Мы вошли в зал не как участники.
Как армия, готовая к сражению.
Я в боевом платье, с ринговкой в руке, с глазами, полными надежды… и подозрения.
С Мароном сзади — как тень, как страж, как дракон, который только что понял: «Это не бал. Это — цирк. И я, видимо, в первом ряду».
Зал был… странный. Или я себя вчера чувствовала так хреново, что не обратила внимание, или он преобразился за одну ночь!
Не роскошный. Не золотой с завитушками и атмосферой возвышенности.
Нет. Северный. Как будто его вырубили изо льда и гранита, а потом приказали: «Сделайте красиво». Стены — из камня. Пол был натер так, что напоминал лед. Потолок — высокий. Под самым потолком на стенах, освещенных холодным светом, сидели странные птицы. Ой!
Тёте Оле пора зрение делать. Иначе такими темпами я скоро буду здороваться на улице с незнакомыми людьми.
Я присмотрелась.
Нет, не вороны. И не птицы. Суровые зайцы с оленьими рогами и крыльями. Небольшие. Статуэтки. Эти гремлины смотрели вниз с выражением: «Че? Развлекаться пришли? Да? А тут, между прочим, серьезное заведение!».
На троне восседал наместник.
Старый. Суровый. Борода — как у Одина. Взгляд — как у волка, который только что съел оленя и теперь думает: «Кто следующий?»
Рядом — судья. Местный аристократ. Худой. Надменный. С лицом, как будто его только что поймали за углом и заставили съесть лимон. Опытные люди на выставках всегда обращают внимание на настроение судьи. От него зависит всё!
Тут было ясно, что у нас близится «День Хорька» и половина, если не все, уйдут с «очхорями». — ОГО! — выдохнула я, оглядывая зал. — Участников мало! Очень мало! Это — подарок судьбы! Это — чудо!
Я чуть не запрыгала от радости. Наконец-то! Нет толпы. Нет давки. Нет сотни конкуренток с волосами до пят и улыбками до ушей. Только… пять пансионов и несколько одиночек. Пять. Как пальцы на руке. И один из них — мой. «Ласточкино гнездо». Скромный. Честный. Без подкладок, без приклеенных волос и накладных грудей.
— Ласточкино гнездо! — объявила я слуге, который записывал приехавших.
— Почему «Ласточкино гнездо»? — спросил Марон.
— Потому что в силу финансового положения мы умеем лепить из любого дерьма сложные формы, — усмехнулась я, чуть не прыснув от собственного экспромта.
А потом я увидела ее.
Мадам Пим.
Она стояла и улыбалась, будто она — хозяйка бала. Рядом — её девочки: Анна — новенькая. Красавица. Брюнетка. Победительница. Волосы — как шелк. Взгляд — как у принцессы, которая знает, что выйдет замуж не меньше, чем за короля.
Две другие девочки стояли рядом с ней, но их присутствие было менее заметным. Одна из них, казалось, была тенью самой себя, её взгляд был устремлён в пустоту, а движения — вялыми и безжизненными. Она была словно цветок, который не получил достаточно света и влаги, и теперь увядал, не раскрывшись во всей своей красе. Другая же, напротив, была яркой и живой, её глаза горели огнём, как у моей Симбы.
Третья маячила за ними, поэтому я ее не рассмотрела.
— О нет, — прошептала я, чувствуя, как радость утекает, как вода из ведра с дыркой. — Она здесь. Значит, где-то рядом — яд, подстава и клей для волос. Я так надеялась, что ее по пути сожрали волки!
— Да, мы радовались слишком рано, — послышался голос Марона. Он стоял рядом — спокойный, ледяной, готовый к бою. — Она — как таракан. Выживает везде. Даже в снегах.
— Да уж, — вздохнула я. — Если бы тараканы умели носить кринолины — она бы была их королевой.
Наместник оглядел зал. Надул щёки. Постучал по подлокотнику. И — рявкнул недовольным голосом:
— Это всё?
Судья пожал плечами:
— Вероятно, виной всему погода. Буря разыгралась. Многие застряли. В сугробах. На постоялых дворах.
Он сам был крайне недоволен ситуацией. Хотелось пафоса и “вау”, а получилось “ой” и “тю-ю-ю!”.
И тут слуги торжественно внесли призы. Я сразу поняла, что стоило тащиться в такую даль! Не просто цацки, а нечто большее. Каждой победительнице полагался красивый сундук-ларец.
Деревянные, покрытые лаком, с искусной резьбой, словно ожившей под руками неведомого мастера. С изящными железными уголками, которые сверкали на свету, и с маленькими замочками, похожими на крохотные произведения искусства.
Я не смогла сдержать восхищенного вздоха. Эти сундуки были не просто призами — они были символами успеха, признания и, возможно, будущего. Вот так многие девушки набирают себе приданое.
Я посмотрела на родителей, которые приехали со своими дочерьми, и усмехнулась. А многие родители зарабатывают на красоте дочери, чтобы раздать долги. А что? Идеальный план. И невеста с каждой выставкой и победой становится завидней. И приданное собирается. А его можно продать. Или оставить дочке, чтобы еще повысить рыночную стоимость в глазах женихов. Чтобы самим не раскошеливаться. И с жениха что-то поиметь.
Выставка началась.
Сурово. Северно. С барабанным боем, воющими ветрами на улице и судьёй, который читал правила, как приговор.
Под такое начало надо или закапывать топор войны, или откапывать.
Я потрогала ногой пол, как вдруг поняла, что это — не пол. Это, мать его растак, каток! Нога тут же уехала вперед, а меня охватила паника. Как бежать по льду? Я понимала, что у нас есть минут пятнадцать до начала рингов. Пока судья пропердит свой словарный запас, пока наместник скажет свое веское слово. Нам срочно надо что-то думать!
— Марон! — дернула я его за рукав. — Мы не пробежим! Тут лед!
— Быстро разувайтесь! — приказал генерал, а мы стали снимать обувь.
Он собрал все туфли, пока я при всех сняла нижнюю юбку и бросила ее на пол, чтобы было на чем стоять. Взгляд наместника переместился на меня. Он явно заинтересовался внезапным стриптизом. Я его, конечно, понимала. Здесь климат весьма не тот, чтобы радовать мужчин оголенными частями тела под плавную музыку. На такое пойдут только лихие и отчаянные. И то один раз в жизни. Сначала стриптиз, потом два месяца больничный. Девочки стояли на импровизированном островке моей юбки, а я переживала, что мы не успеем. Интересно, что задумал генерал?
Я уже начинала нервничать. Генерала все не было. А время поджимало. Сейчас наместник закончит и начнутся ринги!
— Теть Оль, он на вас так странно смотрит! — дернула меня Мэри.
— Кто? — спросила я.
— Дядька с бородой, — прошептала Мэри. — На троне!
— Пусть смотрит! Мне какая разница? — пожала я плечами, больше переживая за туфли.
И тут посреди речи наместника о величии северных земель, о том, как они стали частью Объединенного Королевства и такого прочего, в зал ворвался мужчина.
Не просто мужчина. Гонец. С письмом. С печатью.
— ПИСЬМО! — заорал он, протягивая конверт судье и чуть не растянулся на полу. — ИЗ СТОЛИЦЫ! СРОЧНО! ОТ КОРОЛЕВСКОГО СОВЕТА!
Судья не медля разорвал конверт. Прочитал. Побледнел. Поднял глаза на нас.
— Кто здесь — мадам Пим?