Черт его знает… Нет у меня подходящего профильного образования, которое дает всем этим нюансам названия. Сэнсей пел свои же знакомые песни с крыльца дворца культуры, только вместо «Папоротника» теперь играли «Цеппелины». И ощущение от знакомых песен было… незнакомое. Хотя, возможно, это просто игры субъективного восприятия. Моего лично. Музыкантов из «Папоротника» я толком не знал. Они так и остались для меня «какими-то хиппанами из Москвы». Зато с «Цеппелинами» я довольно продолжительное время работал бок о бок, в каком-то смысле они стали для меня своими. Неблагополучные детки благополучных родителей. Примерно такие же, как и Ян, который их в свое время собрал.
Я поморщился.
Ян вообще вызывал во мне противоречивые эмоции. С одной стороны, он мне не нравился. Он постоянно вел себя как мудак, и я, по сути вообще не должен о нем беспокоиться. Парень взрослый, проблем на свою патлатую башку сам нацеплял. Пусть сам и выгребает теперь. Не маленький. Но с другой стороны, что-то мне мешало просто взять и вычеркнуть его из своей жизни. Хрен знает, внутренний Макаренко это в моей голове нудит или еще что-то такое. Мол, моя педагогическая ошибка. Взялся работать с человеком, а дело до конца не довел. А вот если ты завтра увидишь Яна опустившегося и бухого в обществе вокзальных бомжей, что ты будешь делать?
Я тряхнул головой.
Совесть — странная дама. Иногда вообще бывает непредсказуемой. Пожалуй, надо будет все-таки поинтересоваться, как у Яна дела. Потом, после фестиваля. Забавное раздвоение личности опять получилось. Взрослый я искренне был согласен с Василием. Попереживает и поднимется, делов-то. Ну, получил от судьбы пинка, с кем не бывает? А вот максималистичная и юная часть личности реально переживала. Типа, а если вот этот мой финт с «Цеппелинами» реально выкинет Яна на обочину, как я потом своему отражению в глаза буду смотреть? Зная, что послужил этому причиной?
Хотя может быть все эти мои внезапные моральные терзания спровоцировала песня Сэнсея, которую он пел прямо сейчас. Протяжная, тоскливая, депрессивная.
Я снова тряхнул головой и посмотрел на Еву. Она почувствовала мой взгляд и сжала мою руку.
— А хорошо ты придумал, — проговорила она мне на ухо. — Так душевно получилось. И не так душно, как в зале.
— Спасибо! — сказал в микрофон Сэнсей, когда песня закончилась. — Мне тут изо всех сил делают знаки, что концерт подзатянулся, и его пора заканчивать. Но мы с вами так хорошо друг друга понимаем, что, пожалуй, я рискну спеть еще одну песню. Но сначала расскажу историю, как все получилось. В общем, представьте. Лес, палатки, догорающий костер. У нас был длинный тяжелый переход, кто был в турпоходах, тот знает, как это бывает — когда устал так, что, кажется, сейчас отрубишься прямо сидя, но продолжаешь сидеть, не идешь спать, потому что хочется, чтобы это мгновение длилось и длилось. И тут наш инструктор взял гитару и начал тихо петь. Песня была такая, знаете… «Опять мне приснились горы, суровы и величавы…» И я слушаю, как он поет и играет. И мозгом понимаю, что делает он это плохо. Но на душе так хорошо, что корявые аккорды и лажа вообще никак не цепляют. Это была первая песня, которую я научился играть на гитаре. И потом всегда играл ее вот так.
Сэнсей изобразил неумелые аккорды и спел несколько строчек пафосной туристической песни.
Потом тихо засмеялся.
— Честно говоря, когда я начал рассказывать, то у меня была какая-то другая идея, но сейчас я ее забыл, — сказал он. — Так что мораль будет внезапная. Не бойтесь петь лажу. Бойтесь не петь вообще, когда душа поет.
Мое утро на следующий день началось в половине шестого утра, то есть поспать у меня получилось часа три. Когда зазвенел будильник, вырывая меня в суровую реальность, мне чертовски хотелось послать эту самую реальность куда подальше, закинуть надоедливую звенелку на шкаф и повернуться на другой бок.
Но я этого, конечно же, не сделал.
