Я смотрел на все происходящее как будто со стороны. Говорил в микрофон, размахивал факелом, встречался взглядом с дикими глазами Наташи, кривлялся, замирал, слушая скрежещущие звуки, которые извлекал из своего «поливокса» Бельфегор. Но все это было как будто в кино. Словно я смотрю на все через камеру жужжащего над поляной дрона. Даже звуки были какие-то нереальные.
«Это прямо как последний выход в „Мастере и Маргарите“, на балу Сатаны, — подумал я, когда по команде Наташи парни и девчонки с факелами подступили к громоздкой и слегка нелепой конструкции из деревяшек и картонных коробок. — Сейчас огонь вспыхнет до небес, потом все это догорит, и мы все здесь рассыплемся прахом… И только слабый ветер будет шевелить ветки сосен над поляной…»
Коробки занялись моментально. Языки пламени облизывали «ежа», взбираясь все выше. Оранжевые отблески плясали на сосредоточенных лицах первого ряда. Плотная толпа сначала окружала циклопический костер не очень большим кольцом, потом разгорающееся пламя отогнало людей подальше. Вроде бы, были какие-то крики. Вроде бы зрители снова принялись поднимать в воздух зажигалки, чтобы приобщиться к этому нашему ритуальному пламени…
— Вот и все, — сказала Наташа, когда костер из картона потерял форму и начал рушиться внутрь, рассыпая вокруг снопы искр и хлопья почерневшего картона. — На этом фестиваль «Рок-озеро» объявляется закрытым…
Секунда абсолютного молчания. Две. Три… С треском рухнули палки «ежа». Четыре секунды. Пять. И поляна взорвалась воплями, свистом, восторженными криками и аплодисментами. По контрасту с тишиной стало так громко, что заложило уши.
Бельфегор убрал пальцы с клавиш. Погасло освещение сцены. Ха, а вот это натурально эффектно получилось, хотя в голову пришло почти в последний момент. Я отдал эту команду световику, когда мы уже топали на наш финальный выход. Натурально, получилось как завершение бала Сатаны. Яркий свет погас, пространство скукожилось, заметались редкие лучи фонариков, и стало видно огоньки зажигалок.
— Класс, да? — сказала Наташа. Скорее даже прокричала, потому что в радостном гвалте ее было бы все равно не слышно.
Между нами тут же вклинился Бельфегор, обняв меня и Наташу за плечи. В неверном свете его бледное лицо тоже выглядело жутко уставшим, но таким же счастливым.
Внизу на поляне народ уже распадался из единого «организма» публики на маленькие кучки. Вокруг костра, в который превратился наш ритуальный «еж» начал образовываться тусич. Кто-то уже командовал тащить еще дров, чтобы устроить посиделки прямо здесь. А небо на востоке уже прилично так посветлело. До рассвета, на самом деле, осталось совсем немного.
Мы спустились со сцены, и мир снова стал обычным. Ну, ночной темный лес, источники света в разных местах. Парашюты изнутри освещены несколькими лампочками, а под ними народ уже азартно занимал столы. Со всех сторон — голоса. Обсуждают, спешат делиться эмоциями, просто выкрикивают бессвязное. Смеются радостно. Наверняка где-то здесь, среди всей этой толпы, есть еще и всякие недовольные. Сейчас все разбредутся по компашкам, и у них будет возможность выступить и рассказать, как бы они сделали фестиваль по-другому, чтобы точно получилось лучше. Что организация ни к черту, что даже на прошлом КСП-слете было лучше… Ну, не то, чтобы меня прямо всерьез волновало их мнение, просто я знал, что недовольные всегда найдутся. И обязательно будут высказывать свое ценное экспертное мнение.
Сам же я сейчас был далек от оценки наших действий. Проанализируем потом. Когда вернемся в город, выдохнем, отоспимся, сходим отпраздновать в какой-нибудь кабак… Или, нахрен кабак, здесь в девяностых я так и не нашел для себя заведение, которое мне бы реально нравилось. Ну, кроме крохотной кофейни в доме журналистов. Но с ней уже давно все было понятно… Можем собраться в «Африке», «Фазенде» или в «Буревестнике». Да пофиг, хоть на квартире у Астарота…
Из темноты вынырнула Ева, молча меня обняла и поцеловала. Нашла мою руку, и дальше мы уже шли с ней вместе. Бельфегор же наоборот канул во мраке, но какое-то время я еще слышал его голос.
— Я спать, — заявила Наташа. — Расскажете потом, если что-то интересное случится.
Я открыл рот, чтобы предложить ей проводить ее до «Рассвета», но она умчалась так стремительно, что я не успел.
