90-е: Шоу должно продолжаться – 14

Глава 24

В какой момент из глубины подсознания всплыли почти забытые рефлексы, я даже не отсек. И в первый момент вообще отмахнулся от ощущения вздыбившейся на затылке шерсти. «Опасность!» — взвыло подсознание. Разве что за плечи не тряхнуло со всей дури, а я как-то так расслабился, что чуть было не пропустил момент. Собственно, пропустил. Я вмешался, когда драка уже началась. Благодушный настрой, чтоб его. Ходил, смотрел на колбасящихся на поляне зрителей, расслабленный ванильными мыслями о том, какие все прекрасные и замечательные. И как у нас все гладко и мирно. В центре и перед сценой все так и было. Народ обнимался, делился друг с другом выпивкой, синхронно прыгал, синхронно смеялся. А в это же время на окраине действа компашка из пары десятков человек как-то… конфликтанула. С чего там все началось — хрен знает. Скорее всего, именно этот момент мое тренированное на подобные вещи подсознание отреагировало и дало мне знать привычным образом, вот только будучи Вовой-Велиалом я как-то не внял этим сигналам.

— Слишком борзый, да?

— А если да, то чо?

— Хлебало завали…

Ннна!

И через буквально несколько секунд паузы после первого нанесенного удара образовалась полноценная такая драка «стенка на стенку». По началу где-то три на семь, но стремительно выросшая до нескольких десятков «героев».

«Да твою ж мать!» — подумал я, и на всех парах двинул туда.

В общем-то, чем больше драка, тем меньше опасность получить в ней серьезные повреждения. Ну, при условии, если это не схема «десять пинает одного». В остальном же подобный движ всегда одинаков — все мечутся, бьют наугад, и хорошо, если понимают, где свои, а где чужие.

Я вломился в центр махача, как локомотив. Не столько раздавая удары, сколько раскидывая дерущихся в стороны. Мозг совершенно независимо от рук и ног анализировал ситуацию.

Так, драка спонтанная.

И на той, и на другой стороне — патлатые рокеры. Никаких бритых затылков и кепончиков гопоты не наблюдается.

Стало быть, этим балом правит алкоголь и играющие молодецкие гормоны.

Сдается мне, причину возникшего конфликта понимали только те, первые, кто его начал. Остальные вступили в движ чисто по фану, не разбираясь, кто тут свои, кто чужие.

Я оттащил толстячка с кучерявым хаером от субтильного типа с куцей юношеской бороденкой. Для верности уронил его под деревом. Уклонился от размашистого удара жилистого парня в кожаной жилетке на голое тело. Мимоходом вернул ему плюху в фанеру и подсечкой уложил на травку рядом с ворочающимся толстячком, который не очень торопился подняться.

— Ну ты, жирный, сюда иди!

— Ты что, на девушку руку что ли поднимешь?

— Дюша, Геныч! Тут на нас возгудают!

— Поберегись!

К драке стекались все новые участники. Вот как раз сейчас из толпы скачущих зрителей вырулили идущие «свиньей» «пиночеты»…

Ну да, почему я не удивлен? Как они могут такое пропустить?

Хм, «пиночеты»…

Я уклонился от мчащего на меня растрепанного «волосатика» с дикими глазами и разбитой губой, откашлялся, прочищая горло. Надеюсь, голос после вливания волшебного чая и целого дня почти что молчания и довольно тихих разговоров восстановился достаточно, чтобы меня услышали на фоне орущих колонок.

— В этом мире лучше нету Аугусто Пиночета! — проорал я кричалку подошедших вплотную панков. Те предсказуемо подхватили, кто-то за моей спиной заулюлюкал.

— Кто царь горы? Я царь горы! — заорал я, и рванул вперед, чтобы возглавить клин Пиночетов.

Ну да, не можешь предотвратить — возглавь.

Все действо начало складываться из агрессивного мордобоя в спортивный балаган.

Ну и еще азарт захватил, конечно. Все-таки Вова-Велиал все еще подросток. А тут вокруг — настоящая такая драчка. С выпрыгивающими из темноты противниками, азартными воплями и звуками ударов со всех сторон.

Но во второй раз ощущение «вздыбившейся шерсти» я уже не пропустил.

Нож выхватил голый до пояса тощий парень с отросшим до шеи хаером и дурацкими усишками.

— Да вы тут оборзели, суки⁈ — заорал он, но больше ничего сделать не успел.

