Адовы (*60 иллюстраций)

Глава 21 Здание с успокаивающими стенами

В больничном коридоре неприятно пахло формалином и хлоркой. Афанасий Петрович всю жизнь недолюбливал эти запахи. И сами больницы не любил. Потому участковый старался болеть как можно меньше.

Его главным лекарством была фраза «само пройдёт». Плюс цены на медикаменты. И действительно, само проходило всё, кроме… воспаления аппендицита. Тут уж без медицины никак не обойтись. Оттого и запомнил запах на всю жизнь, неделю отлежавшись в подобных стенах.

Возраст давал о себе знать. Начальство намекало на профилактические обследования, но участковый держался стоически. Нечего распускаться, когда преступность не дремлет. А если и дремлет, так ведь в любой момент может проснуться! И так не понятно, что в подъезде на Садовой произошло. Глупости одни в голове остались. А начнёшь их обследовать, так столько всего понавылазиет, что быстренько спишут по возрастным показателям.

Но сейчас Афанасий Петрович пришёл в больницу вовсе не по вопросу собственного здоровья, а исключительно по настоянию бабы Нюры. Смотрящая со скамеечки за районом беспрестанно названивала участковому. Сама не отвяжется, тут работать придётся.

Вредная бабка требовала немедленного допроса важного свидетеля по делу о новых жильцах. Свидетель же совершенно случайно оказался срочно госпитализирован. В места, где некоторые стены можно было делать мягкими. Или даже нужно. Только бюджета на всё не хватало. И стены оставались такими же, как при постройке. Твёрдыми, но с успокаивающим бледно-зелёным цветом.

Участкового немного смутило, что больница оказалась психиатрической. Ляпнешь что-нибудь про псов-планшетоедов и самого закроют. Да разве против бабы Нюры устоишь? Всю плешь проест, но своего добьётся.

Только раз в год на три недели был спокоен телефон, когда в санаторий уезжала беспокойная Нюра. На профилактические бабушкинские меры.

Изначально смотрящая за подозрительными личностями фигура хотела притащить свидетеля прямо в опорный пункт. Вот только стоило ей вывести Эльвиру из подъезда, как с той случился психоз. Причиной оказалась маленькая девочка, гулявшая во дворе.

Бабе Нюре ничего не оставалось, как вызвать «скорую», заприметив «девочковую истерику». А люди в халатах и рады забрать в тепло, да на кашку с супчиками посадить.

Жители Садовой, конечно, тоже хороши. Сломали человечка, а теперь людям в белых халатах чинить его, успокаивать.

Как итог, по состоянию здоровья допрос свидетеля был перенесён в стены психиатрической лечебницы. В другой раз Петрович ни за что бы не воспринял всерьёз сумасшедшего свидетеля. Но и сам видел такое, что выходило за рамки.

Вроде бы видел.

Девочка с выпавшим глазом, пожар, пудель… Всё это не выходило из головы. А рационального объяснения участковый найти не мог.

Домысливать — себе дороже.

Как говорило начальство: «главное в ходе расследования не выйти на самого себя». Оно и верно. Начнёшь под себя копать и начнётся: чай не тот, высыпаться надо, никаких рыбалок, бань.

А здоровье тогда откуда брать?

Участковому не хотелось обращаться к психиатру по причине проблем с маленькими девочками и собачками. С такими показателями работу потерять недолго. Но заявление зафиксировано. Надо работать.

Тогда он и решился сравнить показания свидетеля с собственными навязчивыми кошмарами. Как известно, двух одинаковых галлюцинаций не бывает. Если свидетель расскажет тоже самое — значит, правда всё было. А если нет — можно смело ехать на рыбалку.

Убеждённый в своей правоте, Афанасий Петрович прошёл пост охраны, подошёл к сестринскому посту, показал удостоверение и зачитал имя по блокноту, как расслышал от бабы Нюры:

— Полмира Годзиловна.

— Люба. Не замужем, — ответила давно не молодая медсестра и улыбнулась так, как будто хотела угостить участкового ужином, предварительно его приготовив. — Приятно познакомиться.

Участковый даже на миг представил хорошо прожаренные котлеты с рожками, и сглотнул слюну, намедни пропустив обед.

Но вовремя отмахнулся от этих упаднических мыслей. Покачал головой. Нельзя знакомиться и питаться за пределами дома у женщин посторонних. Не то от жены получить можно. Она скалку держит, что он удочку. Рыбак рыбака видит издалека.

