Адаптация

Глава 8. Дамские штучки и фига в кармане.

Широкие колеса "Скорпиона-3" давили мох, втаптывая в сфагновое покрывало тонкие ветки багульника. Летели брызги болотной воды. Мелькали редкие сосны. Треугольником растянулась волчья стая. Вел самец. Пятнистая волчица держалась рядом. Она бежала, широко раззявив пасть, и язык развевался розовым флагом. Молодняк шел задним эшелоном, и Ева чувствовала спиной их недобрые взгляды.

Мелькнул и исчез молодой осинник, уже заселивший берег запруды. Сухими штакетинами торчали стволы старых берез. За ними проглядывала синее полотно заводи, черными стогами на нем торчали бобровые хатки.

Ева взяла левее, на бурое кочковатое поле. Волки к выбору отнеслись с пониманием. Им тоже не хотелось встречаться с бобрами.

Затрясло. Колеса то проваливались в мягкие ямины мочажин, то втаскивали тело болотохода на полосы гряд. Небо скользила по маслянистой поверхности луж. И монотонность движения пробуждала к жизни воспоминания.

Зеркальная маска искажала пространство. В нем Евы не существовало. Точнее она превращалась в пятно, которое дергалось и перебирало ложноножками, тревожа окрестную темноту.

Человеку под маской тоже доставалось от дерганий Евы-амебы, и, реагируя на ее движения, он шевелил руками. Пальцы расходились. Пальцы смыкались.

– Это все, что вы можете сказать? – и голос у него ненастоящий, синтезированный и адаптированный согласно ситуации.

– Да, – Ева смотрит туда, где по ее убеждению должны находиться глаза.

– Ваш отчет не полон.

– Извините?

Он достает из-под столешницы планшет и толкает в сторону Евы, повторяя:

– Ваш отчет не полон. Отсутствуют личные впечатления.

– Я не знала, что они вам интересны, – Ева не удержалась от сарказма и не удивилась, когда тот был проигнорирован. – Мои личные впечатления неинформативны.

Раньше он ценил информативность. И сам спускался в лабораторию, а не вызывал Еву наверх. Его кабинет – стеклянный шар на стеле лифтовой шахты. Кабина взлетает стремительно, как пузырек воздуха по полости вены. И колени подгибаются не столько из-за рефлективной предопределенности, сколько от подсознательного ужаса.

Рожденные ползать не желали летать. Но приходилось.

Лифт останавливается мягко. Расходятся створки, и красный ковер кабины смыкается с покрытием пола. Толстый слой крашеного войлока гасит шаги. И Ева сама не замечает, как переходит с нормального шага на крадущийся. Внимательно следят за ней фасеточные глаза камер.

Его кабинет огромен. Здесь искусственная тьма и столь же ненастоящий свет делят пространство. И пол расчерченный черно-белыми квадратами похож на шахматную доску. Вряд ли это случайно. Тогда кто он, замерший у затененного окна? Король? Король – слабая фигура. В ней только и есть, что условная значимость. Королева? Имеется в нем и некоторая женственность, в жестах, в самой манере говорить и вести беседу. Но все же Ева отметает и эту фигуру. Ферзь? Конь? Кто угодно. Под маской легко спрятаться даже игроку. Вот с ней самой все куда проще – пешка. Белая, черная – не имеет значения. Главное, что пешка осмелилась высунуть любопытный нос за границы клетки.

И сейчас по этому носу ударят.

– Почему она умерла? Как думаете вы? – он интонационно подчеркнул обращение.

– Потому что переоценила собственные силы.

– Дальше.

– Да нечего дальше! – зеркало в качестве собеседника выводило Еву из равновесия. Как будто она забыла его лицо. Да помнила! Все, черт побери, помнили! И ни к чему эти прятки.

Заигравшиеся детишки нашалили, а виноватой сделают Еву.

– Я не знаю, что взбрело ей в голову! Я не знаю, почему она решилась на этот эксперимент. И я не знаю, почему сразу четверо! Да еще на той неделе она с одним магом не могла управиться, а тут…

– Вы весьма эмоциональны, – заметил куратор. Он достал из-под стола бутылку с минеральной водой и стакан.

– Вы сами хотели впечатлений. И… и да, я эмоциональна. Я ведь человек.

– В отличие от меня? – он открыл бутылку и налил в стакан. – Вы ведь не считаете человеком меня? Возьмите.

Ева выпила и удивилась тому, что, оказывается, ее мучила жажда. Запоздало испугалась, что в воде могло быть что-то кроме воды. Но страх тут же показался смешным: Ева и так расскажет ему все, что он желает услышать. Иначе ведь невозможно.

– В какой-то мере считаю. Или скорее считаю в какой-то мере человеком. Людьми. Вы сами понимаете, тема скользкая. Мы стали слишком… разными. А Наташа мне нравилась. Как человек человеку. Личная симпатия, если вам знаком такой термин.

