90-е: Шоу должно продолжаться – 15

Глава 20

«К бюрократии нужно относиться философски», — подумал я. Отошел на пару шагов назад, меланхолично подпер стену и погрузился в изучение содержимого картонной папки. Опытным путем мы проверили и выяснили, что именно у меня наиболее наплевательское из всех нас отношение ко всем этим очередям, проволочкам, «а что вы думали, когда не получили справку формы двадцать два-хэ?» А также протокольным рожам, синдромам вахтера и общей склочночти чиновничьего племени, с которым пришлось вступить в близкий контакт в последние дни лета. Собственно, все началось с нашей с Евой подачи заявления, а потом посыпались все остальные дела. Ну, не в смысле они, такие, набросились, потому что мы их не делали, а теперь они как снежный ком нас завалили. Просто мы же решили, что нам нужен «обезьянник», а для этого неплохо бы получить какое-нибудь подходящее помещение. Ну и всякие еще наши дела вывести из тени и превратить в легальные. Закрепить за нашими именами и… В общем, провернуть все эти мутные бумажные схемы, в которых дядя Слава Грохотов разбирался, а вот я — не очень.

Стоя в очередной очереди с очередными бумагами на подпись и печать, я на самом деле мысленно поаплодировал нашему не самому приятному другу семьи. Хорошо, что я не поленился потратить несколько вечеров на общение с ним и тремя школьными тетрадками. Сейчас, когда бюрократический забег явно близился к завершению, как и лето одна тысяча девятьсот девяносто второго, я должен был признать, что он реально очень полезный человек. Хрен бы я сам разобрался в этом всем. Бюрократическая машина девяностых — штука очень специфическая. Она досталась новой России в наследство от СССР, но коммунистическую партию, которая всем рулила раньше, от руля отодвинули. Все механизмы перекосило как попало, их начали как-то латать, переделывать и реформировать, попутно растаскивая и подворовывая то, что плохо лежит. А плохо лежало, в общем-то, все. Только одно было более ценное, и поэтому его пытались захапать более активно, а было то, что нахрен, по большому счету, никому не нужно было. Точнее, было не нужно тем, кто уже сообразил, что так можно.

Но бюрократия все равно штука довольно неповоротливая, и многие законы и правила там продолжали действовать еще с советских времен. Какие-то вопросы решались деньгами, какие-то — вовремя выставленной на стол бутылочкой коньяка, а для каких-то было достаточно подмигивания и шоколадки.

В общем, Грохотов провел мне неслабый такой ликбез о том, как взаимодействовать с этим неповоротливым механизмом, чтобы получить от него то, что мне нужно. И вот тут появились из небытия «общественное молодежное объединение 'Отрочество», и какой-то там «союз взаимопомощи и поддержки», и еще парочка несуществующих организаций. Пока я по указке Грохотова составлял всякие там протоколы, то понял окончательно схему Банкина и инвалидов. Грохотов предложил что-то похожее. Типа, можно сделать вид, что наша организация создана для поддержки трудных подростков и работает с детской комнатой милиции. Или, скажем, с детскими домами. Но тут я отказался. Понятно, что подобные вещи чиновники с большей охотой берут в работу, потому что они очень красиво в отчетах выглядят. Но совсем уж врать не хотелось. К работе с трудными подростками я был категорически не готов.

Так что Грохотов вздохнул, и мы принялись вместе с ним искать развесистые и замысловатые формулировки, которые устроят и меня, и чиновников.

В общем, не могу сказать, что я все понял про бюрократию. Но точно осознал, что когда мне снова потребуется что-то подобное, я знаю, к кому приду.

— Корнеев кто? — сварливо вопросила тетечка породы «серая мышь», высунувшись из кабинета.

А я что-то так отвлекся, что чуть ушами не прохлопал этот момент.

— Есть тут Корнеев? — еще более пронзительно вопросиле тетечка, и тут я очнулся.

— Я Корнеев! — я взмахнул папкой. Из нее тут же выпорхнула бумажка. Чрезвычайно важная, разумеется.

— Эй, что значит, Корнеев⁈ — тут же взвилась другая тетечка, из тех, что сидели в очереди. — Он же пришел всего полчаса назад, а я тут с восьми утра сижу!