— Да нет же, — кашлянул участковый. — Подскажите, в какой она палате находится?

Под объёмной медсестрой заскрипел стул. Она скривила губы с помадой цвета моркови и лениво произнесла, растягивая букву «а»:

— Мужчина-а. Не хотите знакомиться, так и скажите. Вы ещё Наполеона попросите позвать… Или вы сами Наполеон и наш клиент?

— Нет, нет, что вы. Я по делу.

— Смотрите мне, а то доктора позову. Быстро через Березину переведут, — заявила медсестра, наверняка увлекающаяся историческими романами. — Вам до Парижу или как?

— Так барышня, псих ли я — ещё спорный вопрос, — заметил участковый и поправил манжет рубашки. — Но мне точно известно, что «скорая» привезла к вам седую старуху. Которая вроде, как и не старуха вовсе. Или хотите сказать, что поседела она уже тут? От лечения?

— Ну, допустим, старухи есть. Допустим, и седую привозили, — медсестра хлопнула наращенными ресницами. — Много кого привозит неотложка. И продолжает привозить каждый день. Старух у нас каждую неделю пополнение. И почти все — седые. Поседеешь тут от такой жизни. Нет бы мужика нормального хоть раз привезли.

Медсестра всё же посмотрела в лист прибытия.

— Хотя… есть тут одна, что зовёт себя Гадой Зелёной. Но на полмира или на весь мир заявляет об этом — это ещё вопрос.

— Так где я могу её найти?

— А вы ей кто будете? Родственник? — заметила медсестра. — Посторонним не положено.

— Я — участковый. Надо заметить, уполномоченный полиции. Это, барышня, немало значит для следствия! — важно заявил Афанасий Петрович, стряхивая пыль с погона, который мог намекать сведущим людям о звании капитана. — А вы сейчас препятствуете следствию. Знаете, чем это грозит?

— Просветите-е-е, — прогундосила медсестра.

— Статья двести девяносто четвёртая уголовного кодекса, — спокойно добавил он. Запах больницы действительно расслаблял. — До двух лет. С потерей рабочего места. Потом вообще ни до каких старух не допустят. Вас. А меня — беспрепятственно.

Медсестра встрепенулась, ещё раз хлопнула ресницами:

— Да в шестой палате ваша седая Годзилла. Рядом с Хохмачём-Горбачёвым.

— Почему хохмачём? — только и спросил участковый.

— Так анекдоты целый день про Генсека рассказывает и обещает светлое будущее по пятницам.

Она махнула в сторону длинного коридора.

— Так бы сразу и сказал, что при исполнении. А то я тут всё принцев жду, а кольцо на руке не сразу заметишь, — пробубнила медсестра ему уже в спину.

В палате под цифрой «шесть» оказалось пусто. Только белая занавеска колыхалась, похожая на привидение. Петрович нервно передернул плечами. Неприятная ассоциация. Но потом заметил, что окно хоть и зарешёчено, форточка всё-таки приоткрыта. Ветерок колышет занавеску. Всего-навсего. Никакой мистики.

Мистика она там, где очки-лупы для лучшего зрения продают по цене телевизоров. «Маркетинг» называется. Он же современная мистика.

Пожилая техничка с ведром и шваброй панибратски хлопнула участкового по плечу. Рука у хиленькой бабульки оказалась неожиданно тяжелой. Петрович вздрогнул.

— Чего встал? — рявкнула старушка. — Твои все уже там, телевизор смотрят. А ты чего тут в стену пялишься? Или ещё укольчик хочешь?

— Не хочу я укольчиков, — на всякий случай обозначил Петрович.

— Тогда брысь отсюда! Мешаешь людям работать. Иди таблетки свои принимай, а то больно умный вид. Во что вас там снова прачечная нарядила? Опять всё с чернилами постирали, что ли?

Работящая бабушка размахнулась шваброй так, что Петрович втянул голову в плечи. Но ожидаемого удара не последовало. Мокрая тряпка шлепнулась на пол. И санитарка с остервенением принялась драить пол.

С таким рвением она могла на Зимней Олимпиаде в кёрлинге участвовать. Чуть зазеваешься — насквозь пол протрет. Провалятся оба в подвал, где нафталином уже будет пахнуть.

