Допросы шли ещё три дня. И с каждым разом становилось всё сложнее возвращаться в ненавистный зал. Сегодня должны вынести решение. Стыдно признаться, но мне уже стало всё равно, каким оно будет. Я слишком устала слушать всю эту ложь, слишком устала видеть все эти лица. Никогда не думала, что защищать правду в суде может быть настолько мерзко и неприятно. Но вчера допросы закончились, выступили следователи. Не нужно угадывать, к каким выводам пришёл каждый из них.
Собиралась с тяжёлым сердцем. Натянула любимое офисное платье, но даже в нём не ощутила себя лучше. Артур помог застегнуть молнию и поцеловал в плечо. Вчера он был молчалив, и это только усиливало предчувствие беды.
— Что будет, если мы проиграем?
— Те, кто вас обидел, всё равно понесут наказание. Возможно, даже более суровое. Что бы ни случилось — я буду рядом. Всё будет хорошо, Лейла.
Меня это не успокаивало. Как и радостное попискивание Ленки в трубке. Мы созванивались всего дважды. Последний раз связь была не ахти, поэтому я так и не поняла, что у неё там — крабы вкусные, скрабы гнусные или грабли грустные. Говорит, что отправила заявление на увольнение заказным письмом прямо из аэропорта.
Бедный комдир, как он теперь без неё? Кто будет расшифровывать алкописьменность древнесинячного периода? Кто отправится на раскопки невнятных пометок на эскизах? Кто по фото реконструирует условия соглашения, заключённого в эпоху забухания?
По-хорошему оборотни должны теперь «ЛегСнабРесурсу» выплатить какую-то компенсацию. Увели двух ключевых сотрудниц и смотрят бессовестными глазами. И даже приглашение на свадьбу не выслали. Одно слово — нелюди.
Артур порывисто меня приобнял, чем вернул из офиса в реальность.
— Пойду завтрак готовить, спускайся поскорее.
Вместо того, чтобы поторопиться, села на пуфик и уткнулась лицом в ладони. Как же я устала! Устала оттого, что себе больше не принадлежу, что все мои дни наполнены каким-то гадостным липким враньём, что будущее сулит если не войну, то противостояние. А мне хотелось мира, спокойствия и не вылезать из постели. Режим уже настолько сбился, что я то отрубалась в девять вечера и вставала в четыре утра, то лежала без сна почти до самого будильника.
Последние месяцы сильно ударили по нервам, но я старалась держаться. И старалась поддерживать Артура. Неужели сегодня всё закончится? А что если мы проиграем? Это будет страшно… я боялась этого с самого начала, потому что точно знала — оборотни не отступятся. Они уже закусили удила. Артур убил пятерых, и это не конец. В спальне пиликнул телефон.
Со вздохом поднялась и вышла из гардеробной. Мы ещё не проиграли, поэтому рано наматывать сопли на кулак. Может, это всё кончится благополучно. Арских отправят на принудительные работы на луну, а Ивсоревых обратно туда, откуда они вылезли — в Преисподнюю.
Нашарила аппарат, а потом посмотрела на экран. Моргнула. Посмотрела ещё раз. Нет, мне не показалось.
«Эрлен сегодня вечером возвращается в Питер. Рейс EK175. Позвони, если есть вопросы. Юнона».
Я бросилась на кухню. Там вовсю хозяйничали Эльвира и Артур, он поджаривал медальоны из куриного филе, а она нарезала свежие огурцы аккуратными тонкими овалами. На накрытом столе красовался маленький букетик свежей мяты в стаканчике с водой. Мяту оборотни вообще очень уважали, даром что не коты.
— Артур! Смотри!
Сунула ему под нос телефон.
— Это ловушка? Что ты думаешь об этом? — с тревогой спросила я.
— Думаю, что тебе стоит перезвонить и сказать спасибо. А ловушка это или нет, мы разберёмся. Любопытно… а ведь Аглаевы не приехали на процесс. Только одна ведьма заглянула на один день. Понятно, что все протоколы транслировались в сети, но тем не менее. Даже Завьялова присутствовала, а у неё-то точно есть чем заняться. От Виденеевых только Женевьева. От Ведуновых какая-то девчонка. А остальные — из средних или слабых родов, как Яхно. Из Рамазановых никто не приехал Мадину с Эльвирой поддержать. Почему? Как-то я об этом не думал… А не темнят ли ведьмы?
Пожала плечами. Откуда мне знать, темнят они или светлят?
— Позвонить?
— Пожалуй.
Я набрала номер и сглотнула.
— Алло, — голос Юноны показался бархатным.
— Доброе утро.
— Доброе, Лейла. Как ты справляешься?