Второй кивок. И легкое движение пальцев на левой руке. Это что-то значит? Или Ева просто усматривает значения там, где их нет и быть не может.

– Наташа была… очень эмоциональной. Но не настолько, чтобы поставить этот идиотский эксперимент! Во всяком случае, в одиночку, – тихо договорила Ева. Ну вот и сказала вслух то, о чем и думала с опаской.

А он молчал, не спеша ни соглашаться, ни отрицать. Только столкнулись над столом уже не пальцы – кулаки. Пауза затягивалась. Ева ждала. И он все-таки заговорил первым:

– Ваша версия логически не противоречива.

– Но недоказуема. Вы это хотели сказать?

– Да.

Ева знала это. Еще тогда, когда составляла отчет. Данные с камер наблюдения. Показания свидетелей. Протокол. Журнал. И грызущее ощущение неправильности случившегося.

– Я хочу, чтобы вы посмотрели эту запись, – сказал человек, указывая на одну из стен. По знаку его стена дрогнула и переменила окраску, превратившись в огромный экран. – Вместе со мной.

Ева пожала плечами: составляя отчет, она лично пересмотрела все записи и неоднократно. Еще один раз ничего не изменит.

Изображение было даже не черно-белым, а серо-серым. Все оттенки графита сплетались в объекты. Их искаженные пропорции в совокупности с мучнистой крупой помех ставили на записи метку незаконности. Но Еву это не удивляло. Скорее уж странным было то, что источник записи оказался столь примитивным.

– Только смотрите внимательно, – попросил бессмертный. – Очень внимательно. Вы узнаете место?

Конечно. Разве можно не узнать стеклянный куб, стены которого еще сохранили девственную прозрачность? На записи не видны швы и внутренняя решетка, а вот камеры наблюдения выхвачены четко. Они направлены внутрь куба и с механическим равнодушием фиксируют пустоту.

Наташа появляется в кадре. Белый халат сливается с белым лицом, и контрастом глядятся слишком темные волосы.

– …изначальная установка на моделирование стресса как необходимый элемент для создания первичного контакта верна. – Наташкин голос прорывается сквозь шипение. – Но встает вопрос о синхронизации управляемых объектов. Оптимальным видится частичная перестройка исследуемой зоны согласно эталону. Однако неправилен сам подход в создании последовательной структуры!

Она становится так, что заслоняет камеру. И на картинке появляется светлое поле лабораторного халата с глубокими бороздами складок.

– Структура должна быть иерархичной! Создание узлов-концентраторов позволит решить проблему распределения давления…

Звон стекла на миг перекрывает голос. А Наташка отодвигается в сторону.

– …единственный реальный способ…

Запись мигает. Мельтешат картинки. Весь звуковой ряд сменяется протяжным свистом. И снова наступает темнота.

– Это все? – Ева порывается встать, но хозяин останавливает и снова указывает на стену. Фокус записи сменился. И сама она расцвела кислотно-яркими красками. Единственным неудобством была некоторая размытость, Ева не сразу догадалась о причине: съемка велась через стекло.

Очень толстое бронебойное стекло.

В аквариуме сидела Наталья. Рукава ее халата были закатаны, тонкие запястья лежали на столе, из-под ладоней расползалась темная паутина проводов. Камера выхватила сверхкрупный план, демонстрируя неровную поверхность кожи со вздутыми трубками сосудов и светлыми остями волосков, и снова отползла. Она откатывалась, пока в поле зрения не попала вся клетка. Кроме Натальи в ней находились трое в оранжевых комбинезонах.

Они ходили по периметру помещения, Наталья же оставалась неподвижной. Она смотрела на свои руки, а объекты – в затылок друг друга.

– Я не помню этого эксперимента, – сказала Ева. – Я не помню!

Снова мельтешение кадров. Снова куб. И Наталья, буравящая взглядом объект номер девять. Самый тугой из всей партии, будь у Евы выбор – сразу бы списала.

Объект поднялся. Медленно, заметно преодолевая внутреннее сопротивление. Сделал шаг к стеклу и камере, с удовольствием вырисовавшей искаженное лицо. Пошатнулся. Упал ничком, и судорога прокатилась по телу.

Но все-таки он подчинился!

– У нее получилось! У нее получилось с этим, а я…

Знак замолчать. И новая запись со старыми знакомыми. Теперь за столами двое: Наталья и номер девять. И трое вышагивали по периметру.

Система работала. Наташкина система работала! Некоторое время. Вот в Натальином ухе вспухла капля крови. Она увеличивалась, пока не выползла на мочку, спустилась по золотой цепочки серьги на плечо. Алое пятно расплылось на белой ткани. Наталья медленно подняла руку, попыталась пальцами поймать серьгу, но промахнулась. И уставившись на пустую ладонь, закричала.

