Адаптация

Интерлюдия 3. Когда игрушки диктуют правила.

Связь пока работала. И Адам раз за разом набирал номер, слушал гудки и, когда гудки сменялись музыкой, нажимал на кнопку повтора.

Цифры мелькали на экране, заслоняя бледное лицо.

– Ну же, Ева, не время для глупостей, возьми трубку!

Ева молчала.

Город кипел. Тянуло дымом. Выли сирены, на которые уже никто не обращал внимания. Взлетали стрекозиным роем вертолеты корпорации, и тромбы пробок закупорили артерии дорог.

Люди бежали.

Люди бежали слишком медленно. Им казалось, что время еще есть, немного, но хватит, чтобы собрать очередной тюк барахла, спрятать документы и серебряные ложечки, фарфоровое блюдце прабабки и шерстяные носки… люди выволакивали шмотье и в шмотье же тонули.

Те, кто умнее, выбирался налегке. Таких было немного.

– Вам нужно уходить, – нарушил молчание Янус. Он следил за Адамом и за городом, за обоими – с полнейшим равнодушием. – Эвакуация начата. Ваши родители…

– Где Ева?

– Не имею чести знать.

Врет. Всегда врет. Один слуга на двух хозяев. Поделить невозможно. Они с Евой пытались. Соблазняли обещаниями, окутывали лестью, стучались в щит отстраненности.

Не проломили.

– Янус, пожалуйста, скажи, где она?

Гудки снова сорвались. Скоро связь ляжет. И тогда что? Уходить? Без Евы? Невозможно. И Адам, оттолкнув молчаливого стража, выбежал из комнаты. Если Ева у себя… только бы она была у себя… пусть бы просто обкурилась, обкололась до комы, пусть что угодно, но лишь бы она была у себя.

Двери в ее апартаменты открыты.

Вещи валяются грудами. Вот шубка. Вот боа. Вот беззвучно стреляют капсулы с вельдом, добавляя в воздух вони. Вот зеркала передразнивают растерянного Адама.

– Где сестра твоя? – корчат рожи отражения. – Где твоя сестра, Адам?

– Я не знаю!

Он ногами распинывает кучи барахла.

– Ева! Ева, отзовись, пожалуйста!

Скажи, что пошутила, что в прятки играешь. Она всегда любила прятаться, даже когда Адам отказывался играть. Пряталась и ждала, чтобы выпрыгнуть с воплем.

Давай же!

Адам спиной повернется и глаза закроет, чтобы не подглядывать.

Тишина. Пыль. Лиловое перо на ладони. Скрип отворяющейся двери и сухой голос Януса:

– Вам следует покинуть здание. Эвакуация начата.

– Я не уйду без Евы.

Януса бесполезно шантажировать. Он не станет уговаривать, он просто сядет на козетку и будет ждать, пока Адам сам не переменит решение. Так уже случалось. И этот раз не исключение.

– Город гибнет, – сказал Адам, открывая глаза. Перо на ладони и вправду оказалось лиловым, выпавшим из Евиного боа. – Почему я чувствую себя виноватым? Объективно у нас не было шансов. Математическая модель показала, что противостояние бесполезно.

– Потому что вы даже не пробовали.

Янус всегда говорит правду. Просто иногда – не всю.

– У нас недостаточно ресурсов.

– Потому что вы их уничтожили.

– Я пытался предотвратить эпидемию! Полмиллиона, Янус. Полмиллиона неконтролируемых биологических объектов, каждый из который сильнее человека, быстрее человека…

– Умнее? – Янус произнес это без улыбки, но все равно прозвучало насмешкой.

– Возможно. Я не отрицаю.

– Вы сожалеете о принятом решении?

Адам поднял шубку и погладил мех. Норка пахла Евой.

– Не знаю. Но они же сами хотели уничтожить их! Они кричали – убей.

– И ты убил, но руки твои остались чисты, – Янус достал из кармана трубку и кисет с табаком. – Это хорошо. Чистые руки во многом облегчают жизнь.

– Ты смеешься надо мной?

Янус не ответил. Сукин сын точно знает, где прячется Ева, но не скажет.

– Да, контрольная выборка оказалась чистой, но те, которых ты привозил… достаточно было десятка химероидов на свободе, чтобы мир рухнул!

