Кусты за оградой были подстрижены, медь на дубовой двери начищена, мраморное крыльцо казалось вымытым с мылом. Дом содержался в отменном состоянии — хоть сейчас на продажу. Эльга надавила на рычажок звонка, и в ответ раздался неспешный перезвон, приглушённый толстыми стенами. Она узнала мелодию из фильма «Мы встретимся вновь».
Дверь распахнулась, едва отзвучала последняя нота. Ди Ронн молча замер на пороге, глядя на неё.
— Не нравлюсь? — Эльга склонила голову к плечу.
Сегодня она надела последнюю обновку от Тильды — платье с маленькими рукавчиками, сшитое из чесучи, дикого некрашеного шёлка зеленовато-бежевых и песочно-золотистых оттенков. На плечи ей волнистой гривой падали волосы цвета спелой пшеницы, на лице не было ни следа косметики.
Ди Ронн отступил в сторону, пропуская её в знакомый вестибюль Взял за руки и отстранился, рассматривая.
— Ты выглядишь…
— Моложе? — подсказала она.
— Другой. Честно скажу, в первую секунду я тебя не узнал. Твои волосы…
— Это мой естественный цвет.
Его брови дрогнули, готовясь нахмуриться, мышцы вокруг глаз напряглись. Даже мужчине очевидно, что краска с волос не сходит за пару дней. Эльга лукаво улыбнулась:
— Я носила прагмат. Заколку, парную кольцу. Позволяет менять цвет в считанные минуты.
— Ты умеешь удивлять, — пробормотал ди Ронн, водя большими пальцами поперёк её ладоней, от указательных пальцев к мизинцам. Потом, не выдержав, посмотрел ей на руки.
— Его нет, — подтвердила она.
Взгляд ди Ронна снова прошёлся по её лицу, заново изучая каждую чёрточку — и в следующую секунду Эльга оказалась в его объятьях.
— Ты так долго пряталась от меня, — прошептал он, трогая губами её пушистые локоны. — Прятала свою настоящую красоту…
Ещё никогда он не целовал её так осторожно — будто не мог поверить, что это она, будто открывал заново, как неизведанную землю.
От этой осторожности, от того, как он говорил и смотрел, у Эльги тянуло в груди, сладко и болезненно, перехватывало горло, и хотелось вцепиться в него руками и ногами, чтобы никогда больше не потерять.
— И как — без помады? — тихо спросила она, когда ди Ронн остановился.
— Сладко, — он улыбнулся, вновь склоняясь к ней. — Я отпустил эру Матрес. Мы одни.
— Покажешь мне дом?
Дымные глаза, оказавшиеся так близко, что видно было каждую крапинку в радужках с тёмными ободками, вспыхнули и сузились:
— Снова решила меня помучить?
— Совсем чуть-чуть, — улыбнулась Эльга.
Дом был хорош. Отделан нейтрально, в классическом духе, обставлен дорого и по моде, но от этого больше похож на выставку, чем на жильё. В нём и пахло, как в музее — чистотой, приправленной мастикой для паркета, деревом и лаком. Не выпуская Эльгу из объятий, ди Ронн продемонстрировал ей кухню, парадную столовую с натюрмортами на стенах, гостиную с камином из яшмы, библиотеку, набитую смайянской художественной литературой. Солнце бросало в окна последние красноватые лучи, и в умирающем свете казалось, что они перенеслись в конец времён, где о людях напоминают только кресла и книги, как прагматы напоминают о дарителях.
Ди Ронн привёл Эльгу в бальный зал, и она спросила:
— Как ты живёшь один в таком огромном доме?
— Никак, — он пожал плечами. — Я здесь просто ночую.
Второй этаж был похож на гостиницу, из которой съехали все постояльцы: слишком много пустых спален. Но Эльге понравилась диванная комната с окном-фонарём, за которым тускнели отсветы заката.
— Думал поставить здесь телескоп, — сказал ди Ронн, — да руки не доходят.
Под конец они заглянули в просторный кабинет со стеной книг и внушительным столом, на котором не было ничего, кроме лампы с тканевым абажуром и письменного набора из камня и бронзы.
— Ты здесь не работаешь, — заключила Эльга.
— Только почту разбираю, — ди Ронн притянул её к себе и поцеловал в висок. — Твоё любопытство удовлетворено? Идём!
Оказалось, что жизнь в доме всё-таки есть: в узкой комнатке дальше по коридору ждал накрытый стол. Эльга едва не застонала от оглушительного запаха апельсинов, нарезанных дольками, и целого коктейля фруктовых и ягодных ароматов. Ди Ронн спросил, не хочет ли она чего-нибудь посерьёзнее.
