Адаптация

Глава 5. Точка невозвращения.

В больницу Еву не пустили. Массивная женщина с тусклым лицом, стоявшая у входа, преградила путь.

– Помогите, – попросила Ева. – Он в отключке…

Женщина подхватила Глеба и, закинув на плечо, скрылась в здании. А на ее месте уже возникла вторая, похожая на первую, как сестра-близнец.

Она разделила два потока. Несли в больницу людей. Несли из больницы пустые носилки. Два конвейера или, скорее, две муравьиных дорожки.

– Я врач, – повторила попытку Ева. – Я помочь могу! Вам ведь нужны лишние руки? Раненых много…

Мутный взгляд женщины заставил заткнуться и отступить. Врач? Да вранье все это. И мутные глаза, точно вырезанные из кусков лунного камня, видят Еву насквозь.

Кажется, что каменные губы великанши разомкнутся, и она скажет:

– Здравствуй, Ева.

– Здравствуйте, Ева, – этот голос она узнала бы из тысяч других голосов, и медикаментозный туман в голове отступил, сменившись страхом. Не затем ли он пришел, чтобы ее добить?

Но Адам сам развеял опасения.

– Я рад, что вы остались живы.

И Ева рада. Только это не совсем верно. Она мертва. Она точно помнит, как умерла. Хруст ключа в замке. Щелчок. Звон разорвавшейся проволоки. И музыкальная шкатулка с опостылевшей считалочкой.

На золотом крыльце…

Динь-динь, Ева…

…сидели царь, царевич…

…спроси, Ева, почему в считалочке нет женщин…

…король, королевич…

– Вы меня слышите, Ева?

– Да, – у нее получается шевелить губами и языком, но от движения этого боль прорывается сквозь блокаду. Ничего. Если Еве больно, значит, Ева жива.

Это же замечательно!

– Моя сестра приходила вас убить, – спокойно продолжает Адам. Еве очень хочется посмотреть на него, но глаза слепы. Или повязка мешает. Или еще что-то, но Еве приходится довольствоваться иными органами чувств.

– Я позволил ей думать, что попытка удалась.

Нос ловит запах гари и сквозь него – запах духов.

Здравствуй, Ева?

Ты же не отстанешь, Ева. Что тебе нужно? Я все отдала.

– Мне жаль, если вы пережили стресс, но данный выход из ситуации был оптимален. Кроме того, вы теперь знаете, чего от нее ждать.

Считалочки. Обещаний. Теплого дыхания на щеке, когда Ева шепчет:

– Ничего не бойся. Я с тобой. Я всегда буду с тобой.

Осязание тоже помнит Еву. Холодный шелк на теплой коже. Примерь, пожалуйста, тебе пойдет. У меня есть тысяча и одна вещь. И будет еще тысяча, а за ней – бессчетная череда единиц. До бесконечности. Хочешь разделить со мной бесконечность? Тогда помоги.

Ты красавица, Ева.

Я красавица тоже.

– Поэтому мне хотелось бы знать, какую именно информацию вы ей передали. И еще, обладаю ли я аналогичной информацией?

– Нет.

Отвечать легко. На грудь только давит. Но это – ради ее, Евы, жизни. Вакуумная манжета растягивает грудную клетку и сжимает, выдавливая воздух. Щелкает совсем рядом искусственное сердце, отмеряет миллилитры крови. И фильтрует их, выбирая гниль, искусственная почка.

Шалтай-болтай сидел на стене.

Эта считалочка куда больше подходит к случаю. Вот только нынешнего Шалтая-Болтая соберут. Если понадобится. Пожалуйста, пусть Адаму понадобится!

– Ваша дальнейшая судьба будет всецело зависеть от желания сотрудничать, – холодно говорит он. – Я стану обещать вам бессмертие. Это исключено. Но я могу вернуть вам жизнь. По-моему, этого уже достаточно. Вы согласны?

– Да.

– В таком случае, я вернусь, когда вы сможете говорить. Надеюсь, долго ждать не придется. А это вам. Подарок. На память, так сказать.

– Динь-динь, – начинает игру шкатулка. – Динь-динь-динь… На золотом крыльце…

Вакуумный манжет обрывает крик, выдавливая воздух на выдохе.