Я бортанул его плечом, захватил руку с ножом, вывернул. Повалил на землю и для верности придавил трепыхающегося недоросля коленом. Покрутил нож в руке. Ну да, блин, бабочка. Модная штука, Астарот недавно тоже показывал, что у него есть. И Макс такую периодически любит крутить.

Песня на сцене закончилась, зрители, которые даже не отследили махач на задворках, радостно заголосили. Но без рева колонок ощущение было такое, будто настала мертвая тишина. И все как-то сразу замерли. Вокруг меня и того парня, у которого я отобрал нож, образовалось пустое пространство. Только что мутузившие друг друга рокеры тяжело дышали, поглядывали то на нас, то друг на друга. Сжимали и разжимали кулаки.

— Ну ты чо ваще⁈ — попытался задергаться парень под моим коленом.

— Лежать! — скомандовал я, оглядел бузотеров и широко улыбнулся. — А хорошо размялись, да?

И накал как-то ослаб. Еще и «пиночеты» внесли свою лепту, одобрительно заржав.

— А как ты мне вломил, а? Сотряс будет стопудово, аж звезды из глаз! Боксер что ли?

— Блин, у тебя нос сломан, давай Галку позову, она же медсестра…

— Слушай, без обид, а?

— А я бегу, такой, а сам думаю: «А я-то куда, драться же не умею!»

И вот уже хлопают друг друга по плечам… Обнимаются… Смеются.

— Это вот этот меня ударил! — вдруг раздался визгливый голос какой-то девицы.

— Ленка, да успокойся ты…

— А чего это я буду успокаиваться? Что, мужиков среди вас уже не осталось, да? Мне самому ему вломить, да?

Но разжечь народ на продолжение банкета вздорной девице никого не удалось. Двое парней ее обняли, удерживая за руки и увели куда-то в сторону палаточного лагеря. По дороге девушка все еще возмущалась, обещала тому парню нанести травмы разной степени тяжести. И требовала немедленно ее отпустить.

Я взмахом сложил «бабочку», отпустил своего агрессора и присел с ним рядом.

Тот дернулся, откатился в сторону и сверкнул на меня глазами.

— Тебе что надо вообще⁈ Нож верни.

— Увы, дорогой друг, боюсь, что эту просьбу я выполнять не буду… — усмехнулся я.

— Да тебе че, больше всех надо что ли⁈ — лицо «реципиента» перекосило. Бухой. Прямо в дровищи. Скорее всего, утром даже не вспомнит, что ножом размахивал.

— Так, дорогой друг, давай-ка прогуляемся, — я поднялся, ухватил парня за плечо и ремень и поволок в сторону реки.

Ночной рок-концерт, да еще и в лесу, потом вспоминается как калейдоскоп всяких событий, которые довольно сложно составить в единую картину. Слишком много людей, слишком шумно, слишком… Да все слишком. В некоторые моменты вываливашься из общего действа, стоишь под деревьями на краю поляны, смотришь на спины, дергающиеся в едином ритме и думаешь: «Вова, тебе пятьдесят лет! Какого хрена ты тут делаешь⁈»

Ну, не всерьез думаешь, конечно. Стебешься больше. Понятно же, что делаешь.

Возможно, Владимир Львович, которым я был в своем прошлом-будущем, не оценил бы драйва подобного мероприятия. Тем более, что здесь мы нарушили буквально все правила техники безопасности, которые можно. Драки вспыхивали за ночь еще раза четыре, в паре случаев участникам даже потребовалась профессиональная помощь медиков. Факелы жгли… Впрочем, неудивительно, это же мы с Наташей в самом начале пример подали. Ясен пень, подпалили паре парней хаер. Стопудово кто-то переломал ноги. И руки. Все-таки толпа — дело такое. А тут еще и под ногами корни, шишки, вот это все…

— Мне нужна передышка, — из толпы вынырнула Наташа и повисла у меня на плече.

— Батарейки сели? — устало усмехнулся я.

— Да, точняк, батарейки, — Наташа тряхнула растрепанными волосами и посмотрела на меня. Ее диковатый макияж расплылся, в темноте лицо было похоже на череп с черными провалами глазниц. — Будешь?

Она протянула мне картонный стакан.

— Не, — покачал головой я.

— Это яблочный сок, — сказала Наташа. — Знаешь, у меня сейчас будто бы разделение личности. Одна часть меня в восторге прыгает, как дедсадовская Наташка с ховстиками. И орет: «Ура, мы это сделали! Смотри, сколько народу, как всем весело!» А другая сидит в углу и шипит: «Больше никогда! Устроюсь работать в библиотеку вообще! Полы буду мыть!»

