90-е: Шоу должно продолжаться – 14

Глава 8

— Подождите! — вскочила со своего места Света. — Дайте я тоже скажу!

Гомон и смех затихли, снова воцарилась тишина. Все посмотрели на Свету, и она тут же смутилась.

— Ой, я только хотела… Блин, теперь мне неудобно! Я вот вообще не умею на публику выступать, зачем полезла⁈ — Света зажмурилась и попыталась снова сесть.

— Нет-нет, теперь уж говори! — опередил меня Астарот, подскочил к Свете и удержал ее в вертикальном положении. — Давай сегодня каждый что-нибудь скажет, все-таки особенный день…

— А чего это только сегодня-то особенный? — возмутился Бельфегор. — У нас каждый день особенный!

— Боря, помолчи! — Ева отвесила Бельфегору шутливый подзатыльник. — Да, Света, давай, жги! Какая же тут публика? Это всего лишь мы, твои друзья!

— И мы тебя любим! — подключился Бегемот. — Особенно я люблю, конечно!

Он тут же покраснел до кончиков ушей.

Все снова засмеялись, потом замолчали.

— В общем, я хотела сказать… Ребята, это так здорово, что вы у меня есть, — Света глубоко вдохнула и зажмурилась. — Знаете, я же в рок-клубе давно очень работала, но там все было как-то по-другому. Совсем не так душевно, мне все время казалось, что я какая-то активистка пионерская или что-то вроде того. Я делала вроде все то же самое, следила, чтобы все документы были в порядке, и чтобы… В общем, как-то так получалось, что я когда к кому-то подходила, они так на меня смотрели, ну… Как на муху назойливую что ли. Вроде как, они тут все творческие люди, а я лезу в их хрустальный внутренний мир со своей скучной администрацией… А теперь все совсем по-другому. Я… Блин, ребята, я пару дней назад так устала, что у меня даже засыпать получалось с трудом. А сейчас вот мы с вами собрались вместе, и я, мне кажется, уже готова горы свернуть. Бумажные, ха-ха… Блин, я не знаю, как бы это сказать… Мы с вами — это какое-то чудо из чудес. Вот. Я даже не представляла, что такое бывает! Все, Саша, можешь меня отпустить, я сказала, что хотела.

— Светик, ты офигенная! — Астарот порывисто обнял Свету и чмокнул в макушку. — А остальные просто дураки, что этого не понимали!

Астарот выпил не то, чтобы особо много. И не то, чтобы его прямо как-то особенно развезло. Просто он находился в состоянии какой-то эйфории, совершенно для себя нетипичной. Он со всеми обнимался, громко и много говорил, признавался в любви к месту и не к месту. Так трогательно!

Все заговорили разом и принялись чокаться стаканами. Я потянулся к тарелке с неровно порезанным пирогом. Как-то вдруг понял, что мой молодой растущий организм от всей сегодняшней буйной активности чертовски проголодался.

— … а журналистка, такая: «Ой, нет, вы вон туда встаньте, надо фотографию сделать…»

— … они меня обступили все толпой, а я так испугалась сначала, они здоровые такие. И тут самый большой, тот который лысый, говорит: «У меня ваша кассета есть, можно автограф?»

— … и я тогда начинаю прыгать. И все остальные тоже со мной давай прыгать. Только один стоит, как дурак…

— … а там очередь в километр, прикинь⁈ А возле нее парень трется, у него вся футболка еще в значках. И он такой глазами делает «Ыть!» и, типа: «Давай, покажу, куда идти…»

— … и рассказывают, что на мосту вчера ночью пели. Прикинь? А почему мы не пели на мосту? Они приехали первый раз, а мы тут живем!

Мы сдвинули несколько столиков в один, расселись вокруг. Накрыли стол безо всякой эстетики — просто выставили туда все, что у нас было. И в центр — несколько квадратных пирогов производства светиной мамы. Обычные такие домашние пироги, которые здесь в девяностых умеет печь каждая хозяйка — с картошкой и куриным окорочком, с рисом и рыбной консервой, с капустой и фаршем. По ходу дела Света и Наташа поспорили о том, какой пирог называется «курник». По версии Наташи — это был пирог с картошкой и даже без курицы вовсе, во всяком случае, у нее дома было принято именно это название. Зато по версии Светы, курник — это был такой особенный пирог для второго дня свадьбы, в рецепте которого присутствовали даже блины. Ну и курица тоже была.