— Вы по какому вопросу? — сварливо осведомилась «мышь».

— Мне нужна выписка из… — начала тетка.

— Я выписки не даю, вам к другому столу, ожидайте! — отрезала «мышь», пока я торопливо ловил улетевшую бумажку, стараясь при этом не рассыпать остальные. — Вы Корнеев? Ну что вы копаетесь⁈ Всех остальных же задерживаете!

Но настоящая магия случилась чуть позже. Реально, до этого момента я просто не мог поверить, что все эти полученные печати, подписи и визы в конечном счете превратятся в настоящие ключи от настоящего помещения.

И когда нетрезвый дядечка в серой спецовке, мельком ознакомившись с моими бумагами, реально полез в стол и выудил оттуда ключ с биркой, я… ну… удивился.

С одной стороны, именно для этого все и затевалось. С другой — кажись, я до самого конца не верил, что такое возможно. При том, что денег мы потратили… Да почти ничего. На извилистом бюрократическом пути, который заботливо для меня нарисовал Грохотов, не оказалось реально дорогостоящих чиновников. Настоящую денежную взятку нужно было дать всего один раз. И она была, прямо скажем, небольшая. И больше похожая на неформальное «извините за беспокойство».

Ну можно еще в расходы записать три бутылки коньяка, одну красного вина, три коробки шоколадных конфет и четыре шоколадки.

Но все это вместе было совершенно несопоставимо с полученным результатом.

— Ну и куда нас меня привез? — спросила Наташа, оглядывая тихий дворик, с развесистыми кленами, уютным грибочком над песочницей и скамейками возле каждого подъезда.

— В наш будущий «обезьянник», — честно ответил я, раскрывая интригу, которую держал всю дорогу.

— Как, уже? — удивилась Света. — Я думала, что ты нашими делами по «Буревестнику» занимаешься.

— Я решил совместить, — усмехнулся я. — Здесь есть пара нюансов… Место у нас в жилом доме, так что всякие тусовки и концерты мы тут не проводим.

— Это подвал? — спросила Света.

— Почти, — кивнул я. — Там смешанное такое помещение. Зато с отдельным входом. Пойдемте.

На самом деле, я даже немного сомневался. У меня был выбор из нескольких бесполезных для коммерции помещений, и это было, пожалуй, самым спорным. В том смысле, что им с гораздо большей вероятностью в скором времени могут заинтересоваться желающие открыть магазин или какую-нибудь парикмахерскую. Или, исходя из специфики помещения, несколько магазинов.

Но когда я приехал на него посмотреть, то успокоился на этот счет. Вход был чертовски неудобным. В этом дворе два дома стояли углом, и между ними был узкий проход. Без проезда. А там дальше — бетонный забор гаражей. То есть, этот пятачок был вообще ни к чему неприменим. И сейчас представлял собой спонтанную такую помойку, засыпанную битым стеклом, бычками и прочим мусором, который жители выкидывали из окон одного из домов. А другой выходил в этот тупичок глухой стеной. И как раз в этой самой стене и был вход в помещение, которое нам выделили.

Дверь была обычная, скучная, с крохотным синим козырьком, краска с которого еще не успела облезть. Без крыльца.

За дверью со следами снятой не так давно квадратной таблички, пряталось помещение из шести комнат на первом этаже и одной подвальной, без окон. Имелся туалет. И в одной из комнат были следы того, что когда-то тут была раковина. В общем, в чем-то это было похоже на «телефон доверия», куда меня когда-то Ева водила. Только там подвала не было. Ну или просто мне его не показали, мало ли, какие секреты таят психологи…

— Почему-то я думала, что это будет такая мрачная кирпичная развалина, — Наташа прошлась по коридору, заглядывая в разные комнаты. Кое-где даже мебель сохранилась. Несколько письменных столов и стульев. И в одной из комнат на стене висел осенний пейзаж в простой рамке.

— А унитаз работает? — спросила Света, заглядывая в туалет.

— Работает, я проверял, — заверил я и догнал Наташу, созерцающую осенний пейзаж. — Моя королева, я не понял, это выражение недовольства, что «обезьянник» оказался недостаточно разваленным?