Выбрался из теплых объятий Евы, коснулся губами щеки своей сонной подруги и принялся натягивать джинсы. Увы, этот подъем был запланирован. Так что, если не я — то кто?
Задача была несложной, и не требовала от меня никаких умственных усилий. Нужно было сесть за руль, доехать до типографии, забрать там свеженапечатанный утренний выпуск фестивальной газеты и доставить его в пресс-центр. Откуда его разберут волонтеры и доставят по всем точкам распространения.
«Блин, ну можно же было отправить кого-то из волонтеров…» — думал я, открывая ворота. Машину в этот раз я предусмотрительно загнал во двор дома тети Марты. Не гараж, конечно, но если бы в гараж, то пришлось бы просыпаться еще минут на двадцать раньше.
«Жаркий день будет сегодня…» — я прищурился, глядя, как утренние лучи пробиваются через кружево зеленых листьев. На небе — ни облачка. Есть, конечно, шанс, что после обеда набегут, прогноз на этот счет был какой-то неоднозначный. Но сейчас все говорит о том, что с погодой нам повезло. Сегодня же первый концерт на стадионе…
«Надо будет заглянуть к Астароту», — мысленно усмехнулся я, аккуратно выруливая на улицу. Сонность к этому моменту благополучно осталась в прошлом. Проснувшийся мозг принялся анализировать вчерашнее открытие феста в «котлах» и пришел к нескольким выводам. Во-первых, что получилось хорошо. Даже несмотря на то, что расшалившихся рокеров после концерта Сэнсея на крыльце пришлось доблестным сотрудникам милиции урезонивать. Кого-то даже в отделение забрали из особо рьяных. Но пока что все в пределах допустимой нормы. Так, побуянили из избытка чувств, вот обитатели окрестных домов и напряглись. Главное — без вандализма обошлось.
А вот четырнадцать гостей в квартире Астарота — это, конечно, та еще ситуация.
«Сейчас отвезу газеты, и надо будет забрать у него красноярцев и поселить в 'химиках», — подумал я, поворачивая на совершенно пустой проспект Ленина.
Угрюмый мужик в синем рабочем халате выдал мне несколько пачек свежих газет. Я расписался в ведомости, загрузил их в багажник и помчал к пресс-центру. Спать мне уже не хотелось, а вот есть — очень даже.
Шум пресс-центра было слышно даже с улицы, через распахнутые окна. Даже до того, как я заглушил двигатель. Вот уж кто настоящие энтузиасты своего дела!
Я нагрузился пачками газет и поднялся на крыльцо.
— … так, ты пишешь? Короче, тогда так: «автор художественно-эротического произведения так и не нашелся, хотя поговаривают, что это творчество одной из звезд современного рока. Мы следим за развитием событий, и по секрету хотим заранее сообщить, что сей шедевр наша редакция успела запечатлеть во всей красе. Так что желающие выкупить фото для домашней коллекции могут оставлять заявки в почтовом ящике редакции…»
— А может фото в газете напечатаем?
— Фу, там матом! Давайте не будем!
— А кто нам запретит вообще? Это же Кинчев нарисовал!
— Да не Кинчев это!
Я остановился на пороге. Всегда нравится наблюдать за работой энтузиастов.
— О, Велиал! Ты газету привез! Супер! Тащи сюда, у меня тут уже волонтеры интересуются, когда можно забирать! — ко мне навстречу бросилась худенькая девица с растрепанными волосами, заколотыми карандашом. — Если еще на полчасика останешься, то можешь помочь отвезти в типографию новостную ленту! Кофе будешь? И булочки… Эй, Ксюха, булочки у нас там остались?
— Их Веня доел только что!
— Вот пусть Веня за новыми и бежит! Так, Велиал… А, да! Газета! Пойдем, покажу, куда положить!
Катя, вспомнил я. Точно, девушку зовут Катя. Из команды Жана, активистка и умница. Дежурный редактор пресс-центра сегодня, по всей видимости. Вообще Жан как-то хорошо устроился. Иван ему подогнал место прямо в редакции, в соседнем здании от типографии. И Жан его, ясное дело, взял. И посадил туда самых трушных своих музыкальных журналистов. С их отдельной газетой, целиком посвященной интервью с музыкантами и репортажам с концертов.