– Мир рухнул, – подтвердил Янус, прикусывая чубук. – Хотя поговаривают, что у Морган зараженных было несколько больше.

Ева спрятала окна за зеркалами. Стекла мутные, в пыли, и Адам, подняв с пола шелковую тряпку, вытирает пыль, пробивая окно в мир.

Мир горит. Черные столбы дыма – подпорки для неба, которое вот-вот рухнет обезумевшими стаями птиц. А земля потянется навстречу, корни поднимут дома, как на ладонях, стряхнут людей на когтистые лапы новых хозяев мира.

Надо бежать.

– Я не отвечаю за Саманту Морган. Но свой эксперимент я остановил. Слышишь?

– Вы – да, – отозвался Янус, вынимая трубку изо рта. И включились очистители воздуха, выбирая дым, предупреждающе застрекотал нейтрализатор диоксинов.

– Ева?

Кивок.

– И когда она начала снова? В поселках, да?

Еще кивок и уточнение:

– Она не начала. Она продолжила.

Маленькая упрямая Ева. Адам ведь однозначно выразился. Но когда ее останавливали запреты? Мог бы и догадаться. Но нет, слишком занят был.

Всегда слишком занят.

А Янус продолжает грызть трубку. Он только делает вид, что курит, как делает вид, что ему все равно. Адам ложится на пол, скомкав, сует под голову шубу и складывает руки на животе:

– Я никуда не уйду, пока ты не расскажешь, что она задумала.

Молчание.

– Поселки ведь тоже важны? Она строила, я знаю.

Серые колечки поднимаются к потолку. Серые глаза смотрят безучастно. Выделывайся, Адам. Хоть на голове стой, но эту ледяную глыбу тебе не одолеть.

– Я думал, она их делает для людей. А она, значит, продолжила эксперимент… и теперь где-то там? Где? Альфа? Бета? Гамма? Каппа? Пси? Омега?

Указательный палец касается чубука. Это не подсказка: даже Янус не может сохранять абсолютную неподвижность.

– Да, пожалуй, это не важно, – Адам зевнул. – Многие знания, многие печали…

– Именно.

– Ева завершила эксперимент…

– Перевела на следующую стадию.

– И осталась наблюдать?

Ни отрицания, ни подтверждения. Кольца дыма аккуратные, как с конвейера. Ожидание затягивается. Больше Адам не задает вопросов. Он закрывает глаза. Слушает время.

Время уходит.

Время уходит слишком быстро.

– Адам, – Янус впервые не выдержал первым. – Ваше поведение неблагоразумно.

Адам знает.

– И ваше упрямство приведет к одному результату – вашей смерти.

И это утверждение очевидно.

– Что никоим образом не приблизит вас к вашей сестре.

– А что приблизит?

Эхо взрыва пробивается сквозь толстое стекло. Янус прав, но… как уйти без Евы?

– Дайте ей время. Когда будет готова – позовет.

– А если нет?

– Тогда позовет кто-нибудь другой. Идемте, Адам, ваше лежание здесь ничего не даст.

Янус спрятал трубку и кисет, поднялся, стряхнул седой лист пепла с лацкана пиджака и подал руку. Адам руку принял.

Уже в вертолете поинтересовался:

– Куда мы отправляемся?

– Тир-на-Ногт. Ваши родители будут рады встрече с вами.

Адам крупно сомневался. Отвернувшись к иллюминатору, он смотрел, как тень вертолета скользит по лоскутному покрывалу земли.

Выбор Януса оптимален.

Следует подчиниться.

Быть благоразумным.

– Нет, – Адам повернулся к Янусу. – Мы останемся.

– Ваша жизнь…

– Если поселки и вправду так хороши, как ты мне расписывал, то моей жизни ничто не угрожает. Я останусь в Центре. Продолжу эксперимент. И не думай возражать!

Янус и не собирался. Он был хорошим исполнителем.

Два года спустя. Поселок Альфа.

Вертолет был готов ко взлету. Ревели турбины, винты разрывали воздух, швыряя ветром в лицо. И Адам, пригнувшись, обеими руками вцепился в каску. Полы куртки распахнулись, вздувшись парусами. Если бы не Янус, Адама опрокинуло бы.

– Спасибо! – крик стерся в гуле, но Янус понял, кивнул и указал на открытую дверь. Сам он займет место рядом с пилотом.

Сейчас это было правильно.