Этот звук прошел сквозь стекло и выплеснулся с экрана на Еву. Она зажмурилась, пытаясь избавиться от воя в ушах, а когда открыла глаза, увидела: все закончено.

Наталья лежала ничком на столе. Номер девять возвышался над ней. Троица бродивших остановилась. Ева знала, что будет дальше: бросок озверевшей стаи, хруст костей и завывание сирены. Белый газ, заполнивший куб, и спустя две секунды – новый сигнал.

Опасность биологического заражения.

Немедленная стерилизация.

Блокирование уровня.

И нервное ожидание приговора рядом с кубом, на боковине которого электронное табло считает градусы по трем системам. Но запись остановилась раньше. На этот раз не было паузы с мельтешащими картинками: обыкновенный обрыв и черный экран могильной плитой Евиной жизни.

– Запись передали мне лишь вчера, – счел нужным пояснить человек в маске, хотя Ева и не спрашивала. – Признаков монтажа, дорисовки или иных способов воздействия на визуальный и звуковой ряды не выявлено.

– Оригинал, значит.

Ева посмотрела на руки: руки дрожали. Под ними не было ни проводов, ни мониторов. Просто ткань – смесь синей шерсти и дешевенькой вискозы.

– В какой-то мере да. Оригинал.

– И вы знаете, кто ее сделал?

Ткань была мягкой на ощупь и не мялась почти. Ева мяла-мяла, комкала, пытаясь оставить след, но ткань распрямлялась и щекотала подушечки пальцев синтетическим пушком.

– Я уже знаю, – ответил бессмертный, поднимаясь: – Это были вы, Ева.

Топливо закончилось внезапно. Машина чихнула и заглохла. Некоторое время "Скорпион" двигался по инерции, но затем остановился, всеми четырьмя колесами сев в мягкую мочажину.

До цели оставалось километров сорок. Вот только небо уже начало темнеть, а волки, окружив Еву плотным кольцом, сели и вывалили языки. Дышали они громко и тяжко, точно упрекали за спешку.

– Вы же не станете нападать теперь? Ведь не станете? – уточнила Ева.

Волки, естественно, не ответили.

Машина медленно погружалась, кренясь на нос. Выбравшись из болотохода, Ева обошла его, прикидывая шансы на спасение. Шансы были ничтожны и окончательно растаяли, когда мочажина отрыгнула пузырь болотного газа.

И волчица захихикала, кокетливо стрельнув разноцветными глазами.

– Да ну вас! – буркнула Ева и, заскочив в кабину, принялась собирать вещи. Сумки она перекинула через плечо, пистолет сунула за пояс. Получилось неудобно: при ходьбе рукоять давила на живот, да и не покидало ощущение, что стоит дернуться и ствол выстрелит.

Эта смерть была бы глупой. Впрочем, умных смертей в принципе не бывает.

А дорожка протянулась до самой до луны. Темнело стремительно. Лосиные мухи слетелись на тепло и теперь копошились, норовя забиться в волосы. Особо настырные лезли в нос и рот. Приходилось отплевываться. Найдя более-менее сухое место, Ева принялась устраиваться на ночлег. Волки наблюдали.

– Ну чего вам надо, а? – Ева кинула волчице кусок соевой галеты. – Чего во мне такого? Цветы растут? Хотя… сейчас и не такое возможно.

Пятнистая подношение проигнорировала. Шлепнувшись на мох, она принялась чесаться. Когти выдирали клочья шерсти, а розоватая шкура на глазах прорастала темными чешуйками. Из раскрытой пасти свешивался длинный язык, по которому стекали мутноватые капли слюны.

Мох плавился.

Ева закрыла глаза, сказав себе, что все происходит не с ней и вообще это кошмар, пусть и довольно логичный для сна. А если так, то лучше воспользоваться моментом и поспать. Глядишь, и выйдет проснуться в нормальной жизни.

И Ева отключилась: сны всегда ее спасали. К тому же там было сухо.

…Ева старалась не нервничать. Она шла нарочито неторопливо. Держала улыбку и сдерживала дрожь в пальцах. Остановилась у стенда, скользнув взглядом по старым объявлениям. Кивнула охранникам. Вцепившись в сумочку, прошла сквозь рамку сканера.

Вернула пропуск.

Сказала:

– До завтра.

Получила ответ. Сделала пять шагов до двери и, оказавшись по ту ее сторону, позволила себе выдохнуть. Оставалось немного: дойти до стоянки и передать образец.

Это будет правильно. Пожалуй, только это и будет правильно. Спускалась Ева медленно, вглядываясь в хитрые рожи крылатых быков. Крайняя пара поднималась на дыбы и, смыкаясь кончиками рогов, образовывала арку. В ней наверняка еще один сканер упрятан.