— И их осталось двое, — засмеялся я, подмигнув Еве.
— Всегда, — Ева зажмурилась и прижалась к моему боку. — На самом деле внутри меня сейчас идет непримиримая борьба двух желаний.
— Идти спать или остаться тусоваться? — спросил я.
— Ага, — кивнула Ева.
— Предлагаю компромисс, — засмеялся я. — Давай чуть-чуть потусуемся, а потом пойдем спать.
— Только до того, как начнем валиться с ног и засыпать прямо на земле, ладно? — усмехнулась Ева.
И мы пошли тусоваться. Бродили по поляне, подходя то к одной, то к другой кучке. Слушали обрывки разговоров, даже не пытаясь вникнуть в их смысл. Ну, я, во всяком случае, не пытался. Возможно, для Евы все это выглядело иначе. Может быть, она как раз прислушивалась к тому, что говорят и о чем поют. Не знаю.
В чем-то это было странное ощущение, конечно. Мы были вроде бы и вместе с этими всеми людьми, но как будто и нет. Иногда мне даже казалось, что мы невидимки. Не в плохом смысле, что все от нас как-то отводят взгляды и не замечают, а как раз-таки в хорошем. Снова словил то самое, что было на сцене во время нашего финального выхода — будто смотрю на это все через камеру несуществующего дрона. Но быстро отпустило.
Невидимки, ха.
Меня узнавали. Тащили к костру, совали в руки стакан или бутылку. Спешили поделиться эмоциями, что-то рассказать, о чем-то спросить. Я жал руки, хлопал по плечам, кивал рассказам… А потом мы с Евой снова растворялись в темноте и переходили к другому костру.
— Рассвет, — сказала Ева, когда мы остановились где-то посреди поляны и поняли, что уже можем видеть лица друг друга без искусственных источников света.
— Точно, пора уже идти в «Рассвет», — сказал я.
На турбазе тоже было шумно. Корпус «А» гудел, светился всеми окнами, на дощатом столе перед крыльцом — толпа. Люди входили и выходили через распахнутую дверь, звенели бутылки и стаканы. Судя по голосам, это была уже та стадия пьянки, когда собеседники уже друг друга плохо понимают, но на все лады повторяют одни и те же фразы, которые кажутся им смешными и важными. И в этом смысле рок-звезды ничем не отличаются от простых смертных. Мелькнула мысль заскочить в нашу комнату за камерой и поработать немного папарацци. Все-таки тут по соседству сейчас бухают звезды российского рока. Но идея как-то не вызвала у меня энтузиазма. Да потому что вагон таких видосов, где рок-звезды или бухие, или с похмелья, вещают какие-то банальные истины с важным или простецким видом.
— О, это же Вован! — раздался из квадратной беседки голос Василия. — Вован, давайте к нам!
Мы с Евой переглянулись, синхронно вздохнули, но к Василию, заседающему в обществе нашего Шемяки и питерского Геннадия все-так присоединились.
— Так, погодь, сейчас стакан тебе сообразим! — Василий зашевелился, вытягивая откуда-то из-под себя вафельное кухонное полотенце. — Тут Гошан с нами сидел, но уже спать ушел. Сейчас я его стакан протру… Да ты не бойся, он не заразный, у него справка есть…
— Доброго утречка, — усмехнулся я, присаживаясь на свободный край лавочки. Странно, но с ног я все еще не валился. Да и вообще нормально так себя чувствовал. Будто этот приторный кофе на речной воде натурально был волшебным зельем, действие которого все еще не закончилось.
— Ха, еще какого доброго! — Василий щедро набулькал в четыре стакана коньяк. Вопросительно посмотрел на Еву. — Сударыня, а вы как? Не побрезгуете?
— А давайте! — решительно кивнула Ева. — Только если я после одного глотка превращусь в тыкву, то мое беспомощное тело придется до кровати нести…
— Ничего, я справлюсь, — усмехнулся я.
— Ну что, вздрогнули? — Василий прицельно стукнул своим стаканом об мой. Коньяк из граненых стаканов за дощатым столом, изрезанным памятными надписями, типа «Коля+Света» и «Здесь были Мишаня, Костян и Вован». Гармония, мать ее.
Я в этот раз даже не стал прикидываться, а честно отпил крепкий напиток. Зажмурился, чувствуя, как он обжигает пищевод и растекается по телу теплыми ручейками.
