Полгода назад
- Папенька, но ему же лет сто, как минимум! – я нервно скомкала тонкий шелковый платочек с вышивкой в виде птичек. Его сунула в мои руки маменька перед самым визитом суженого.
Жених! Да ему не по невестам гулять надо, а на курорт с грязями податься – пора к земельке привыкать! Он же не просто двумя ногами в могиле стоит, из его богатого фамильного склепа уже только полы фрака модного наружу торчат. Подойти, пиночка ласкового дать и все, останется только дверь попрочнее закрыть.
- Какие сто, Тори? – батюшка поморщился. – Всего-то семьдесят пять от силы. Или восемьдесят пять. Для мужчины это разве возраст? Тебе и самой не шестнадцать давненько!
- Мне двадцать только летом исполнилось! – возмутилась тут же.
- Вот и я о том, - укоризненно глянул. - Девица далеко не первой свежести. Хоть и красивая. Блондинки с голубыми глазами всегда у мужчин пользуются спросом. Надо было тебя графу Ульмарскому отдать, когда сватался.
- Мне тогда четырнадцать всего было! И он не в своем уме находился, как всем известно.
- Да уж, в здравом уме к тебе никто и не посватается, - буркнул отец. – С твоим характером только Глен мириться мог. Царствие ему небесное. Что ж так рано помер, бедолага? Женился бы сначала, как приличный лорд, а потом уж делал бы, что в голову взбредет.
- Я не пойду за старика! – топнула ногой, и рассохшаяся половица обиженно закашляла. – Ни за что!
- Рот закрой! – папенька зло зыркнул на меня и, подхватив под локоть, подтолкнул к зеркалу. – Слезы вытри, припудрись и ступай обратно в гостиную, будущий муж ждет!
Чеканя шаг – как всегда, когда сильно злился, он ушел, оставив меня наедине с обидой, страхом и злостью. Она-то и придала сил. Промокнув платочком щеки, посмотрела в отражение.
Модную нынче башню из белых локонов навертела мама. Она же воткнула в нее вальяжно изогнутое перо в тон – пожертвовала со своей шляпки. Когда-то оно красовалось в заднице страуса, а потом птицу поймали люди и ощипали, решив, что модницам нужнее. Бедного страуса никто и не спросил. Как и у меня не поинтересовались, хочу ли замуж.
Я прищурила чуть опухшие бирюзовые глаза, которые сейчас казались зеленоватыми, и с ненавистью уставилась на прическу. Белое перо. Как белый флаг. Символ того, что Виктория де Амеди сдается? Да кукиш им всем, не дождутся. Глен говорил, что я девица непростая, а с подвыпертом, от меня неизвестно, чего ожидать.
Я торжествующе улыбнулась себе, вырвав перо из волос, и с удовольствием обрушила башню, что и без того закачалась от такого кощунства. Волосы рассыпались по плечам, что приоткрывал фривольно приспущенный верх темно-зеленого платья. Не так давно оно было портьерами в спальне родителей. Да, все так плохо. Даже шпильки и те вон проржавевшие местами.
Я вырвала их из волос и кинула на столик перед зеркалом. Потянула рюши вверх, чтобы прикрыть бессовестное декольте. С таким только содержанки по Грандстрит вышагивали после обеда, прикрывая белые лица кружевными зонтиками от солнца и стреляя глазками в мужчин, что пожирали их взглядами.
Корсет обиженно заскрипел, в пику выстрелив под ребра китовым усом. Ахнула, ругаясь. Мама затянула так, что и не вдохнуть. А уж о том, чтобы что-то съесть даже думать не приходилось. Может, на то и был расчет. Красиво накрытый к чаепитию стол пестрел маленькими тарелочками с пирожными – но все они были для гостя. Матушка уже договорилась, что оставшиеся сдаст господину Лакерье, тот продаст их со скидкой в своих магазинах для среднего класса.
Воздух с трудом входил в легкие. Зато и без того тонкая талия стала осиной. Я и сама превратилась в осу – злющую и ищущую, в кого бы вонзить жало.
Хотя, чего искать? Меня же ждет суженый, которому всего восемьдесят с гаком годиков исполнилось – в тот день, когда мне пошили первое платьице до щиколоток.
Ну, что ж-ж-ж, полетели знакомиться!