Сначала даже попытались ввести какой-никакой регламент. Чтобы каждый высказался и произнес тост. Но система эта дала сбой на втором же выступающем. Потому что после моих слов все принялись разом говорить и делиться эмоциями, а заставлять кого-то молчать в тот момент совершенно не хотелось. Так что частные выступления случались в хаотичном порядке. Когда общий гомон чуть-чуть замолкал, кто-то обязательно вспоминал, что хотел сказать что-то. Или еще что-то, если уже говорил свой тост раньше.

И вроде банальные вещи все говорили. Но это было так правильно все.

«Хорошо, что мы собрались…» — в какой-то стотысячный раз подумал я, ухватив еще один кусок пирога. Не знаю, как всем остальным, а меня прямо отпустило. Да, впереди еще много дней суеты, форс-мажоров, неожиданных разъездов и сна урывками. Да, мы все сейчас могли бы лежать в своих кроватях, потому что завтра у всех нас вовсе даже не выходной. И нужно будет что-то решать, куда-то мчаться, решать какие-то проблемы. Ну а кому-то еще репетировать и получать втык за недостаточно бережное отношение к своему голосу.

Я посмотрел на Астарота, который лез с дружескими объятиями к Наташе, которая шутливо от него отбивалась и кричала, что она серьезная замужняя дама, и нефиг к ней тут приставать с этими вот нежностями!

Смеялись. Потом снова говорили. Звенели стаканами, в которых по большей части был вовсе даже не алкоголь. Совершенно не хотелось заглушать такой теплый эмоциональный момент банальным бухлом.

— Ой, Велиал, слушай, ко мне же, наверное, человек десять подходило насчет наших концертов! — спохватился Бельфегор и принялся шарить по карманам. — Я даже у кого-то телефоны записывал… Обещал, что тебе передам все…

— Ой, да забей! — махнул рукой Бегемот. — Кто вообще в таких местах договаривается?

Я хотел, было, тоже махнуть рукой, мол, да потом. Спишемся-созвонимся… Но одернул сам себя. Ну да, и геолокацию в телегу скинем, точно.

— Ты не прав, Дюша, — сказал я, важно подняв палец. — Именно в таких местах и заключаются самые лучшие договоры.

— Самые лучшие — вообще в саунах! — выкрикнул Астарот.

— Ты сам-то хоть в одной сауне был? — засмеялся Жан.

— Можно подумать, ты был! — огрызнулся Астарот.

— А я был, между прочим! — гордо заявил Жан.

— Блин, Жаныч, какой ты клевый! — вдруг умильно проговорил Астарот и полез к Жану обниматься.

— Вот, нашел! — Бельфегор радостно разжал кулак с несколькими смятыми бумажками. Билет в кино с оторванным корешком, листок из блокнота с цветочком, неровный огрызок тетрадного листа с конспектом лекции… — Ну, записывал, на чем нашлось… Слушай, надо нам, наверное, с собой твои визитки носить. А то как-то западло, что я телефон «Буревестника» тоже диктовал под запись на всяком мусоре.

— А кто-то, помнится, говорил, что у нас всех сегодня выходной, — язвительно проговорила Наташа.

— Так мы и не работаем, — я пожал плечами, разгладил все огрызки бумаги с записанными на них именами и телефонами и спрятал их все в свою записную книжку. Переносить контакты точно буду потом.

— Когда я училась в пятом классе, у моей мамы была подруга, — глядя куда-то в потолок, сказала Наташа. — А у нее дочка, которую мне всегда ставили в пример. Она была на год младше, но в школу пошла на год раньше, потому что умная и развитая. И вообще она была везде молодец. Она, кажется, даже родилась, уже крестиком вышивать умела. Блин, вышивку я ненавидела! Мы в младших классах на трудах что-то там вышивали, и у меня все время получалась какая-то фигня. А тут мама мне пяльца подарила на день рождения. И мешок мулине. И все потому, что Жанночка вышивает аж целые картины! Ой, вы все меня слушаете, да? Вообще не знаю, почему я это вспомнила…

— Это не та Жанна, которую ты сегодня встретила? — спросила Ева.