— Ха, жиза… — усмехнулся я. — Но осталось совсем чуть-чуть.

— Я бы спать ушла, но нельзя, — Наташа запустила пальцы в растрепанные волосы. — У нас ведь еще один выход. Последний.

— Да, моя королева, — я отвесил церемониальный поклон. Он вышел утомленным таким.

— Так что еще полчаса на ногах… — она повисла на моем плече и шумно вздохнула.

— Уже меньше, — я вытянул шею и посмотрел, кто там на сцене. — Минут пятнадцать всего. — У меня есть идея. Давай добудем себе кофе.

— Так кухня же закрыта уже, — сказала Наташа.

— Ну и что? Мы же не маленькие, сами с газовой плитой справимся… — пожал плечами я.

— А еще я ужасно боюсь тамошнюю хозяйку, — прошептала Наташа. — Она как будто злая ведьма. Хозяйка мрачного замка. Она когда смотрит, у меня коленки подкашиваются…

— Пойдем-пойдем, — я подхватил Наташу за талию и потащил в сторону столовой. — Я буду твоим доблестным рыцарем и от гнева злой ведьмы защитю… Защищу… В общем, мы тихонечко проберемся, сварим себе в кастрюльке кофе, никто даже и не заметит.

За столами под парашютами было полно народу. Тут пили, наливали, шумно рассказывали всякие истории без начала и конца, произносили тосты и смеялись. Судя по отблескам пламени в окнах брезентового госпиталя, внутри тоже кто-то был. Темной твердыней возвышалась только кухонная палатка. Там точно никого не было.

— Чего надо? — раздался сварливый мужской голос. — Вон пошли отсюда, придурки. Тут вашего ничего нет.

— Это я, Иван Михалыч, — тихо сказал я. — И Наташа.

— Володя? — отозвался суровый охранник. И в лицо мне ударил луч фонарика. Хорошо, не тактического из двадцать первого века, а обычного такого, с квадратной батарейкой и лампочкой. — Чего тебе?

— Устали, трындец, — честно сказал я. — Хотели кофе себе сварить.

Иван Михайлович погасил фонарь, высунул голову наружу и бдительно огляделся. Прямо как герой партизанского кино. Махнул нам рукой.

— Давайте, заходите по-тихому, — сказал он.

— Прямо конспирация у тебя тут, — усмехнулся я.

— Да тихо ты! — шикнул он. — Я знаешь уже сколько тут желающих гонял? Пьяные же все! Кто-то лязгнет что-то про еду, вот и прутся сюда, как бараны. Проверить, видишь ли. Просто посмотреть.

— Ружье? Серьезно? — удивился я, когда Иван Михайлович зажег керосинку.

— Не заряжено, не ссы, — хмыкнул он. — Но охолонуть всяких борзых хватает. Весь боевой задор сносит, когда в пузо двустволкой тычут. Так, кофе, говоришь? Сейчас пошукаю…

Наташа опустилась на табуретку. Обычную такую, деревянную. Будто перекочевавшую сюда из деревенской кухни.

— Я в детстве один раз ходила в поход, — бесцветным голосом сказала Наташа. — Ну как, в детстве, мне было двенадцать лет, наверное. Или тринадцать, не помню точно. И поход был на Алтай. Мне еще все завидовали… Там был настоящий ад. Рюкзаки эти… Палатки… Готовить в ведре. Придурки в группе. Фу, даже вспоминать не хочется…

Наташа помолчала. Иван Михайлович шуршал в коробках, перебирая остатки продуктов.

— А потом, когда я первого сентября пришла в школу, — продолжила Наташа. — На меня все насели. Типа, рассказывай, как все было. А я открыла рот и говорю: «Это самое лучшее лето в моей жизни!» И гордо так поправляю значок «Турист СССР». Ну, нам в конце похода выдали. И книжечки еще именные. Типа, мы сдали какой-то там норматив и теперь вот… туристы. Зачем я врала, не понимаю?

— Зато теперь можешь смело врать, что лучшее лето в твоей жизни — сейчас, — засмеялся я.

— Тихо вы! — зашипел Иван Михайлович, выныривая из коробок. — Вот, нашел я ваш кофе, сейчас заварим.

— Давайте я, — я сделал шаг вперед.

— Сиди давай, — вполголоса прикрикнул Иван Михайлович. — На смерть оба похожи, нечего. Сидите, отдыхайте.