— На ночь? — притворно ужаснулась Эльга.
— Страль-операторам можно, поверь.
— Верю, но не хочу. Мне нравится это, — она взяла с блюда канапе с ягодами и сыром и губами стянула со шпажки половинку восхитительно спелой клубничины.
— Ты права, — ди Ронн следил за ней, как заворожённый. — Это гораздо вкуснее.
Воздух наливался сумраком, и сторрианин встал зажечь свет. Вспыхнули настенные лампы в круглых колпаках. Хрусталь на столе заиграл гранями, сочно заблестела мякоть персиков и сахарные кусочки арбузов на серебре и фарфоре, а последняя виноградина на шпажке налилась светом, как бусина полированного нефрита. Эльга отправила её в рот и ткнула шпажкой в сторону двери в боковой стене, оклеенной светлыми обоями:
— Что там?
Ди Ронн молча распахнул дверь и обернулся к Эльге, поблёскивая глазами. В полутьме соседней комнаты угадывались контуры двуспальной кровати.
Эльга улыбнулась уголками губ.
— А ванная?..
— Есть, — сторрианин вернулся к столу. — Хочешь, посмотрим прямо сейчас?
— Сначала хочу вина, — сказала Эльга. — Вижу, у тебя «Спрудленд».
Ди Ронн начал откупоривать бутылку, но отставил и взял спички.
— Немного романтики.
В стеклянных сосудах на столе плавали лепестки цветов и маленькие свечи. Ди Ронн зажигал их одну за другой, и цветное стекло озарялось светом.
— Так делают на Мелоре. По-моему, красиво.
Пока он разливал вино, Эльга любовалась свечами, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую. Приняла бокал из его рук и наконец согласилась:
— Красиво. Но электричество мешает.
Ди Ронн поставил свой бокал и отошёл к выключателю. Едва он повернулся спиной, Эльга быстро достала из кармашка тоненькую пробирку с раздвижной крышкой и уронила в его вино коричневый шарик размером с зёрнышко.
Свет померк, на столе стало разноцветно и сказочно, и шарик, невидимый в полутьме, растворился без следа.
Эльга поднялась навстречу ди Ронну. Стукнулись бокалами. Она пила медленно, не отводя глаз от его лица, погружённого во мрак, подсвеченный огоньками свечей, и в крови у неё растекалось тепло с нотками терпкой сладости и шоколада. Пила — пока не выпила всё. И ди Ронн, так же неотрывно глядя на неё, тоже осушил свой бокал.
Эльга шагнула к нему, положила ладони на твёрдые плечи и привстала на носки.
— Будь нежен со мной, — шепнула в самое ухо.
Последнее условие, которое она поставила ему. Последние препятствие.
Его грудь резко поднялась, и щекиЭльги коснулось горячее дыхание.
Она тоже вздохнула. И наконец дала себе свободу — всем своим желаниям, фантазиям, снам, горьким, как перец, и сладким, как корица… Огню, который столько раз безжалостно гасила.
Сейчас можно было гореть и плавиться, обнимать его, осыпать быстрыми жадными поцелуями шею и лицо, прихватывая кожу губами и зубами — и ощущать его изумление и горячий отклик. Открывать себя его рукам, тонуть в ласках, неожиданно медленных и терпеливых, трепеща каждым нервом — и требовать ещё. Захлёбываться одним дыханием на двоих, прижиматься лицом к обнажённой коже, обвивать собой, когда, подхватив под бёдра, он нёс её и укладывал на постель. Слушать, как в голове стучит, гудит обжигающим прибоем: мой! мой! наконец!
Он изучал её тело, подмечая, где и как ей нравится, и она делала то же самое, ловя его хриплые вздохи, и выгибалась ему навстречу, чувствуя, что он сдерживает себя, и не сразу поняла — это потому что она попросила.
Правильная, разумная предосторожность, но сейчас такая ненужная…
Под его жаркой тяжестью она ощутила себя слабой и податливой. Ночь глядела с высоты его глазами — тёмная, влажная, в бликах от далёких огней, ночь входила ей в душу, заполняла собой, прорывая все запреты, все преграды.
Она судорожно всхлипнула, поймала его удивлённое:
— Мориса, ты…
— Твоя, — выдохнула в ответ, отметая любые вопросы.
Не отдам. Не отпущу. Не сейчас...