Терпи, Ева.

Ева преградила путь парочке блондинистых девиц в форменных халатах. Девицы на мгновенье задумались, а после просто обошли Еву. Человек, лежавший на носилках, был мертв. Следующая пара спасателей в точности повторила путь первой.

– Да постойте же вы! Я помочь хочу!

Плевать им на желания Евы. Она – чужая, пусть речь не о празднике жизни, а о похоронах.

Еще одна попытка прорваться в здание закончилась неудачей. Великанша, оттолкнув Еву, произнесла:

– Нет.

В одном этом коротеньком слове было больше угрозы, чем в развернутом предупреждении. И Ева отступила. Правда, отступления ее хватило лишь на то, чтобы выбраться из потока носилок. Она обошла здание по периметру, свернула во двор и с удовлетворением отметила: калитка не заперта.

Начищенные до блеска петли скрипели, но на звук этот никто не обратил внимания.

Просто замечательно.

И дождь был Еве на руку. Небо, затянутое тучами, было темно, сумерки наступали стремительно, а серая муть воды искажала пространство. Ева пригнулась. За окнами ей мерещились чьи-то внимательные глаза. И норовя уйти от взгляда, Ева на корточках поползла к стене. Добравшись, она вытянулась, прилипнув спиной к мокрому бетону. Так и стояла, пытаясь высчитать окно, ведущее в подсобку.

С козырька капала вода. Капли разбивались о Евины ботинки и пополняли зарождающуюся лужу. Надо было чего-то решать.

Хуже все равно не будет? Пожалуй. Добравшись до выбранного окна, Ева потянула створки на себя. Она не особо надеялась на удачу, но окно неожиданно поддалось. Опершись на подоконник, Ева подпрыгнула, легла животом и кое-как перевалилась на ту сторону. Что-то со звоном полетело на пол. На подоконнике остались разводы грязи, чистый пол украсили лужицы.

А в кране воды не было. Ева, кое-как отжав с волос воду, осмотрелась.

Комната два на два. Вдоль стены вытянулись ряды немаркированных ящиков. На второй проросли ряды металлических рожек. С них свисали: костюм химической зашиты, норковая шуба с золочеными пуговицами и зеленый больничный халат размера пятидесятого.

Во встроенном шкафу, найти который удалось не сразу, Ева обнаружила еще десяток халатов, запакованных в хрустящий пластик и отмеченный печатью "Стерильно". На нижней полке лежали и комбинезоны, а на верхней стояли белые больничные тапочки на каучуковой подошве.

А вот белья не было.

И леший с ним.

Переодевалась Ева быстро, отгородившись от двери дверцей шкафа. Собственный комбинезон свернула валиком и сунула между ящиками. Новый надевала с полузабытым восторгом.

Жесткая ткань еще сохранила волшебный аромат лавандового ополаскивателя.

А раньше Еве жасмин нравился.

Тапочки пришлись впору, и зеленый халат довершил образ. Вот только пистолет крепенько из него выбивался. Ева колебалась недолго – один черт, стрелок из нее никудышный – и сунула ствол под стопку одежды.

– А теперь спокойствие, – сказала Ева, ловя свое отражение в зеркале. – И только спокойствие. В конце концов, я же просто хочу помочь.

Сердце в груди ухало.

– Кому ты врешь, – ответило отражение Евиным голосом. – Кого ты хочешь обмануть этим маскарадом? Они узнают тебя.

– И выставят. Это не страшно.

Очень страшно, почти также страшно, как умирать.

Он появился, когда Ева научилась видеть. Правда, все было размытым, как будто смотрела она через толстое стекло. Пузыри внутри стекла накапливали цвет, и красные, желтые, синие пятна лежали поверх черно-белой картинки.

Белое лицо, черная рубашка, белый халат и серые руки с планшетом. Адам быстро перелистывает страницы, Ева ждет. Дышит. Ей надоело дышать через машину, но по нахмуренному лицу Адама понятно: прогноз не самый благоприятный.

– Вы все-таки умрете, – подводит он итог, возвращая планшет на стойку. – К сожалению.

Если он о чем-то и жалеет, так о том, что Еву нельзя будет использовать после смерти. Адам практичен. Не следовало его обманывать.