— Всё хорошо…
— Лейла, я передам тебе подарок. К Новому году, конечно, просто как-то припозднилась я со всеми этими делами. Тебе его Вильна сегодня на суде передаст. Очень важно — открывай его только в стае, только в безопасном месте. И никому не показывай.
— Что это за подарок? — сипло спросила я.
Юнона помолчала мгновение.
— Поймёшь.
— А Ольга Петровна?
Повисла пауза.
— Откуда ты… А, впрочем, неважно. Она отлично справилась с задачей, Лейла, — уверенно ответила Юнона. — Как и Марайя. Она всегда умницей была, жаль, что с даром не сложилось.
— Вы… вы знаете, кто мой настоящий отец?
В трубке повисла ещё одна пауза, на этот раз длиннее.
— Имя тебе ничего не даст, его уже нет в живых.
— Тем не менее я бы хотела знать.
— Всему своё время, Лейла. Наберись терпения, думаю, что осталось недолго. Развязка близка, все это чувствуют.
— Какая развязка? Приговор?
— Не разочаровывай меня, Лейла. Весь этот суд — такая же профанация, как и многое другое, что делают ведьмаки. Спасибо, что помогла понять, чего стоит это их Слово. У нас были подозрения и раньше, не первый раз они обманывают ведьм. Но ты помогла расставить точки над «и», за что мы все тебе благодарны, — голос Юноны зазвучал мягче. Сегодня она вообще разговаривала со мной совершенно иначе.
Я собрала всю волю в кулак и спросила, медленно проговаривая такие сложные слова:
— Юнона, скажите, это мама… мама меня родила?
— Умничка, — рассмеялась она. — Не бойся доверять Артуру и стае. Про подарок не забудь. И удачи, девочка. Мы подстрахуем, насколько сможем.
Связь оборвалась. Я набрала номер ещё раз, но он теперь был недоступен.
Да что за издевательство⁈ Нельзя, что ли, сказать прямо⁈
Артур и Эльвира смотрели сочувственно.
— Значит, ты тоже… интересное совпадение, — подвела итог подруга. — Пойду позову Мадинку и Игоря.
Когда она вышла, я беспомощно посмотрела на возлюбленного. Он обнял меня и шепнул на ухо:
— Всегда знал, что ты особенная.
— Что за подарок? Это может быть проклятие или яд?
— Вряд ли, но мы проверим. Обнюхаем, просканируем. Открою сам, меня гораздо тяжелее убить. Я бы скорее предположил, что там будет что-то полезное. Выше нос, любовь моя. Я тоже думаю, что развязка близко.
— Расскажи мне! Ты же знаешь намного больше, чем говоришь!
— Лейла, смысла нет. У нас одних только сценариев развития событий целых семь. А ты и так смотришь затравленно, плохо спишь и вздрагиваешь во сне. Просто доверяй мне чуточку больше, ладно?
— Дело только в этом?
— Нет, не только, — пришлось признать ему. — Это военные планы, Лейла. Чем меньше народу о них знает, тем лучше. В курсе этих планов лишь те, кто их разрабатывает и кого они касаются непосредственно.
— То есть в твоих планах для меня места нет?
— Почему же? Есть. Рядом со мной для тебя всегда есть место, — он посмотрел ласково и поцеловал меня в висок. — Но старейшины на нервах, многие тебе пока не доверяют, и я не хочу выяснять, где заканчивается их терпение. Ты в стае меньше месяца, Лейла. Дай всем время привыкнуть, что ты на нашей стороне.
Я встала у него за спиной, обняла и уткнулась лбом между лопаток, пока он переворачивал курицу. Не знала, как реагировать на его слова. Всё логично, понятно, но обидно.
— Если бы это была только моя тайна, то ты первая, кому я бы её доверил, — он словно прочитал мои мысли.
Ладно. Он прав. Да и зачем мне их военные планы? Если потребуется моя помощь, то придут и попросят. Зелья же попросили сделать, ингредиенты притащили, в словах не захлебнулись. Так и нечего за здоровенными мужиками бегать с сопливчиком. Мы ещё даже не проиграли этот чёртов суд.
Когда закончили с завтраком, то быстро убрали со стола и разошлись по машинам. Разговора о погоде не получилось, а все остальные слова были давно сказаны.
— Всё время забываю спросить, почему они ездят отдельно. У нас же полно места на заднем сиденье, — спросила я, пристёгивая ремень.
— Так у нас есть время поговорить и побыть вдвоём. Я это время очень ценю, — спокойно ответил Артур, заводя мощный мотор.
— Какие у тебя планы на завтра?
— Штаб в любом случае. Это на целый день. А ты отдохни, отоспись, с девочками поболтай. Только с территории стаи ни ногой. Мы усилили патрулирование и демонтировали пентаграмму. На всякий случай.
— Как?