Она нырнула пальцами ему в волосы, пригнула к себе и ужалила в губы. А потом зажмурилась, принимая его всего, до конца, со всем, что он отнимал и давал взамен, и по её телу раз за разом прокатывалась тёплая тягучая волна, нарастая, обещая больше, пусть не сейчас, но скоро, скоро…
Ламп они не зажигали, довольствуясь теми, что остались гореть в соседней комнате, и эхо этого заёмного света струилось по их влажной коже желтовато-пепельными вуалями. Она гладила его шею, плечи, вбирала запах и вкус свежего мужского пота. И таяла от новых поцелуев, и ловила ртом воздух, когда он повёл рукой вниз по её груди и животу и подарил ей наслаждение, в котором мир на мгновение остановился, провалившись в бесконечно сладкое нигде...
Время вопросов настало после, когда они лежали в сытой неге, похожей и не похожей на ту, что Эльга испытывала в снах, навеянных Конфетерией.
— Как вышло, что ты до сих пор не знала мужчину?
В его голосе не было настоящего любопытства. Казалось, ничто в целом свете сейчас не имело значения — для них обоих. Голова Эльги покоилась на груди ди Ронна, его рука обнимала её, поглаживая спину.
— Так получилось, — она пожала одним плечом. — Не нашлось никого подходящего.
— При твоём способе заработка…
— Ты снова путаешь продавца и товар.
— Я не о том. Ты яркая, чувственная, смелая, а вокруг столько видных мужчин, ищущих любовных приключений. Неужели ни один не тронул твоё сердце?
— Сердце не ищет приключений, — отозвалась Эльга, — оно ищет любви. А ко мне приходят за страстью, за разнообразием, за изощрёнными удовольствиями, за острой приправой к пороку. Я слишком хорошо изучила этот сорт мужчин и знаю, что может скрываться за внешней благопристойностью. Я видела людей, для которых жажда наслаждений заслоняют всё остальное. Увлечься кем-то из них всё равно что провалиться в болотную трясину.
Особенно когда в твоей крови звучит сладкий шёпот Конфетерии, а голову кружит от ощущения силы, которую она даёт.
Ди Ронн помолчал.
— Но дело не только в этом, так ведь? Была какая-то история.
— Ты прав, — она шевельнулась, собираясь взглянуть ему в лицо, но передумала и лишь потёрлась щекой, вдыхая запах его кожи. — Я встретила человека. Это было как удар молнии. Чувство, что нас соединила сама судьба и просто не может разлучить. Я была очень молода, наивна и доверчива. Приняла слова, сказанные в порыве юношеской горячности, за обещание. И ждала его, ждала много лет. До тех пор, пока… — Эльга запнулась.
— Пока не встретила меня? — тихо подсказал ди Ронн.
— Пока не встретила тебя, — повторила она медленно.
— Всё ещё горюешь о нём?
— Какой смысл? Того мальчика больше нет. Думаю, он превратился в кого-то взрослого, циничного и самоуверенного вроде тебя.
— Боже, ты так говоришь обо мне, — ди Ронн поцеловал её в макушку, и Эльга почувствовала, что он улыбается. — Знаешь что, Мориса? Бросай свою сомнительную работу…
Она подняла голову, и Ди Ронн, всё ещё улыбаясь, посмотрел ей в глаза.
— Ты сама сказала, что этот дом слишком велик для одного. И эре Матрес будет веселее.
Эльга молчала, и он посерьёзнел:
— Ты талантливый страль-оператор, Мориса, ты многого можешь достичь. Поступай в академию. Если тебе не хватает денег, я дам. О деньгах вообще не думай, у меня их достаточно.
Эльга отодвинулась и легла рядом.
— Предлагаешь мне стать содержанкой?
— Что за вульгарное слово, — ди Ронн повернулся на бок, чтобы видеть её лицо.
— Неужели замуж позовёшь? — Эльга приподняла бровь.
И невольно замерла в ожидании ответа. Ди Ронн, казалось, тоже перестал дышать. Или она приписала ему свои эмоции? Мгновение тишины растянулось на несколько ударов сердца. А потом он подавил зевок и будто через силу произнёс:
— Мориса, мы взрослые люди.
Было видно, что ему неловко и неприятно.
— Разумеется, — сказала Эльга. — Взрослые, циничные и самоуверенные.
Она прикрыла глаза, чувствуя себя так, словно ей на сердце плеснули кислоты.
— Давай не будем сейчас говорить об этом.
— В самом деле, — пробормотал ди Ронн, зарываясь лицом в её волосы. — Должен сознаться, я отчаянно хочу спать. Обсудим это завтра.