— Я пока не решила, — сказала Наташа. — Моя рациональная часть ликует, потому что здесь не нужно делать ремонт, а можно прямо сразу притащить матрас и лечь спать. Зато моя романтическая часть недовольна. Что здесь такое было? Какой-то… Я даже не знаю…

— Партийная собственность, — я пожал плечами. — Но нам повезло, что фасад у этого места такой себе. Так что никто не захотел пока что с ним возиться.

— И это прямо наше полностью теперь? — прищурилась Наташа и посмотрела на меня.

— Частной собственности у нас пока что не придумали, — хмыкнул я. — Но да, наше. Все документы оформлены, подписаны и пропечатаны. Можем придумать что-то с душевой кабиной, и тогда помещение станет жилым.

— Интересно, а зачем им был подвал? — Света спустилась по ступенькам вниз и открыла дверь.

Подвальная комната была оформлена в том же стиле, что и все остальные — стены до середины покрашены скучно-зеленой краской, а выше — побелены. И освещено это все жуткими конструкциями с лампами дневного света и металлическим «скелетом». Когда включаешь, он издает жуткое гудение и мигает, пока разогревается.

— А здесь ведь можно студию звукозаписи оборудовать, — задумчиво сказала Света, останавливаясь в середине подвальной комнаты.

— Или можно сделать тут карцер для тех, кто плохо себя вел, — добавила Наташа.

— «Ты был плохой обезьяной, сегодня спишь в подвале», — важно продекламировал я. И мы все трое прыснули. Пустая подвальная комната глушила звуки практически полностью.

— Велиал, ты на нас только не сердись, — сказала Наташа. — Мы просто слегка обалдели от вот этого. Сейчас мы в себя придем и кинемся к тебе на шею, признаваться в любви и преданности.

— Но-но, с любовью тут поосторожнее! — засмеялся я. — Мы с Евой уже даже заявление подали. И находимся в статусе «жених и невеста».

— Тили-тили-тесто, — закончила фразу Света. — Нет, правда все круто. Получается, что тут даже разрухи особой нет. Мне знакомый один рассказывал, какое им помещение выделили, так там был ужас ужасный. Пол вспученный в одном месте, угол весь плесенью зарос. А тут чистенько… Ну, пыльно, конечно, но это простой шваброй и тряпкой решается.

Мы с Конрадом столкнулись в той самой «стекляшке», в которую когда-то давно, еще на том давнем квартирнике «Папоротника», с ним же бегали за догоном. Собственно, сегодня была примерно та же ситуация. Только это пока еще был не догон, а стартовые закупки.

— О, здорово, Вовчик, — Конрад выудил из кармана ком смятых купюр, придирчиво его осмотрел, выудил несколько и положил перед продавщицей. — Сдачи не надо, лучше шоколадку себе возьми.

— Ты же к нам на квартирник? — на всякий случай уточнил я. В стекляшку я пришел за портвейном, которого неожиданно возжелали высокохудожественные друзья Шутихина-старшего. Вообще начало у квартирника получилось максимально бестолковым. Сначала мы думали провести его побыстрее, потом у нас несколько дней что-то не срасталось, потом я отвлекся и забыл, что мы с Шутихиным договорились на третье сентября в результате. Так что звонок Бельфегора с утра застал меня прямо-таки врасплох. Я-то вообще считал, что у меня выходной и безыдейно валялся в кровати и читал журнал «Наука и жизнь». Ну, первое, что мне под руку попалось. Ева убежала по своим психологическим делам, тети Марты тоже дома не было, красота, в общем.

И тут Бельфегор со своим «ты где? Мы уже десять минут тебя ждем!»

Потом в студии, пока ребята раскладывались-настраивались, я зацепился языками с Шутихиным и его приятелями. Ну и как-то слово за слово, дело дошло почему-то до портвейна. Как до напитка настоящих моряков… Хм, логика в рассуждении там какая-то была, но я ее даже запоминать не стал. И пока Шутихин-старший не ангажировал своего сына и не отвлек его от подготовки, вызвался сбегать в магаз и добыть им вожделенного портвейна. Благо, соседняя стекляшка была знаменита, в частности, тем, что продавала неплохой, в принципе, молдавский портвейн с мужиком в шляпе на этикетке.