— А, да, точно, — Наташа засмеялась.

— И что? Она толстая и работает уборщицей в универмага? — усмехнулся Жан.

— Ах, если бы! — Наташа всплеснула руками. — Красивая, как супермодель. И приехала из Москвы на «Рок-Виски-Браво». Учится в МГУ на факультете иностранных языков. Нет в жизни справедливости, вот что!

Все засмеялись, включая Наташу.

— А знаете что я подумал сегодня? — неожиданно серьезно сказал Астарот. — Всегда будет кто-то лучше. Ну и пофиг на это!

И все снова зазвенели стаканами и заговорили разом.

«По идее, надо бы часов до двух их всех по домам разогнать», — подумал я, глянув на часы. Но ничего не сказал. Встал, отошел в сторонку на гудящих ногах. Оглянулся, глядя на освещенное пятно стола посреди огромного темного зала.

— Ничего этого не было, — сказал вдруг над моим ухом Иван.

— Что? — встрепенулся я, поворачиваясь к нему. — И давно ты здесь?

— На самом деле, с самого начала, — усмехнулся он. — Увязался за вами, когда вы с фестиваля ушли. Сидел в сторонке, не отсвечивал. Думал про всякое.

— А что ты там сказал? — спросил я, усаживаясь на стул рядом с ним.

— Не было вот этого ничего, — он обвел руками пространство вокруг себя.

— В смысле, этого вот клуба «Африка»? — уточнил я. Хотя понимал уже, что он что-то другое имеет в виду.

— И клуба, и журнала, — сказал он. — И «Ангелов» не было. И фестиваля этого. Я же был здесь в это время. Жил и работал. Писал в газеты. Тут все было по-другому, понимаешь? Другая история была совсем.

— Эффект бабочки, как он есть, — пожал плечами я.

— Ты знаешь, я ведь тоже менял историю, — вздохнул Иван. — Но я все больше старался сделать так, чтобы кое-что предотвратить. Чтобы… Блин, мои первые девяностые были кровавым кошмаром. Новокиневск тогда разрывали бандитские разборки, была стрельба на улицах, люди ходили в страхе…

— Ну я бы не сказал, что сейчас здесь покой и благолепие, — сказал я без улыбки.

— Поверь, ни в какое сравнение не идет с тем, что было тогда, — без улыбки же ответил Иван. — Прямо ванильный детский сад у нас, а не бандиты. Сплошь интеллигентные люди, спасибо-пожалуйста-извините.

— Девяностые еще только начались, — напомнил я.

— На самом деле, я не об этом хотел сказать, — махнул рукой Иван. — Не про бандитов, шут с ними всеми. Я вот сегодня сидел на трибуне фестиваля, слушал музыку, смотрел на людей. И вдруг понял, что это по-настоящему культовое мероприятие. Которое запомнят по всей стране. Знаковое. Как «Монстры рока». И это все ты.

— Да ладно, не только я, — я поморщился. — Моих заслуг в этом всем хрен да маленько. Стадионные дела вообще мимо меня шли.

— Так ведь не было этого, понимаешь? — с нажимом спросил он. — В первый раз, когда тебя здесь не было, ничего этого тоже не было. Была «Рок-провинция», посиделки в лесу, чуть более шумные чем просто междусобойчик у костра. И еще парочка уличных движей.

— Но «Ангелы»-то и без меня были, — сказал я. — Я их не собирал. Когда я тут очнулся, они уже существовали…

Вообще я, конечно же, обдумывал куда они делись в первой версии девяностых. Иван рассказывал, что очнулся в этом теле в морге. Когда… То есть, он был Жаном Колокольниковым, умер и очнулся в теле Ивана Мельникова, когда тот тоже умер. А что, если Вова-Велиал в тот день, девятнадцатого ноября девяносто первого должен был умереть на той самой пьянке? «Ангелочки» проснулись бы утром, и не смогли разбудить своего гитариста. Пришла бы мама, поднялся бы кипиш. Потом похороны… И музыкальная группа распалась бы, даже не начавшись. Не случилось бы поклонника Астарота Кирюхи, нового репертуара, нового названия. Ничего вот этого, в общем.