— Так, Вован, давай краба! — Василий привстал и протянул мне руку. — Я сначала думал, что эти ваша фанфанерии непонятные — это какая-то блажь. Вот по чеснаку, не лез просто потому что, а какая разница? Билеты уж проданы, что вы тут нафантазируете — пофиг как бы уже. Но когда этот вы там костер этот подожгли, даже меня пробрало. Вовчик, не поверишь, слезу пустил! Сто лет такого не было, а тут вдруг… Короче, признаю себя ослом, был неправ и все такое. Ты краба-то давай, что сидишь, как столб?
Я засмеялся, тоже поднялся со скамейки и пожал его руку. Василий на этом не остановился, обнял меня за плечо и похлопал по спине.
— Ты своего парня береги, он у тебя натуральный гений, — сказал Василий поверх моего плеча, обращаясь к Еве.
— А я знаю, — смеющимся голосом отозвалась Ева.
Василий вернулся на свое место и потянулся под стол за новой бутылкой. Шемяка помалкивал, и глянув на его лицо, я понял, почему. Он просто спал уже на ходу. Веки подрагивали, периодически падая. Потом он вздрагивал, снова открывал глаза, сидел, покачиваясь.
— Ну так что, в следующем году будем повторять? — азартно подавшись вперед спросил Василий, замерев с открытой бутылкой над стаканами.
— Мусорный эверест! — изрек Бельфегор, встав рядом с кучей в героическую позу.
— Ой, вот только давайте без восхождений обойдемся! — поморщилась Кристина, с тоской разглядывая свои ногти.
— Кристина, да ты могла уже уехать с девчонками, — сказал я, вытряхивая в кучу еще порцию мусора из картонной коробки. Которая уже тоже стала мусором и готовилась в любой момент развалиться.
— Нет! — отрезала она. — Я должна сама убедиться, что здесь все убрали!
— Одобряю, — усмехнулся я.
— Только не смейся, я правда серьезно, — сказала Кристина. — Мне так тошнотно смотреть, какой срач после себя туристы оставляют, что я…
— А я и не смеюсь, — честно ответил я. — Реально понимаю, чем ты. Самого коробит, поэтому я и здесь.
Вообще-то Иван Михайлович клятвенно заверял, что они тут сами с мужиками все приведут в порядок. И не то, чтобы я ему не доверял… Хотя фигли? Конечно, не доверял! Кроме того, я проснулся совершенно «деревянным», и мне хотелось размяться. Вот и решил совместить полезное с полезным и проконтролировать, чтобы после нашего феста весь срач благополучно будет вывезен на свалку. По краней мере тот, который мы торжественно не сожжем. Так что Кристину я хорошо понимал, срач реально бесит. Собственно, здесь в девяностых срач — это был то, с чем я прямо категорически не мог смириться. А его было чертовски много. Так что я вписывался в наведение порядка так часто, как только мог.
Из «ангелочков» остались Бельфегор, Кирюха и неожиданно вот Кристина. Остальные уехали с инструментами в город. Еву я тоже отправил с ними, у нее вообще послезавтра очередная сессия в ее академии начинается, так что неплохо бы прийти в себя и успеть отдохнуть.
— Все, кажется, это последние, — Кирюха бросил в кучу коробку с пустыми бутылками. — А все бычки мы все равно собрать не сможем, тут неделю можно возиться…
— Операция «Охота на бычков»! — Бельфегор приставил пальцы ко лбу, изображая рога. — О, нет! Надо не так. Операция «Минотавр»!
— Знаете, у меня сейчас такое ощущение, что прошлая ночь мне приснилась, — задумчиво проговорила Кристина, опускаясь на траву. Вот как ей это удается, все-таки? Ее кукольная красота в лесу будто вообще никак не пострадала. Судя по тоскливому взгляду, которуй она время от времени бросала на ногти, сама она в этом уверена не была. Но по сравнению со всеми остальными она выглядела прямо-таки ослепительно. И волосы аккуратно причесаны, и одежда практически чистая, и на коже никаких следов бурно проведенных выходных… А ведь я ее видел ночью на концерте! Она и отплясывала вместе с панками, и размахивала «козой», сидя на плечах у Астарота, и орала вместе со всеми… Ну, то есть, не прилежно соблюдала режим и отправилась в кровать в десять вечера. Хотя, какую, к черту, кровать? Она спала вместе с «ангелочками» в палаточном лагере. И вот смотрите-ка… У меня, например, была и кровать с нормальным постельным бельем, и зеркало, и даже какая-никакая душевая. Но я без содрогания даже думать не могу о том, в какую мочалку превратилась за эти дни моя роскошная грива. Уже предвкушаю, как потрачу два часа, раздирая спутанные волосы…
— Вот скажите мне, вчера же был шаман с бубном? — спросила Кристина. — И еще там девушка такая была вся в феничках, которая на дудке какой-то подыгрывала?