Василий предложил свое помещение, мол — удобно, тут штаб волонтеров, новости из первых рук и вот это все. Жан и это место тоже прибрал к рукам, посадил туда команду энтузиастов-сплетников во главе вот с этой самой Катей и еще парой человек. И они в круглосуточном режиме несли околотусовочный бред в массы. И эту «неформальную» редакцию Жан от Ивана типа скрыл. Типа, подпольный новостной листок фестиваля, с соответствующей атмосферой. Не думаю, что Иван был не в курсе. Печатались-то все эти газеты в одной и той же типографии. Но это и не для Ивана было сделано, а для самих журналистов. Чтобы им работалось веселее. Конспирация, папарацци, вот это все.
Я поставил пачки друг на друга на обшарпанном стуле. Катя шумно выдохнула, вытерла лоб и посмотрела на меня с таким видом, будто собиралась что-то сказать, но забыла что.
— Во сколько тебя сменят? — спросил я.
— В половину десятого, — фыркнула Катя. — Ну, должны в девять, но я не верю, что Жан к девяти проснется.
— О, сегодня Жан будет дежурным? — удивился я.
— Я тоже ему говорила, чтобы он сидел в большом кресле, а сюда не совался, — сморщила нос Катя. — Но какое там! А, вспомнила, что спросить хотела! Ты слышал, что вчера в гостинице «Новокиневск» случилось?
— Эээ… нет, — покачал головой я.
— Значит, вранье, — сделала поспешный вывод Катя. — Так, кофе! Пойдем немедленно пить кофе. И заодно посмотрю, что у нас там с лентой новостей утренней.
— А что случилось в «Новокиневске»? — спросил я.
— Да ничего, наверное, — на ходу махнула рукой Катя. — Просто у нас тут противоречивая информация. В три часа ночи явились две девчонки, которые рассказывали, как они в номере у Кинчева бухали. С подробностями про битье стеклол и кидание в прохожих презервативами с водой. А с другой стороны, наши волонтеры из «Колоса» рассказывали, что рокеры там слегка надебоширили. И тот же самый Кинчев над крыльцом нарисовал похабную картинку. И надпись еще…
— Слушай, ну одно может и не исключать другое, — пожал плечами я.
— Или вообще ничего этого не было, ага, — бросила Катя, заглядывая в древний электрический кофейник. — О, кофе есть, это отлично. Сейчас кружки только найдем… Эй, народ, признавайтесь, кто мою кружку подрезал?
— Вообще-то, Кинчева в «Колосе» поселили. Так что врут те девки, стопудово!
— Они могли и без Кинчева презервативами по прохожим кидаться!
— Ага, и как ты это проверишь?
— Да легко! Тут до гостиницы — два шага! Идем туда и смотрим на тротуар под окнами. Если там валяются презервативы, то значит все правда!
— Ой, вот ты сказал! Там все время презервативы валяются! Это же не значит, что у нас там каждую ночь Кинчев с малолетками бухает!
— Слушайте, ну что мы к этому Кинчеву прицепились? Вообще у нас в «химиках» ночью устроили массовое сожжение лифаков.
— Чего сожжение?
— Лифаков! Ну, лифчиков! Бюстгальтеров. Такие штуки, их девки еще на сиськи надевают…
— Да знаю я, что такое лифак! В каком смысле их сжигали?
— Ну, там, короче, кто-то произнес речь про свободу, а потом как-то это все трансформировалось, что свободными должны быть сиськи, ну и…
— А фотки есть?
— Ага, три раза…
— Да ладно, фиг с ним! Кто тебе рассказал?
— Костя.
— А он где?
— Не знаю, уже спит, наверное.
— Телефон его, срочно!
Катя сорвалась с места, сунув мне кружку и кофейник.
— Вот, сам нальешь, у меня срочное дело!
«Главное в такой момент — не путаться под ногами», — подумал я, налил себе полную кружку кофе и отошел в уголок.
— Вот, я булочек принес, — рядом материализовался худосочный паренек в клетчатой рубашке и поставил на тумбочку тазик свежих плюшек.
— Откуда ты их в такое время взял? — спросил я. — Магазины же закрыты еще!
— Катина бабуля печет, — сообщил парень. — Она сказала, что все равно просыпается затемно, вот сразу и начинает. А мы отряжаем гонца, как только заканчиваются…
Тут вся редакция взорвалась громовым хохотом, и я понял, что с этими булочками пропустил что-то интересное.