– П-простите, – шепчет Ева.

– Мое прощение никак не повлияет на ваше состояние. Итак, что вы передали моей сестре?

Мимолетное искушение соврать. Он ведь не сумеет сдержать данное слово, так чего ради? Ответ приходит незамедлительно: ради себя.

– Говорить тяжело.

Адам понимает правильно. Его руки зависают над планшетом, пальцы едва-едва дотрагиваются до поверхности, но машина реагирует, изменяя состав смеси. Постепенно уходит тяжесть в груди, и мигрень отступает, и только лицевые мышцы становятся неподатливыми, как толстая резина. Ева начинает говорить. Звуки получаются растянутыми, воющими.

Это не Евин голос. Но какая теперь разница?

– Наташа работала над стимуляцией зоны Фригля-Барра в коре больших полушарий. Телепатия. Индуцированные способности.

– Я в курсе.

Конечно. Это ведь его лаборатория. Но у Евы не получится, если рассказывать не по порядку. Из-за лекарств в голове все мешанное-перемешанное.

– Подчинение. Создание сети организмов. Нейроны связываются в цепи. И люди могут связываться в цепи. Общество, как единый организм.

И бессмертные – мозг его, который говорит организму, что делать и о чем думать. Сказочная задумка, только финал у этой сказки был скрыт горизонтом невозможного.

– У нас получалось держать одного. Двоих. На третьем сбоило. Рвались связи.

Это как жонглировать разноцветными шарами. Ева помнит. Ева ходила в цирк с родителями и хлопала клоуну в ярко-рыжем парике. Клоун жаловался на жизнь и подбрасывал в воздухе с десяток шаров. А потом ронял все, и из глаз его лились фонтаны слез.

Наталья не плакала, когда роняла шары чужих мозгов. Она злилась-злилась, а потом создала свою теорию.

– Пирамиды, – подсказал Адам, набирая на планшете новую команду. – Дальше.

– Не только. Стресс. Клиническая смерть. Отключение и момент, когда возможно установление особо прочных связей. Одновременное отключение нескольких особей. Одна будет доминировать. Ее восприятие станет определяющим. Управлять тем, кто управляет другими. Количество рангов не имеет значения. Приказ – волна. Эхо пройдет все уровни.

Тело становится легким-легким. Не надо, Адам, Ева еще не все рассказала.

– Я присматривала за ней. Просто, чтобы подстраховать. Наташа мне не доверяла. Никому не доверяла. И тебе тоже.

А тебя, наверное, это удивляет. Механический мальчик, который привык считать людей.

На золотом крыльце…

Нет. Не туда повернули мысли. Мысли-мыслишки-серые мышки, выползайте из норы, оставьте Евины извилины в покое. Вы и так натворили дел.

– Сначала она использовала блокиратор гидроксифенилглицина. Состояние комы наступало быстро. Потом ей пришло в голову использовать мои старые наработки рассеянному склерозу. Она их украла! Репарцин. Она, а не я… направленная стимуляция деления нейронов. Программирование связей. Восстановление. Вирусная метка. Прионы. Обратная трансляция. От белка к ДНК. Болезнь Крейтцфельда-Якоба на службе общества. GT-химера.

Слушай, Адам. Ты же хочешь знать, чего лишился. Тебе обидно. И Еве обидно умирать.

– Она заставляла клетки самовозрождаться. Наталья исправила. Заражение до выключения. Стремительное развитие. Наталья стимулировала. Патогенез. Семьдесят два часа.

Ну же, Адам, набери еще одну команду. Дай немного жизни. Еве нужно договорить… или уходи и дай помереть спокойно.

Священника бы…

Души не существует. Доказано. Но верить-то хочется.

– Полный цикл. Спящее состояние. Перевод в активное – через состояние острой гипоксии головного мозга. Часть нейронов погибает.

– А восстанавливаются уже по заданной схеме.

Умный механический мальчик. Где был твой ум, когда позволил сестрице влезть в это дело? И теперь Ева должна умереть, а вы двое будете жить вечно.

Чтоб вы жили в аду!

– Да, – отвечает Ева, когда давление машины на ребра становится слишком большим, чтобы молчать. – Механизм компенсации. Они уже не умеют думать сами. За них думает тот, кто выше. Идеально, правда?

