раба Золотого Тельца. Жадный до потери пульса. Интересно, как он расщедрился на угощение своим офицерам под Алахабадом? Не он ли источник бардака в армии Холкара?

Я посмотрел на его спутников. Почему на них такие странные мундиры? Будто вывернутые наизнанку.

— Кто вас сопровождает, что за странный у вас эскорт?

Перрон перестал играть в молчанку и с вызовом мне ответил:

— Это английские дезертиры! Так всегда бывает, когда сипаи бегут из своего полка. Они выворачивают мундир и так его носят. Я не понимаю, к чему этот допрос. Я оставил службу у Холкара и волен направляться, куда захочу…

Вот ты и попался, гад! Да, про вывернутые мундиры я знаю. А также о том, что солдаты, сбегая из полка, всегда отрывают кожаные воротники, а у этих они на месте.

— Зачетов! Козин! — громко крикнул я по-русски, продолжая пристально смотреть на Перрона. — Все эти «охранники» — переодетые англичане. Немедленно разоружить. Кто будет сопротивляться, убивать на месте.

— Что? Что вы сказали? — забеспокоился Перрон.

— Думаю, мсье, вы предатель, лжец и обманщик. Признайтесь, вы пытались обвести меня вокруг пальца, рассказывая небылицы про Платова-назима?

Казаки бросились на людей генерала и всех повязали. Он побледнел как полотно, его пальцы стиснули красивый эфес шпаги.

— Я спрашиваю, вы молчите. Хорошо, зайдем с другой стороны. Итак, что в повозках?

Лицо Пьера исказила страшная гримаса.

— Я Пьер Кюилье-Перрон из Шато-де-Луар и не позволю говорить со мной таким тоном (1)! Вы пальцем не притронетесь к моим повозкам!

Я поймал себя на мысли, что хочу вколотить ему зубы прямо в глотку — здесь и сейчас. Вместо этого одарил его самым злобным своим взглядом.

— Уверены? А вам не кажется, что вы не в том положении, чтобы диктовать мне условия.

— Дворянин всегда в «том» положении! — вскричал взбешенный генерал.

Он стремительно выхватил шпагу и ударил меня в грудь. Прямо в сердце.

«Как глупо!» — подумал я.

(1) Пьер Кюилье-Перрон никогда не был дворянином, хотя и корчил из себя благородного. Обычный путь для наемника — дезертировал с корабля, предлагал свою шпагу всем подряд, пока его не возвысил де Буань и не оставил вместо себя командовать войсками Синдии (не Холкара, как в нашей истории). Потом работа на англичан, побег и роскошная жизнь в Европе.