Но и он не сработал.

Все шло хорошо. Просто замечательно. И в обморок падать незачем. Двадцать метров до цели. Десять. Пять. Белое авто пряталась в тени вяза. Сиял хром деталей, влажновато лоснилась кожа салона, и непритязательно скромной выглядела позолота деталей.

– Вы здесь? – спросила Ева севшим голосом.

– Здесь, – ответили со спины. – Здравствуй, Ева.

– Здравствуйте, Ева.

Она рассмеялась, и сразу стало легче. Ее смех словно гарантия, что дальше все будет нормально. Она ведь обещала. А Ева всегда держит слово.

На Еве черное платье-сетка, в дыры которой просвечивает белое тело. В синих волосах сверкают драгоценные камни, а зеркальные очки неприятно напоминают маску.

И Ева поднимает их, точно забрало.

– Ты принесла? – Она протягивает руку. Соскользнувший рукав обнажает многочисленные шрамы. – Дай мне. Дай!

– Это… это часть, – Ева снимает медальон. – Тут образец активатора, но…

Она схватила медальон, как скопа рыбу, и спрятала в нагрудном кармане, велев:

– Иди.

– Вы ведь сдержите слово, да? Дело закроют? Он отстанет от меня? Я ведь не виновата! Я просто присматривала за ней! По вашей просьбе. А когда все случилось, испугалась.

– Бывает, – улыбнулась девушка-с-голубыми-волосами. – Ты не волнуйся. Все будет хорошо. Мы его переиграем.

Этого обещания хватило до самого дома. И уже в подъезде Ева вспомнила, что не сказала, где искать второй элемент. Она собиралась позвонить, как только окажется в квартире. И о звонке думала, поворачивая ключ в замке. Он еще хрустнул как-то неприятно. Дверь поддалась не сразу, а когда приоткрылась, грянул взрыв.

Он был очень громким. И пламя ревело, ревело, пугая.

Ева проснулась.

Ревело не пламя: медведь плясал на задних лапах, отбиваясь от окруживших его волков. Зверь был молодым. Черная шкура обвисала складками, лишь на плечах вздуваясь валунами мышц. Плоский череп в затылочной части разрастался в широкий костяной воротник. Мощные челюсти зверя перемалывали волчье тело, половина которого уже находилась в пасти.

Ева достала пистолет. Прицелилась.

Всхлипнув от страха, нажала на спусковой крючок.

Первая пуля вошла в грудь, не причинив медведю вреда. Он даже добычу не выронил, только повернулся к Еве и, опустившись на все четыре лапы, двинулся к ней. Пятнистая волчица с визгом бросилась наперерез, норовя вцепиться в глотку, но была встречена ударом лапы. Когти пробили тело насквозь, подняли и стряхнули.

Ева снова нажала на спусковой крючок, и пуля пропахала борозду на черепе монстра. Медведь заревел. Волки взвыли. Закружились. Заметались. Они налетали и, выдрав кусок плоти, отступали. Если получалось. Противник их был быстр и ловок. А Ева все никак не могла попасть. Пули уходили в тело, словно в ком ваты.

А потом пули закончились.

И волки отползли, освобождая путь.

Медведь, добравшись до жертвы, поднялся на задние лапы. Ева тоже встала. Медленно вытащила второй пистолет, как-то неудачно застрявший в кармане. Обняла рукоять обеими ладонями и, глядя в блеклые медвежьи глазки, приставила дуло к нижней челюсти зверя.

Зверь стоял, чуть покачиваясь. Его горячее дыхание обволакивало Еву. Его когти почти касались ее плеч. Его раздвоенный нос вдыхал Евин запах. И она нажала на спусковой крючок, и нажимала раз за разом, вгоняя пули в черепную коробку.

Когда медведь пошатнулся, Ева запоздало рухнула на землю, откатилась, пропуская падение массивной туши. Агония была долгой. И уцелевшие волки наблюдали за ней с тем же интересом, что прежде за Евой.

Перед рассветом волки завыли, оплакивая павших. И Ева, выползая из шокового состояния, завыла вместе с ними. Она сидела, глядела на тающую луну и размазывала по лицу медвежью кровь.

Ева Крайнцер не могла погибнуть на болотах.

Ева Крайнцер давным-давно была мертва.

Но это обстоятельство не помешало ей достичь цели.

На третий день, когда Ева уже решила, что сбилась с пути, из сизого тумана выступили знакомые очертания. Альфа ничем не отличалась от Омеги. И лишь крылья бесполезного ветряка были выкрашены не белым, но оранжевым. Да солнечные батареи слишком уж блестели на солнце.

А волки, как и в прошлый раз, отстали, позволив Еве самой продолжить путь.