– Интересно, – Адам поднимается. – Жаль, что не сработало.

Почему же? Работало. Все работало просто замечательно. Вот только Наталья не учла один крохотный нюанс: давление возможно не только сверху.

Номер девятый был неподходящим объектом.

– И сколько образцов было заражено? – Адам уже у двери. Ева не видит. Ей сложно поворачивать голову, да и не хочется.

Покоя бы.

– Все.

Хлопает дверь. Ева не успела сказать всего, но, наверное, так даже лучше.

До свиданья, Ева.

– Здравствуйте … – попыталась поздороваться Ева. Ей не ответили, и только великанша в больничном наряде указала куда-то вглубь коридора.

Коридор выглядел длинным, как кишка. И чем дальше она шла, тем сильнее становилось сходство. А мимо тянули носилки. Люди лежали смирно. Ни криков. Ни стонов. Ни просьб о помощи. Молчали медсестры. И только из встроенных в стены колонок доносилось шипение, как будто музыка только-только играла, но диск закончился и лазерный луч соскользнул на мертвую зону.

На лазерных дисках такой нет. Это же не черные пластинки с записями старых сказок, которые коллекционировала Евина мама.

А потом квартиру обокрали. Мама расстроилась.

– Эй, погодите, ее перевязать надо… – крикнула Ева, увидев, как набухает алым белоснежная простыня. Медсестры не остановились.

Пришлось догонять. И также на бегу снимать простыню, и глядеть на истекающую кровью пациентку.

– Да стойте же вы! Жгут наложить надо! Стойте!

Девушки синхронно повернулись к Еве, уставившись стеклянными глазами. Наркоманки? Шизофренички? Не важно!

– Где операционная? Аптечка? Жгут?

Отвернулись и потрусили по коридору, оставляя за собой цепочку алых следов. Впрочем, ее тотчас затерли: еще одна блондинистая медсестричка ползала на четвереньках с тряпкой в руках.

– Идиотки! – рявкнула Ева и побежала. Если успеть дойти до края цепочки, если понять, куда она идет, то можно помочь хоть кому-нибудь.

Ева знает, как страшно умирать.

Вскоре цепь начала распадаться. Пациентов распределяли по палатам. С механоидной аккуратностью медсестры накладывали повязки, ставили капельницы с глюкозой и уходили. К помощи Евы они отнеслись с полнейшим равнодушием. Требование приготовить операционную проигнорировали, равно как и вопрос о нормальных лекарствах.

Найденной в одной из палат аптечки хватило ненадолго.

Она шила, стягивала нитями широкие зевы ран, покрывала ожоги пленкой регенерирующего вещества, вытаскивала обломки шипов и чешуи…

Ее руки скоро стали красны от крови, а халат – грязен. Но нового не предвиделось, а перчаток не подали. И это было уже не важно.

Она помогала людям выживать.

К счастью, тяжелых не было.

– Ева? Ты жива, Ева? Ты еще жива… ты – моя умница. Я не дам тебе умереть, – смерть решила поговорить. Она села на постель и взяла Евину ладонь, прикоснулась холодными губами.

Не надо. Больно.

– Это он устроил взрыв. Хотел заставить тебя говорить.

У смерти всегда собственный взгляд на произошедшее. И нет смысла с нею спорить. Ева и не пыталась. Она лежала и надеялась, что смерть скоро наговорится и заберет Еву с собой. Далеко-далеко, на край мира, где все люди одинаковы.

Только там возможно абсолютное счастье.

– И я ему подыграла. Самую-самую малость. Ты же не в обиде?

Какая глупость – обижаться на смерть.

– Вот и замечательно. А сейчас, Ева, ты знаешь, что мне надо?

Да.

– И тебе придется потерпеть…

Она согласна. Только недолго. У Евы никогда не хватало терпения. Что-то щелкает, и мир меняется. Он набухает красками, как свежая гематома кровью. Мир прорезают трещины. Или скорее сосуды, которые лежат в толще его, питая все, что кажется настоящим.

Неправда.

Краски множатся. Раскалываются пополам. Вертятся картинками безумного калейдоскопа, собираясь не в узоры, но в портрет.