Пилот знаком показал, что готов. Он знал координаты сектора и, наверное, удивлялся, зачем лететь туда, где ничего нет. Или, вспомнив о разрушенном поселке, горел праведным огнем мщения.

Пускай. Лишь бы довез. К Омеге сигнал не имел никакого отношения. Он пришел сутки назад, выплюнув координаты и код, заставивший Януса доложить о координатах и признаться в собственной невозможности засечь точку отправки.

Послание из ниоткуда вполне могло оказаться обманкой. И Янус не скрывал, что вероятнее всего так и есть. Хотя и не возражал против проверки.

Янус никогда не возражал.

– Если это Ева, – Адам кричал в микрофон гермошлема. – Она ведь не будет прежней, верно?

– Я не уверен, что Ева способна измениться.

Земля уходила вниз. Серовато-желтая, в широких зеленых лентах, она больше не походила на одеяло. И если способна изменится земля, то стоит ли ждать постоянства от Евы.

Адам не знал.

Но очень хотел увидеть сестру. Он соскучился по ее безумию.

Эпилог.

Сознание вернула вода, льющаяся на лицо. Глеб глотал, но воды было много и он начал захлебываться, попытался вывернуться и понял, что жив.

– Вставай, – приказал дроид и сам же поднял, как щенка за шкирку. – И двигай.

Куда? А не важно. Не на каруселях кататься. В руке дроида пистолет, значит, расстреливать будет. Поставит к стеночке и как в сказке: пиф-паф…

Только не понятно, зачем вести. Мог бы и на месте грохнуть.

В коридоре Глеб не выдержал. Подняв связанные руки, он заорал:

– Ну, давай, стреляй! Или мне лицом к стеночке повернуться? К которой? К этой? К той? Выбирай!

– Иди.

– А здесь тебе что не по нраву?

– Иди.

Дуло ткнулось в поясницу, и Глеб подчинился.

А может и хорошо, что не в бункере. На солнышко посмотреть получится, чтобы если уж помирать, то с душой. На травку там упасть, к земле прильнуть устами…

Под ботинками хрустело стекло. Просверкивали на асфальте гильзы. Кое-где виднелись и кровяные лужи, стянутые коркой мороза.

Рассвет был некрасивым. Серо-лиловое небо зияло проплешинами облаков, и рыжий шар солнца сел на рифы крыш. Изо рта вырывались клубы пара. Ссадины жгло морозом.

Дроиду, небось, тоже не сладко. Чего он тянет-то?

– А тебя крепко поцарапало-то, – сказал Глеб, чтобы как-то развеять мрачные предчувствия.

– До свадьбы заживет.

– И кому руку с сердцем предложишь? Ах да, забыл, вариантов немного… тили-тили-тесто, жених и невеста.

Приклад ударил в колено, подсекая. Глеб упал, прикрыв голову, и когда хрустнули ребра, закусил губу. Не станет он кричать.

Гордо умрет. С достоинством. Как человек.

Умереть не дали. И бить прекратили. Тод, дождавшись, когда Глеб поднимется, вежливо попросил:

– Помолчи, пожалуйста. У меня в последнее время с нервами не все ладно.

За линией внутренней стены поселок был прежним. И здание, провалившееся было, поднялось, и ветряк шелестел, расчесывая ветру косы. Гуляли жители по прочерченным дорожкам муравьиных троп.

– Вещи там? – поинтересовался Тод, когда поравнялись с гостевым домом.

– Там.

– Тогда туда и двигай.

Глеб двинул. А потом, уже с рюкзачком, двинул к воротам. Происходящее вызывало все больше вопросов, но Глеб благоразумно держал их при себе. Больные ребра способствовали усвоению материала.

Охрана ворот с прежним безразличием пропустила и Глеба, и Тода. Девчушка в шлеме, похожая на Киру до того, что захотелось взвыть, пожелала:

– Хорошего пути!

– Спасибо, – ответил Глеб.

Болото начиналось серо-седой равниной, укутанной в туман и снег, который, оказывается, шел ночью. Наверное, стаял в поселке, а за пределами его лежал дырявой шалью.

У тетки такая была… тетка еще считала, что шаль оренбургская, берегла, жалела и в гроб просила положить. А Глеб не положил. Он уже не помнил, почему. Наверное, была причина.