Спорить со старушкой участковый не решился. Ретировался от греха подальше.Старушка-то похлеще бабы Нюры будет. Старой закалки. Связываться с такими — себе дороже.

Однако напугала техничка не столько грубыми манерами, сколько тем, что приняла за сумасшедшего. Участковый даже погладил погон, чтобы не начать сомневаться в собственной вменяемости.

Что ни говори, а бабульки прибавляли ему неуверенности. Мир под их репликами, советами и замечаниями вдруг становился непрочным и эфемерным. Вроде только присядешь на скамеечку рядом. А через минуту тоже осуждать всех начинаешь. Потому что — правы…

«Тьфу, снова привязалось».

Стоило Петровичу покинуть палату, как со спины к нему подкрался некто и зловеще прошептал:

— Я знаю, что происходит.

Участковый вздрогнул и резко повернулся. Выдохнул с облегчением. Перед ним стоял не начальник отдела Вольф Михайлович, а всего лишь один из пациентов. Это он опытным взглядом несостоявшегося следака легко определил по смирительной рубашке.

Но, приглядевшись, Петрович узнал в сумасшедшем директора местной школы… Фёдора Андреевича! Так как в школу недавно внучку в первый класс пристраивал и лично с ним разговаривал.

— Привет вам от… наших, — заявил директор школы и хитро ухмыльнулся.

— И вам не хворать, — пробубнил участковый. — А вы чего это здесь? И как там моя Настенька?

— Замечательно, просто великолепно. Я ведь всё уже понял, — кивнул директор. — Всё! Всё знаю. Всё скажу. Гусь мне в свидетели.

— И… что же? — поинтересовался Петрович, придя к выводу, что новостями о внучке директор не обрадует. Но и не пожурит.

Таков уж двойственный мир.

Фёдор Андреевич открыл рот, но не успел вымолвить и звука. Из палаты выскочила техничка со шваброй. Петрович инстинктивно отступил, но в этот раз гроза психбольницы обрушилась на несчастного директора школы.

— Новенький! Подишь ты! А ведёт себя как старенький, — рявкнула бабулька на Фёдора Андреевича. — А ну марш на процедуры! А то свяжу и не развяжу до ужина!

Старушка замахнулась шваброй, и директор школы помчался прочь, нелепо подпрыгивая и дергая связанными за спиной руками.

— И никакого телевизора! — донеслось ему в спину. — И так все ополоумели уже со своими теориями и заговорами.

Петрович разочаровано вздохнул. Снова в работу внутренних органов вмешиваются. Он так и не узнает, что же такого понял директор школы, какие тайны постиг и что узнал?

Опасаясь, что бешеная техничка переключится сейчас на самого участкового, Петрович спешно отступил.

Из коридора и впрямь доносился звук работающего телевизора. Судя по наигранным охам, психбольница смотрела популярный мыльный сериал с подсказывающим смехом или слезами.

Участковый двинулся на звук. Вскоре его взору открылся и источник. Несколько человек прилипли к экрану. Они были настолько поглощены действием, что и моргать забывали. Затаили дыхание, отключившись от внешнего мира. И вникали, вникали, вникали.

— Тьфу ты, телезомби, — буркнул Петрович, и поддавшись любопытству, тоже заглянул в телевизор.

Разок. Но происходящее на экране его не впечатлило. Он сморщился от обилия наигранных страстей героини и отвернулся. И чего эти почтенные дамы в этих сериалах находят?

Всё-таки мыльные оперы — это совсем не его. Это жены. Хоть бы детектив какой показали с моральным выводом, что топор в человеке — не к добру. Нельзя ему столько железа в крови. Передозировка будет.

Среди зрительниц сидел и дел. Участковый хмыкнул. Ему и обычную женскую душу не разгадать, а уж сумасшедшую и подавно.

Определить, кто из пациенток нужный свидетель, Петрович сходу не мог. Под описание подходило целых три старушки. А ему нужна была всего одна.

Сумасшедших не стоило недооценивать. Искомая даже дедом могла прикинуться, если дело серьёзное. Каждый играет ту роль по жизни, что удобнее ему.

— Уважаемые, — громко обратился к обитателям лечебницы участковый.

На голос повернула голову лишь одна пациентка в самодельных бигуди из туалетной бумаги. Она приложила палец к губам, демонстрируя, что шуметь тут не следует. И вновь уставилась в экран.