У смерти белое лицо и волосы цвета незабудок.

– Нет! – кричит Ева.

Смерть печально качает головой. Она заносит не косу – тончайший щуп, на конце которого блестит капля яда. Щуп приближается. Входит в зрачок. Пробивает оболочку и, внедрившись в глазной нерв, парализует его.

От мира остается лишь половина. Но и этого слишком много, чтобы Ева вынесла.

– Мальчик мне все отдал. Поверил. А я бы хотела, чтобы и ты в меня поверила. Но у тебя еще будет шанс. Я обещаю.

Паралич распространяется ударной волной. Он выключает сердце, останавливает легкие и заставляет сосуды сжаться. Еву подбрасывает, но ее крепко привязали к кровати.

Визжат машины. И по жилам их летят электронные судороги. Взывают о помощи мониторы. А игла выкачивает все, что осталось от Евы.

– Скоро мы встретимся, – обещает смерть и, пряча в кармане халата шприц, задвигает заслонки век. Когда в палату вбегает врач, смерть стоит у изголовья. Смотрит на обожженное тело в жирной пене регенеранта.

– Ева умерла, – говорит Ева и, наклонившись, целует тело в лоб. – А знаете, почему? Нет? Потому что Ева может быть лишь одна.

Врач кланяется.

– Позаботьтесь, чтобы ее правильно похоронили. Пожалуйста.

Еве хочется быть милосердной.

В какой-то момент работы не стало. И как всегда это было похоже на то, как если бы Ева вынырнула из ледяной проруби. Ей позволили не просто вдохнуть, но дышать столько, сколько хотелось.

Тяжелый воздух со вкусом крови был чудесен.

Выбравшись из палаты, в которой бездвижно и тихо лежали раненые, Ева прислонилась к стене. Зверски хотелось закурить или хотя бы пожевать сигарету, сдабривая вкусовую гамму воздуха табачной кислотой.

Девочки-медсестры домывали пол.

Аккуратные.

Даже слишком аккуратные. И много их. В Омеге медсестер было двое, да и те после курсов первой врачебной помощи. Остальные – добровольцы. Правда, не случалось, чтобы в них нужда возникала. Если и случались ранения, то легкие.

Как здесь. Резаные раны. Колотые раны. Огнестрельные. Ожоги не выше второй степени и локализованные так, что зажили бы и сами.

Но ведь были же и другие раненые? Были. Ева сама видела. И Ева шла за ними, но по дороге потеряла. Наверное, этих все-таки в операционную доставили…

В операционной было пусто. Огромное пространство ее сохранило первозданную чистоту. Сиял разложенный на столике инструмент. Радовал глаз кант на простыне. Тускло поблескивал экран. И младенцем в пластиковых пеленках стоял медицинский модуль.

Ева даже глаза потерла, решив, что ей мерещится.

Ничего подобного. Операционной, если и пользовались, то бесконечно давно. Но чистоту поддерживали. И утку чертову притащили, воздвигнув на хромированную тушу аппарата искусственного сердца.

– Ну и куда ты попала, Ева? – собственный шепот показался громким.

И отзываясь на него, заскрипела дверь.

Ева бегом бросилась к медмодулю и, нырнув в нишу между аппаратом и стеной, затаила дыхание.

Ей кажется. Просто кажется…

По полу протянулась длинная тень, почти добравшаяся до Евиного укрытия. Ева замерла. И тень, насмехаясь, тоже замерла.

– Ева? Вы здесь?

Мягкий голос Игоря едва не вызвал вздох облегчения.

– Если вы здесь, то прятаться не надо…

Надо. Нельзя верить этому хлыщу, который пользуется женской туалетной водой и носит несочетаемые цвета и несочетаемые вещи. Это не преступление, но…

– Вы очень нам помогли.

Тень дернулась и перевернулась.

– Ева?

Евы здесь нет. Здесь никого нет. Уходи.

– Не надо бояться. Если у вас будут вопросы, то задавайте.

Будут. Вопросов у Евы превеликое множество. Например, о том, куда подевались раненые. И почему медсестры здесь странные. И еще зачем держать операционную, если ей не пользоваться.

И… и она не станет задавать их Игорю. Ева сама поищет ответы. Например, сегодня ночью.