— Эффект бабочки… — снова повторил я.

— Я предотвращал, а ты — создаешь, — сказал Иван.

— Каждый для кого-то сын маминой подруги, — усмехнулся я.

— Вот черт… — Иван дернулся и огляделся по сторонам. Будто пытался высмотреть, кто нас может подслушивать.

— Сколько ты здесь? Десять лет? — иронично спросил я.

— Двенадцать, — уточнил Иван.

— И все еще боишься, что кто-то может нас разоблачить, если услышит мем из будущего? — я подмигнул.

— Кто-то же нас сюда отправил, — сказал Иван. — Возможно, это чей-то эксперимент. Но тогда это значит, что его в любой момент могут прервать. Или что у этих неведомых экспериментаторов есть оппоненты. У которых…

— Нет-нет-нет, Иван, давай сегодня обойдемся без конспирологии и прочих теорий заговоров, — запротестовал я. — Все равно это будут простые разговоры.

— Ну должна же у всего этого быть какая-то цель! — воскликнул Иван.

— Даже если так, — сказал я. — Допустим, мы сейчас раскинем с тобой мозгами, поднапряжемся, и выскажем несколько разных версий того, что случилось, почему и зачем. Допустим, даже, что одна из этих версий будет правильной. Как мы это узнаем? Во время ее произнесения разверзнется потолок, по ту сторону мировой трещины возникнет дед на облачке, который своим указующим перстом нам погрозит и скажет: «Догадались, сукины дети!»

— Вот ты фрукт все-таки! — Иван рассмеялся и как-то расслабился. — Неужели тебе совсем неинтересно, а?

— Ну почему же? — хмыкнул я. — Очень даже интересно. И я вполне допускаю, что в любой момент это все может завершиться точно так же, как и началось. Буммм! И вдребезги.

— И? — Иван испытующе уставился на меня.

— И ничего, — я снова пожал плечами. — Ничего не изменилось. Может, тут прямо сейчас крыша обвалится, и нас всех утром будут по частям из-под обломков доставать. А может, завтра братки перестрелку на улице устроят. И тоже — «бумм!» Вот скажи мне, чем этот «бумм!» отличается от того, другого «бумм!», которое эти твои неведомые экспериментаторы устроили? Что с того, что ты теоретически будешь знать, что все может завершиться в любой момент? Оно ведь и так завершится, разве нет?

— Знаешь, есть разница между судьбой и мановением чьей-то руки, — проговорил Иван медленно.

— Ну, раз ты так говоришь… — я развел руками. — Я человек простой, сужу по результату. И лично для меня, что пнем об сову, что совой об пень…

— Поражаюсь твоему хладнокровию, — покачал головой Иван. И только тут я обратил внимание, что он как будто слегка пьян.

— Слушай, я не понимаю, кстати, что ты мне голову морочишь, — сказал я. — Я создаю, а ты только предотвращаешь… Ты мне скажи, у этого твоего трупа из морга с самого начала была школа журналистов, прикормленная типография, кофейня эта удивительная и вся твоя прочая теневая медиаимперия, в которую я понятия не имею, что еще входит? И ты, по-твоему, не создаешь? Да хрен знает, что у нас на историю большее влияние имеет — этот мой фест или твоя кофейня. Как сказал бы Модест Матвеевич Камноедов, фестиваль — это простое дрыгоножество и рукомашество. А кофейня — это место для важных переговоров и серьезных раздумий…

Иван сначала молчал, глядя в пол, а потом посмотрел на меня и рассмеялся.

— Вам бы, Владимир Батькович, психологом на полставки подрабатывать, — сказал он. — Маловато я знаю людей, которые мозги на место ударом под дых умеют ставить.

— Удар под дых — дело нехитрое, — хмыкнул я.

В этот момент мои зашумели и заоглядывались. Меня потеряли, видимо.

— Велиал! Ты куда ушел? Срочно вернись на базу! — громко провозгласил Астарот.

— Пойдем давай к нашим, — я встал и хлопнул Ивана по плечу. — Раз уж ты все равно здесь, хоть куском пирога разживись. А то получится, что зря приходил только.