— Это Киря из Перми, — отозвался Кирюха. — Мой тезка. Мы же еще в Питере познакомились, ты что, не помнишь?
— Неа, — покачала головой Кристина. — Я когда спать ушла, мне во сне тоже наш фестиваль снился, а сейчас я даже не знаю, что реально было, а что нет… Вот, например, когда солнце взошло, мне снилось, что на сцене пели семеро парней на разные голоса…
— Эй, это не приснилось! — возмутился Бельфегор. — Мы и правда пели! Так прикольно, мы очень вовремя выскочили, а потом солнце в глаза… Как раз, когда мы пели «Луч солнца золотого», прикинь…
— Наверное, я сквозь сон слышала, — сказала Кристина. — Во сне тебя на сцене не было, зато был почему-то Мик Джаггер…
— Нет, ну Мика Джаггера на «Рок-озере» точно не было… — покачал головой Кирюха.
— Ничего, какие наши годы! — оптимистично сказал Бельфегор. — Глядишь, на пятое или шестое «Рок-озеро» ему придется разрешения просить, чтобы приехать…
Мы хором засмеялись.
На поляну въехал старенький побитый жизнью зилок с четырьмя деревенскими парнями в кузове. Иван Михайлович остановил одра советского автопрома рядом с нашим мусорным эверестом, выскочил из кабины и подошел ко мне.
— Ну что, Володя, вот это все увозим, и все на этом? — спросил он, стаскивая с головы белую кепку.
— Ага, все, — я еще раз огляделся и протянул Ивану Михайловичу руку. Тот ее суетливо так пожал. — Спасибо за кофе. Реально магическое зелье оказалось. До сих пор работает.
— Это пока молодой, — вздохнул он. — Молодость сама как магическое зелье.
На лице на секундочку появилось грустное выражение, но лишь мимолетно. Буквально почти сразу же он сорвался с места и двинул к своим подопечным.
— Ну куда ты комкаешь, аккуратно расстели! Руки-крюки, етить твою мать…
«Да уж, молодость…» — с усмешкой подумал я. Посмотрел на свою приткнувшуюся рядом с сосной «четверку». Потом на свои руки, покрытые разномастными пятнами, царапинами, ссадинами и мелкими ожогами. «Влажных салфеток ох как не хватает!» — подумал я, но выдал себе мысленного леща и потопал к реке мыть руки.
Когда я вернулся, Кирюха, Бельфегор и Кристина уже стояли рядом с машиной и о чем-то громко и весело спорили.
— Ну что, по коням и домой? — сказал я.
— А жалко, что все закончилось, — неожиданно вздохнул Бельфегор. — Вот вроде и устал до чертиков, комары эти еще…
— Скажи, а? — подхватил Кирюха. — Я сегодня проснулся и подумал: «Ура, домой», а потом: «Эх, еще бы один денечек…» Может, следующий фест сделаем на три дня? Или вообще на четыре?
— Ага, на неделю, — усмехнулся я, забираясь на водительское сидение. Блин, вот вроде в тени машина стояла, а накалилась, как баня! — На месяц! Поставим стационарный лагерь и сцену, чтобы музыканты посменно приезжали.
— О нет… — простонала Кристина. — Я в лесу за месяц сдохну…
— Знаешь, я тоже так думал, — азартно заговорил Бельфегор. — Ну, то есть, до сих пор думаю, но те, кто на археологическую практику ездил, говорят, что привыкаешь через неделю.
— Неделя ада, а потом нормально, ну-ну, — язвительно поморщилась Кристина.
Я осторожно тронулся с места, выруливая с поляны к изрядно уже раздолбанной за сегодня лесной дороге.
— Слушайте, а если этот фестиваль на месяц сделать в каком-нибудь пионерском лагере, а? — сказал Кирилл. — Ну, чтобы в палатках было можно спать, но чтобы столовая нормальная была.
— И свет еще! — добавила Кристина. — Нормального освещения ужасно не хватало. Катюха ногу подвернула сегодня ночью, с утра ходить не могла, в травму надо ехать.
— Да, я тоже ночью в темноте в яму какую-то ногой попал, — закивал Бельфегор. — Слушай, Велиал, а если правда с пионерским лагерем договориться, а?
— А пионеров мы куда денем? — усмехнулся я.
— Ну… Так нет же больше пионеров… — растерянно похлопал глазами Бельфегор. И продолжил уже радостным голосом. — Значит можно сделать рок-смену. А?