Возражать я не стал. И за неимением второй табуретки, опустился тупо на ковер пожухлой травы. Сидел и смотрел, как Иван Михайлович, стараясь не шуметь, возится с плитой. Вот вспыхнула синим пламенем горелка. Вот он поставил на огонь помятую алюминиевую кастрюльку с закопченными боками, наплюхал туда мутноватой воды из реки. Вытряхнул в нее чуть ли не полпачки кофе из картонной коробки. «Кажется, это еще советские запасы…» — отстраненно подумал я. Откуда-то из детства всплыло воспоминание, как мама достает похожую коробочку с верхней полки кухонного шкафчика и, сторожко оглядываясь, будто ожидая, что кто-то придет и застукает ее за этим занятием, насыпает пару чайных ложек коричневого порошка в пузатенькую турку. «Мама, а это что такое?» — спросил я тогда. «Ты еще маленький, тебе нельзя!» — строго ответила мама.

Я хотел, было, остановить Ивана Михайловича, когда увидел, как он наваливает в кастрюльку сахар столовой ложкой. Но так и замер с открытым ртом. Сладкий черный кофе — это, конечно, не мой любимый напиток. Но сейчас, пожалуй, так будет лучше. Быстрые углеводы, все такое. В конце концов, мы не в клубе гурманов. Это, скорее, оживляющее зелье тут готовится.

— Так, стаканы держите, — Иван Михайлович выключил газ, и в кухонной брезентухе сразу стало темнее. — Осторожненько…

Коричневая жижа в полумраке смотрелась черной. Несколько капель, ясен пень, плеснуло мне на руку. Когда один стакан наполнился, я забрал у Наташи второй и подставил под кастрюлю. Пусть лучше меня обжигает, а то отрешенная Наташа еще уронит наш драгоценный эликсир…

— Посуду утром помоем, — резюмировал Иван Михайлович, выливая остатки кофе в третий стакан. Обычные такие граненые стаканы, явно из какой-то столовки.

Я сделал глоток. Приторно сладкая жижа отдавала тиной, кусочки кофе скрипели на зубах. Вкус… Ну да, специфический. И залпом не замахнешь как лекарство, потому что обжигающе горячий.

Зато норовящий заснуть мозг отреагировал на это вливание как надо. Будто с первым же глотком по нейронам побежали электрические импульсы, в тело как-то рывком вернулась бодрость. И даже снова захотелось вскочить. Хорошо, блин, быть молодым! Понятно, что эффект будет коротким. И по возвращении домой придется отсыпаться и отдыхать. Но сейчас много и не требовалось. Чисто чтобы вернуть драйв на наш финальный выход.

— Хорошоооо, — сказала Наташа. — Хотя гадость, конечно. Процедить надо было…

— Процедить ей… — пробурчал Иван Михайлович, тоже прихлебывающий кофе из стакана.

И тут на меня нахлынула волна какого-то ванильного умиления. Так стало хорошо, разве что слезы на глаза не навернулись. Вот от этой всей обстановки. От брезентовых стен, подсвеченных теплым пламенем керосинки. От снова заблестевших глаз Наташи. От забавного вида Ивана Михайловича, придерживающего свою двустволку…

— Мы сейчас как будто в кино про партизан, — прошептала Наташа. — Укрываемся в блиндаже, пьем кофе, а вокруг — война и немцы.

— Ха-ха, те же мысли, — тихо засмеялся я. — Иван Михайлович, спасибище огромное, вы прямо-таки нас к жизни вернули!

— Да что там… — отмахнулся он. — Вы молодцы, ребята! В следующем году-то приедете?

— Честно? — хмыкнул я. — Еще не знаю.

— Вы давайте, приезжайте, — Иван Михайлович подался вперед. — В деревне же работы нету вообще сейчас, а тут мужикам хоть какой-то калым получился. И народу сколько приехало вон.

— Посмотрим, — сказал я и поднялся. — Ну что, моя королева? Пора на выход!

— Сейчас допью только, — сказал Наташа и посмотрела в свой стакан. — Велиал, а ты умеешь гадать на кофейной гуще?

— Что, жалко, что добро пропадает? — хохотнул я.

— Просто мне кажется, что момент очень подходящий… — проговорила Наташа и резко встала. — Да, пойдем. Если еще не время, выгоним со сцены тех, кто там поет. А то я чувствую, что долго меня этот кофе на ногах не продержит…