— Конечно, я же обещал, — кивнул Конрад, складывая бутылки, батон и кольцо колбасы в спортивную сумку.

— Три бутылки мужика в шляпе красного, — сообщил я продавщице, когда она посмотрела в мою сторону замотанным тоскливым взглядом.

— Есть только розовый, — сказала она. — И белый еще.

— Давайте розовый, — махнул рукой я. Лично мне было вообще пофигу. Пить я все равно не собирался.

— Слушай, Вовчик, я вдруг что вспомнил-то! — весело воскликнул Конрад, хлопнув меня по плечу. — Мы ведь с тобой здесь же познакомились. Год назад? Или больше?

— Да не, меньше года, — качнул головой я. — В ноябре где-то.

— Время летит, однако… — неопределенно хмыкнул Конрад. — На тебя посмотришь, так кажется, что и все десять лет прошло.

— Переходный возраст, — криво усмехнулся я. — Дело такое.

— Кино недавно смотрел старое, — сказал Конрад. — «Маньчжурский кандидат». Слышал?

— Это там еще Синатра играет? — уточнил я.

— О так ты смотрел? — оживился Конрад.

— Давно, уже не помню почти, — пожал плечами я. На самом деле, я смотрел другую версию этого фильма, две тысячи четвертого года. А про старую знал только то, что там снимался Синатра.

— В смысле, давно? — нахмурился Конрад. — В Союзе его не показывали же.

— Показывали, — уверенно заявил я. — Только не в кинотеатрах, конечно, а как пример пропаганды. Знакомая мамы рассказывала…

— А ты говоришь, сам смотрел, — прищурился Конрад.

— Соврал, значит, — засмеялся я. — Нет, сам не смотрел, кажется. Просто знаю, о чем там. Там спящий агент в конце пулю себе в башку пустил еще, да? Когда приказ не выполнил.

— Спящий агент, ага, — медленно проговорил Конрад. — Блин, ты меня с мысли сбил! Так-то я сначала думал пошутить, а теперь даже не знаю…

— Ну так давай уже, шути, что за серьезный вид внезапно? — с максимально возможной непринужденностью проговорил я, составляя бутылки в тряпочную сумку, которую мне Шутихин с собой выдал.

— В общем, я когда кино смотрел, — сказал Конрад. — А там этот мужик, Шоу, которому в советском плену мозги промыли… Блин, да ну! Это как анекдот рассказывать, после того, как его финал уже кто-то сказал. Фигли ты умный-то такой? «Маньчжурского кандидата» он смотрел. Никто не смотрел, а он смотрел!

— Да и я не смотрел, — засмеялся я. — Просто выпендриться хотел, а ты меня раскрыл.

— Но про Синатру же ты знаешь, — Конрад окинул меня задумчивым взглядом.

— Мало ли, кто про Синатру знает, — пожал плечами я. — У меня мозги устроены так, что в них застревает миллион случайных фактов, которыми при случае можно козырнуть.

— Мозги устроены… — эхом повторил Конрад. — Хм… Вообще, так-то все сходится.

— Что сходится? — приподнял бровь я.

— Ну, что ты меньше года назад был сутулым дрищом в школьной рок-группе, — сказал Конрад. — А сейчас — практически качок, а группа твоя уже куда-то в суперзвезды метит.

— Думаешь, меня американская разведка загипнотизировала? — я изобразил лицом карикатурно-серьезное выражение. — Чтобы я такой был-был говнарем, а потом мне отдали команду, и я помчался российскую рок-музыку с колен поднимать? Но ведь я тогда должен был у них хотя бы в плену побывать. Ну, как тот мужик из «кандидата».

— А может ты и побывал, кто тебя знает? — Конрад секунду помолчал, потом засмеялся. Слегка принужденно так, будто сам ни в чем не уверен.

По выражению его лица сейчас сложно было понять, серьезно он или шутит. А может он и сам этого не знал. Реальность девяностых была довольно причудливая, так что история со спящими агентами — далеко не самая дикая из тех, которые как рассказывали друг дружке на кухне, так и в газетах публиковали.

— Так что, пойдем? — сказал я, взявшись за ручку двери. — Или тебе нужно сначала в КГБ позвонить?