— … да помолчите вы! И что дальше?
— В общем, когда их милиция поймала, они начали рассказывать, что на самом деле их похитили инопланетяне, а сейчас вот вернули. И что на ВДНХ прячется летающая тарелка. Прямо на дне пруда. И, короче…
— Да нет, блин, подожди! А «пиночеты»-то куда делись?
— В смысле — куда? Я же говорю, они в люк канализации сбежали.
— А костюмы у них откуда?
— Какие костюмы?
— Ну, инопланетянские!
— Да это не инопланетянские костюмы были, а противогазы просто. И химза еще.
— Так, я запуталась. Значит, тот боров сказал ментам, что его инопланетяне похитили, так?
— Давай я еще раз расскажу! Короче, там чуваки какие-то пытались с территории макаронки вынести мешки с мукой, а тут…
— Слушайте, у меня новость просто закачаешься! И фотографии есть! Так Кинчев и еще какие-то рокеры устроили гонки на детских велосипедах!
— Прямо сейчас?
— Да!
— А где?
— Прямо на алллейке возле «России»! И там уже телевизионщики пригнали! С ГТРК!
— Блин, а им-то почему не спится? А наши, с «Генератора» там есть?
— Катя, да это же липа все! Там не Кинчев на самом деле! Это наши с «Генератора» и есть. У них вчера была программа, и там Антона загримировали под Кинчева. И потом они…
— Слушайте, у меня такое впечатление, что к нам кроме Кинчева никто не приехал вообще! Что за кинчевоцентризм в одном отдельно взятом Новокиневске, а? Если что, там в «Колосе» еще «Коррозия металла», «Ария» и «Король и шут». И еще много кто. А вас только Кинчев интересует.
— Так только про него сегодня все новости приносят.
— О, есть идея! Давайте утренний выпуск назовем «Кинчев-ньюс»!
Я потянулся за третьей булочкой и обнаружил, что кофе я уже допил. Но милая неразговорчивая барышня уже почти сварила новую порцию во втором кофейнике.
— Весело тут у вас, — сказал я Кате, когда та вынырнула из суеты и предприняла новую попытку налить себе кофе.
— Еще минут пятнадцать, и все будет готово, — заверила она. — Ты же дождешься?
— Обязательно, — кивнул я.
— Это хорошо, — Катя присела на край стола и задумчиво сделала несколько глотков. — А как вчера прошло открытие? Хороший был концерт?
— Ты же сидишь на информационном потоке! — удивился я. — Что я смогу тебе нового рассказать?
— Я сижу на говнопроводе, — засмеялась Катя. — У нас про концерты не рассказывают. Только про ритуалы сожжения лифаков, бухих школьниц и елдаки над входом в гостиницу. Да нет, ты не думай, что я жалуюсь! Я свою работу обожаю! Просто на концерт хотелось, а мне выпало дежурить в редакции.
— Так сегодня иди! — сказал я. — Сегодня на стадионе открытие.
— У меня билета нет, — вздохнула Катя.
— В смысле⁈ — удивленно вскинул брови я. — Ты же пресса! Как у тебя может не быть проходки на весь фестиваль?
— Ой, ну мы же неофициальная пресса! — засмеялась Катя. — Даже где-то запрещенная. Ну, если бы было, кому запрещать, нас бы точно запретили.Так что билетов нам не полагается.
— Непорядок, — покачал головой я и полез за пазуху. — Вот, держи! Входной на двоих. Начало в шесть на «Локомотиве».
— Ой, ты мне свой что ли отдал? — Катя сделала большие глаза, но бумажку из моих рук выхватила. — А если тебя не пропустят? Ой, блин, всякую фигню говорю! Как тебя-то могут не пропустить! Спасибо!
Она быстро чмокнула меня в щеку и снова ринулась в гущу своих шумных журналистов. Оставив кружку с кофе на тумбочке.
Я остановил машину у подъезда Астарота и подумал, что надо бы Шемяке позвонить. Потому что четырнадцать человек, да еще и с рюкзаками в мою «четверку» ну никак не влезут. Даже если их утрамбовать штабелями…
«Ладно, позвоню от Сани», — подумал я. Ну что ж, посмотрим, как прошла ночь у нашего гостеприимного фронтмена…