– Держись тропы. И шагай веселей. Через полчаса я активирую мины, – сказал Тод, кинув под ноги черный прямоугольник размером с ладонь. – На трекере зона высадки. Выйдешь к отметке – выживешь.

Это в каком смысле? Расстрел отменяется? Палач выдохся или вдруг проникся любовью к ближнему своему? Нечестно так обламывать. Глеб уже и речь подготовил.

Быть или не быть. Жить или не жить…

Или в спину шмальнет? При попытке к побегу. Садист несчастный, сначала даст надежду, а потом отберет. Ну да, он же теперь правая рука бога.

И левая пятка дьявола.

Ремни разрезал одним движением и нож Глебу подал, вежливо, рукояткой вперед.

– Никуда я не пойду! – сказал Глеб. Хватит с него игр, надоели. – Хочешь стрелять – стреляй так. А бегать от тебя… я не заяц, чтобы бегать.

Дроид очень спокойно ответил:

– У меня нет желания убивать тебя.

– Охренеть. А знаешь, я тут уже настроился… на героическую гибель.

– Успеешь. Полагаю, шансы будут.

Руки саднило. На запястьях проступили красные полосы передавленной кожи, и Глеб, сунув нож в карман, принялся полосы тереть.

– Ты же меня ненавидишь?

Кивок.

– И я тебя. Тогда какой смысл?

– Если доживешь, то передай Янусу, что дверь открылась. Пятое солнце отыграло. На шестом люди превратились в муравьев, которые и начнут эру первого солнца.

– Чего?

– Того, – Тод разрядил дробовик и протянул патроны. – Еще передай, что Евы-нуль здесь нет. А Нагуаль выходит из игры.

– Так ты… если так, то… Стой, да ты же… ты…

– Служба внутренней безопасности анклава. Бывшего анклава, – уточнил Тод. – Чтобы завершить проект понадобилось больше времени, чем они полагали. Но теперь уже все. И с меня тоже.

– И ты останешься? – патроны не вмещались в руку, и Глеб ссыпал их во второй карман. – Ты сам останешься? Здесь? С ней? Она же… не человек.

– Как и я.

Это, конечно, так, но все равно неправильно!

– Иди уже, – устало произнес дроид.

– Стой. Она же тебя сожрет! Не сейчас, так потом. Не так, так…

– Этак, – подсказал Тод. – А там меня сожрете вы.

Он указательным пальцем поскреб штрих-код.

– Моя память линяла. Сбрасывала шкуру за шкурой, как ненормальная змея. И я точно не уверен, что нынешняя шкура – последняя. Я не знаю, что из этого и вправду было, а что мне просто вложили в голову. Да и наплевать. Если помню, значит было.

Глеб не понимал.

– Мне кажется, что ситуацию прояснят… стабилизируют…

– А я не хочу, чтобы что-то проясняли и стабилизировали. Хватит. Я сам решу, кто я и кем мне быть. Я нужен ей. Она нужна мне. Все более чем просто.

– И только?

– В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям Евы, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди, – процитировал Тод.

Оно еще и Библию читало.

– Она же еще… мелкая, – осторожно заметил Глеб, на всякий случай отступая.

– Вырастет. Очень быстро вырастет.

Глеба затошнило. Судорожно сглотнув кислую слюну, он сказал:

– Дети Евы не знают любви.

– Просто мама научить не удосужилась.

– Но твоя программа…

– Моя программа сдохла. А вот твоя жива и мешает думать, – Тод постучал по лбу пальцем. – Твои страхи. Твои обиды, твои кривые представления о морали. И ты вопишь, как младенец, или скорее как маразматичный старик, потому что младенец вырастет и поймет. А вам один путь – в могилу. Хотя, говорят, что у одного получилось воскреснуть. Да только программа у него прежней осталась. Ушло ваше время. И солнце выгорело. Так что, лети голубь почтовый. Маши крылышками и надейся, что Янус успеет раньше зверья.

Дробовик он швырнул на тропу и, прежде чем Глеб успел добежать до оружия, убрался.

Сволочь механическая.

До пункта назначения Глеб добрался вовремя. Когда появились вертолеты, он доедал тушенку. Глеб сидел на пригорке, сунув под задницу рюкзак, любовался синей гладью озерца и пальцами выгребал из банки мясо.

Бежать он не пытался.

Гродно, январь-февраль 2011