Петрович обошёл телезрителей, вглядываясь в каждое лицо. Пока участковый молчал, они не обращали на него внимания. Гипноз телевиденья был неотвратим до рекламы.

— Уважаемые! — повторил попытку Петрович, теперь громче. — Мне нужна Паль… мира Год…зилов…на. — попытался он вспомнить Ф.И.О., что никак не откладывалось под черепную коробку.

«Нет, чтобы Маша какая-нибудь», — ещё подумал Петрович.

— Что? Полмира за Годзиллу? — воскликнул глуховатый старичок. — Да ты с ума сошёл, паря! Максимум — Канарские острова! А если борщ варить не умеет, то только Новосибирские. Пообещал я как-то, помню, одной Луну с неба достать, а суд потом встал на её сторону. Обещал говорит ­– делай. Вот что они там в романтике понимают? А я до сих пор стремянку ищу подходящего размера… Да где ж её взять?

Послышались недовольные шёпотки и шиканья, но от экрана никто не оторвался. Только дождавшись рекламы, старуха с самодельной причёской повернула к нему голову. Она поправила выбившуюся из пучка прядь, нахмурила нарисованные брови и продолжила пялиться на участкового.

Реклама бегающих зубов с четырьмя корнями её не интересовала. Как будто стоматологом раньше работала. А мужчина — вполне.

Петрович пригляделся к пациентке. Под описание она подходила.

— Пол мира де Годзилян? — несмело спросил участковый, слегка наклонив голову.

— И целого мира мало! — подскочил старичок и начал петь и пританцовывать с невидимой партнершей. — Я ей луну с неба, а она мне расписку… Потом повестку… потом суд. Ну вот только дурачком и осталось прикинуться… Но эти таблетки вдохнули в меня новую жизнь.

— Эльвира! — зло прошипела старуха, не обращая внимания на старичка. — Эльвира Гавриловна! Когда ж вы запомните, бестолочи? — она резко вскочила с кресла, вытянулась во весь рост и повторила. — Эльвира Гав… гав… — «старушка» вдруг начала заикаться от эмоций.

А старичок подхватил её под руки и повёл в танце.

— Милая, так я и тебе луну пообещаю. Только не гавкай. Давай лучше со стремянкой определимся. Размер — имеет значение.

— Гав-гав… — все ещё заикалась подследственная.

— О, да ты прямо как моя бывшая.

— Ррр! — возразила почти что опрашиваемая.

Так они и закружили по коридору, сорвав оглушительные аплодисменты психов. Кто-то даже выкрикнул:

— Браво!

А другой подскочил и сообщил:

— Это, товарищи, прогресс! Сегодня танцуют двое, а завтра вся страна. И вот уже весь мир танцует под нашу музыку! Осталось только ритм подобрать!

Вновь аплодисменты.

Как вдруг все психи замолкли, повернув головы к экрану. Реклама закончилась. Сериал продолжился.

Петрович вытащил блокнот и сделал пометку.

— Эльвирус Гаврилы, значит, — пробормотал он. — А я к вам по делу. Допросить вас нужно. Как свидетеля.

Старушка встрепенулась. В её глазах мелькнула осмысленность вместо ярости, а после танца даже дыхание сбилось и заикание прошло. Даже рычать расхотелось. Может и вправду пойти с человеком стремянку поискать?

В этот момент из телевизора заиграла музыка, по экрану побежали титры. Пациенты все как один протянули:

— Ну-у, когда уже этот сериал закончится? — и начали потихоньку приходить в себя.

Теперь они были не застывшими мумиями, а вполне живыми людьми. Это участкового даже обрадовало. Все лучше, чем безмолвное, неподвижное безумие.

К Петровичу подскочила пожилая дама в бигуди. И принялась дуть в погон. Она была невысокого роста и почему-то подпрыгивала всё время, будто вместо ног у неё стояли пружинки.

«Наверное, хотела казаться выше, а каблуки отобрали», — решил участковый.

— Свидетеля? — произнесла она. — А возьмите меня в свидетели! Обожаю свадьбы! Шампанское, конкурсы, тамада, драки! Возьмите меня, а не её!

Тут она показала на соседнюю старушку и заявила:

— Она же страшная, как смерть. А мне скоро снова восемнадцать!

— А меня мама не пустит, ме! — завила старушка-оппонент и показала язык.