Эльга прижалась к нему всем обнажённым телом и нежно поцеловала в губы.
— Спи спокойно, Рик. Не думай ни о чём.
Она тоже закрыла глаза и долго не шевелилась, впитывая ощущения от его близости. Потом осторожно высвободилась из объятий и ещё некоторое время лежала в полудрёме, изредка поглядывая на стенные часы. Лампы в соседней комнате были погашены, но света от Сторры за окном хватало, чтобы рассмотреть положение чёрных стрелок на белом циферблате.
Выждав достаточно, она неслышно поднялась, собрала свою одежду и в последний раз оглянулась на спящего ди Ронна. Его лицо, в серебряных мазках ночных отсветов, казалось мирным и красивым. Эльга закусила губу и на цыпочках выскользнула за дверь.
В маленькой столовой всё так же упоительно пахло фруктами, и она задержалась на миг, чтобы прихватить канапе со стола. Дом был тих и тёмен. Эльга, невесомая, как дух, прошла по коридору до кабинета, затворила за собой дверь.
Разбираю почту, он сказал.
Она оделась, села за стол и включила настольную лампу. Столешница опиралась на две тумбы с выдвижными ящиками. Верхний ящик правой тумбы был заперт, в верхнем ящике левой оказались в основном счета и квитанции. Эльга выдвинула средний и улыбнулась: поверх каких-то бумаг и рассыпанных в беспорядке писем лежала новая книга Готлиба Кизена «Философия страль-процесса. Заметки между делом». Ни в книжные магазины Сётстада, ни в библиотеку академии книга ещё не поступила, и Эльга не удержалась от соблазна пролистать страницы, пахнущие свежей типографской краской.
На титульном листе красовалась дарственная надпись серебряными чернилами: «Рику ди Ронну, моему лучшему ученику. Не бойся мечтать и помни, что безумные идеи приводят к великим открытиям!»
Эльга раскрыла книгу наугад:
«Всем знакома аналогия с призраком или душой, которая неосязаемо пребывает в прагме, обретая жизнь и цель по воле страль-оператора. Но стоит помнить, что наша первая задача — проявить цель-структуру в себе. Раньше считали, что структура оператора становится замкнутой или открытой в зависимости от структуры прагмата, с которым он имеет дело. Теперь мы говорим, что структура оператора лабильна: её нельзя надстроить, но можно изменить. И в этом мне видится потрясающая метафора человеческой судьбы, которая определяется нашим ежеминутным выбором и нашей работой над собой. Мы рождаемся с заданными свойствами в заданных обстоятельствах, но сами ставим себе цели и определяем способы их достижения, а главное, мы вольны менять свой путь, если нас что-то не устраивает…»
Эльга горько усмехнулась и захлопнула книгу.
Несколько посланий от профессора — с Мелора, Цекаты, Кезы — она повертела в руках, но читать не стала. Как и другую почту, подписанную мужскими именами.
В нижнем ящике нашлась стопка писем от некой Беатрикс ди Ронн с Шаткамер-страда, 19. Эльга наугад выбрала одно и, пробежав глазами, поняла, что эра ди Ронн приходится Рикарду матерью. Она писала сыну раз в месяц, в первых числах, ровно по полторы страницы.
Пошарив ещё, Эльга отыскала другую стопку, перехваченную красной резинкой. Отправителем значилась эра Сеала Фордель. Эльга прочла три письма — нижнее, верхнее и из середины. Два положила на место, последнее оставила на столе, потом сняла телефонную трубку и вызвала такси.
Из сумочки была извлечена ещё одна пробирка, немного больше первой. Внутри, скрученный трубочкой, лежал пожелтевший блокнотный листок с оборванным уголком. Эльга вытряхнула его на стол и аккуратно разгладила.
Закончив, спустилась на первый этаж, и в ванной, которую приметила во время экскурсии, привела себя в порядок. Она ни о чём не думала — всё было давно продумано, и менять план не имело смысла.
Даже если собиралась.
Небо уже светлело, когда Эльга покинула особняк главного конструктора — элегантная молодая дама с чёрными, как перо ворона, волосами. Негромко стуча каблучками, она прошла вверх по улице до деревянного павильона автобусной остановки, где ждало такси — как она и просила. Деревья за коваными оградами купались в утреннем тумане, воздух пах влажной землёй и надеждами, обречёнными рассыпаться в прах.
Но в одном Эльга была согласна с ди Ронном: довольно порочных сладостей. Время Морисы Муар истекло.