— А меня мама отпустит, честное пионерское! — парировала первая старушка. — Я даже спрашивать не буду. Уйду из дома и всё тут. Вместе за мороженным пойдём.

В этот момент её крючковатые пальцы вцепились в лацкан пиджака участкового. Петрович растерялся, попытался вырваться, но хватка была мёртвой. Или сиди смирно или погонов лишат.

— А кто женится? — спросила пациентка с двумя косичками, как у школьницы, которая и показывала язык.

Школьницей она уже давно не была. Косички её давно подёрнуло сединой, затем сплошняком тонировало. А вот голос был нарочито писклявым и противным, как трение пенопласта о стекло.

— Чур, я! — заявила она.

— Нет, я! — запрыгала третья. — Я хочу замуж! Принцы так и не появились. Были одни кони. Да и те на любителя — ни седла, ни подков.

Последняя дама выглядела моложе остальных, а ещё изрядно полнее. От каждого её прыжка как по мнению участкового сотрясались стены.

Видимо, от резонанса, лацкан пиджака выскользнул из цепких пальцев старушки-пленительницы. Петрович обрёл свободу, а дама в бигуди тут же уцепилась за пухлую старушку.

— За Горбачёва пойдёшь? — произнесла она. — Будешь первой леди. Свидетель вон уже имеется. Спроси его о подковах. Подковы ведь к счастью!

— Кто пойдёт за Горбачевым, тот придёт к светлому будущему! — пообещал крикливый старичок. — Перестроимся в дороге, переобуемся у светлого порога. А там, товарищи, и до коммунистических идеалов рукой подать! Всем хлеб по три копейки и бензин по десять за литр! И никаких платёжек по ЖКХ сверх тарифов! Только молока за вредность по бидону! Кукурузу вот всю соберём, подсолнухами всё засадим и в путь.

— Почему подсолнухами? — не понял участковый.

— Потому что плевали мы на тех, кто плевал на Перестройку! — ответил пылко пациент.

Психи вновь зааплодировали.

— Дурдом какой-то, — тихо выругался Петрович, а затем обратился к Эльвире. — Мы могли бы поговорить наедине? Тут же просто невозможно находиться.

— А у нас тут секретов нет, — вновь встряла назойливая дама в бигуди. — Тут говорите, всё как есть. Тут выкладывайте! Иначе хуже будет.

Остальные психи, взявшись за руки, пустились в пляс. Они напевали мелодию из только что окончившегося сериала. Слова явно выдумывали на ходу. Там было и про тридцать три коровы, и про пенсию, и про шоколадные реки и молочные берега.

В целом текст не имел никакого смысла, пока один из психов не выдал относительно-осмысленное:

А я уеду вдаль на синем москвиче.

И попиликаю, пусть люди машут мне.

В моём кармане зла не хватит на двоих.

Всё фиолетово. Я самый стильный псих.

Творчество бурлило бы и продолжалось, но тут из палаты номер шесть вышла техничка. В одной руке её была швабра, в другой ведро. Во взгляде пылал праведный гнев.

Она перехватила швабру так, будто в руке её оказался карающий меч. И пошла в атаку на расшалившихся пациентов.

— А ну пошли отседова! — прокричала грозная техничка. — Расшумелись тут! Сейчас доктор придёт, во-от такой укол всем поставит!

Размер шприца она продемонстрировала шваброй. И дозы там хватило бы на всю больницу. Но больных психиатрического стационара на Садовой так просто было не напугать. Они сделали ещё один круг по коридору, покрикивая «я — свидетель!», «за мной, товарищи!», «33 коровы!», «дорогу молодым!», и только затем скрылись за дверью одной из палат.

Ор их не утихал, только отдалился.

— Там натопчут, помою, тут топчут, — вздохнула техничка. — Когда же всё это кончится и всем выдадут белые носки?

В коридоре остались только участковый с Эльвирой да обслуживающий персонал со шваброй. И техничка переключила внимание на них.

— И тапочки? — ухмыльнулся участковый.

— Какие тапочки, малахольный? — нахмурилась уборщица. — Вы чего тут стоите? Марш отсюда! Повадились тут бардак мне разводить. Уколы не пугают, так я вам клизму попрошу назначить.

Она вновь погрозила шваброй.

Петрович, будучи под сильным впечатлением от размера клизмы, даже не нашёл, чем возразить. Абсолютно растерянный, он взял под руку Эльвиру и повёл в палату, пока процедуру не начали.

— А теперь рассказывайте, что видели. Всё по порядку, — с места в карьер взял участковый, едва они остались наедине.

Он хотел покончить с допросом как можно скорее, пока не заразился безумием. Судя по всему, оно передавалось здесь по воздуху. Воздушно-капельным путём.

— А вы, собственно, кто? — поинтересовалась Эльвира.

— Участковый Афанасий Петрович. Капитан, — тут же расставил всё по полочкам он. — При исполнении, предупреждаю. Так что котлет мне не предлагайте. И до Парижа мне гулять времени нет.

— Да нет у меня никаких котлет. Даже загранпаспорт не заводила, — припомнила опрашиваемая. — Чего вам от меня надо?

— Я по поводу странных жильцов по улице Садовой. Вы были у них?

— А участковых кладут в какую палату? — на всякий случай поинтересовалась Эльвира, по старой привычке налаживая полезные связи.

Петровичу пришлось показать удостоверение. Старушка долго всматривалась в фото, читала, шевеля тонкими губами, затем отдала, пожав плечами.

— Всё хорошо, — кивнула она. — Тут тьмы нету. Нету же?

— Нету, — подтвердил Петрович. — Светло, как днём.

— А девочки есть? — на всякий случай уточнила Эльвира.

— А вот про девочек я и хотел узнать.

Участковый вблизи смог разглядеть, что никакая она не старуха. Не молодая, конечно, но совсем не старая. Просто волосы седые, и круги под глазами, как будто не спала несколько суток.

Взгляд ещё презрительный, как будто ненавидит весь белый свет. Иногда он меняется тихим ужасом. Но его ещё успеть заметить надо.

— Про девочек не знаете, — ответила она и кивнула на удостоверение. — И про палату у вас здесь ничего не написано. Странный вы.

— Я не пациент, видите? Форма на мне, — доказал свою правоту участковый. — Давайте поскорее перейдём к делу.

— Ах да… форма и содержание, — старушка театрально приложила ладонь ко лбу. — Мне так тяжело это вспоминать. Они хотели оставить меня во тьме. В абсолютной тьме, блуждать в небытие.

Она вдруг начала говорить нараспев:

— Во тьме-е-е-е.

Петрович решил, что напрасно пришёл. Эта Полмира… Эльвира, то есть, явно не в себе. И стоит убраться отсюда подобру-поздорову, пока самого пациентом не сделали. И пока вот тако-о-ой укол не поставили.

Кто их знает, на что способны люди в белых халатах? Тем более, что галлюцинации самого участкового с показаниями свидетеля не совпадали. Значит, и делать тут нечего.

Дело закрыто в связи с отсутствием улик, так сказать.

— Вы чего тут распелись? — уборщица, вновь оказавшись в опасной близости, в ещё не помытом уголке, пошла на обоих со шваброй. — А ну по палатам живо!

Эльвира сразу побежала прочь по коридору. А в кармане участкового вдруг зазвонил спасительный телефон.

Он уже сунул руку в карман, как Эльвира уже у двери палаты вдруг прокричала:

— Ах, это адское дитя. Она ведь вынула свои глаза! Она ведь хотела ввергнуть меня во тьму. Ужасная девочка! Ужасная, я вам говорю!

Телефон под одеждой настойчиво трезвонил. Петрович замешкался, шаря по карманам. От одного упоминания девочки со вставными глазками закололо сердце.

Неужели не привиделось? Неужели было всё?

Пальцы на автомате нажали кнопку ответа на телефоне и приложили экран к уху.

— Петрович! — раздался в трубке знакомый голос начальника. — Где бродишь? Тут такое на стройке случилось. В твоём, между прочем, районе.

— На Садовой? — с ужасом спросил Петрович у Вольфа Михалыча.

— Так ты в курсе, а мне звонить приходится? — негодовал шеф. — Экскаватор угнали на участке. И вообще, тут словно тайфун по стройке прошёл. Уверен, дело непростое. Выезжай на Садовую свою любимую. Срочно. Если что, то на природную стихию всё спишем. Но это на самый крайний случай. Понял?

— Еду, — кивнул участковый, но скорее для себя. — Только в квартирку одну загляну. Кое-что проверить надо.

— В ухо себе загляни. А если не получится, на стройку бегом! Ты меня понял?

— Так точно!