— Рисунок разобрали, делов-то. Она же не на цельной плите высечена, специально состоит из нескольких частей.
— А периметр?
— Охраняется. Давненько у нас в дозор с таким энтузиазмом не ходили. Даже пацанва подрядилась. В каждую тактическую группу добавили по подростку, пусть учатся.
— Это не опасно?
— Если на стаю нападут, то не опаснее, чем находиться в других местах. Ну и вообще. Они сами вызвались, не запрещать же. Запретишь — только хуже будет. Полезут на рожон, хвосты поломают, шкуры подырявят. Мозгов-то мало, а силища просыпается. А так — в рот командирам заглядывают, радуются, что их в дело взяли и доверие оказывают. Слушаются. Племяши у меня на радостях даже трусы только камуфляжные теперь носят. Для них война — это что-то завораживающе опасное и притягательное, больше интересное, чем трагичное. Ничего, вырастут и сами всё поймут.
— У вас вообще очень демократичное воспитание.
— Скажешь тоже. Есть правила. Строгие. За нарушение следует наказание, порой и жестокое. А в остальном — под личную ответственность. Хочешь петарды в унитазе взрывать? Взрывай. Никто тебе запрещать не станет. Только убирать и плитку в ванной перекладывать сам потом будешь. Столько раз, сколько понадобится, чтобы достичь идеального результата.
— Чувствуется за этой историей личный опыт, — хихикнула я.
— Так и было. Я тогда, конечно, злился. Но сейчас отца понимаю. На запретах характер не воспитаешь, только лживость или вялость. Так что я планирую давать нашим детям много свободы.
— То есть готовиться к подорванным унитазам?
— Всенепременно. Иначе зачем вообще детей рожать? Чтобы по струнке ходили? Так они тогда заблудятся, если ты струнку натянуть забудешь.
— Какой ты мудрый!
— И сексуальный, — нарочито серьёзно кивнул он, а я прыснула от неожиданности.
И сразу стало как-то легче.
До ненавистного Трибунала доехали быстрее, чем обычно.
У входа уже переминалась с ноги на ногу Тимея. Да, холодище сегодня стоял знатный. У меня даже мысли подморозило, пока я шла от парковки до крыльца. Давид невозмутимо окинул нас взглядом. Он стоял в расстёгнутой тонкой куртке, без шапки и без шарфа. Могучая шея слегка порозовела на морозе, но он этого не замечал. Я насквозь продрогла от одного его вида.
— Добречка! — басовито поприветствовал Давид. — А Игорь где?
— Привет. Да должен уже быть, они нас на трассе обогнали, — ответил Артур.
Но их машина всё не появлялась. Когда напряжение уже достигло высшей точки, то они, наконец, въехали на парковку. Фары мигнули, Игорь помог выйти ведьмам из машины.
— Извиняйте, мы едва в ДТП не попали, пришлось остановиться и немного объясниться с другим водителем.
— И как, объяснился?
— Знаешь, да. Он сначала угрожал мне физической расправой и инвалидностью, но потом я его немного приподнял за шиворот, встряхнул, и мы поговорили, как интеллигентные, образованные люди. Он извинился за то, что лихачил, а я — что не заметил его при перестроении. Разошлись мирно. Так что, идём или тут погоды ждём?
Давид распахнул двери, и мы снова макнулись в тяжёлую атмосферу здания. Лампа у входа закоротила и нервно моргала, то погружая коридор во мрак, то заливая неестественно белым светом. Артур привстал на цыпочки и поправил её. Коридор перестал напоминать декорации к фильму ужасов, но настроения это не прибавило.
Мы зашли в зал заседаний.
Все уже находились на местах. Запаздывали только ведьмаки. Ведьм сегодня пришло чуть ли не вдвое больше обычного. Они кучно сели в центральном секторе. Почти все места оказались заняты. Оборотней же было меньше, чем раньше. И ни одной женщины из стаи. Постепенно заполнились почти все места.
Собравшиеся ожидали прихода судей.
Они появились из бокового помещения. По недовольным лицам трудно было понять, кто и что решил. Все взгляды обратились на Шустову. Она степенно расправила складки на старомодном платье, прежде чем сесть. Затем поправила лежащие перед ней бумаги. Переложила ручку. Откашлялась. Сцепила руки и посмотрела на присутствующих.
Все затаились. В зале воцарилась тишина. Напряжённая, тяжёлая, выжидающая тишина.
— После длительного совещания судьи пришли к следующим выводам. По обвинению в незаконном пленении, выдвинутом Евстигнеем Скоростиным, отказать за недостаточностью доказательств. По обвинениям, выдвинутым Яхно Тимеей, Абдуллиной Лейлой, Рамазановыми Эльвирой и Мадиной, отказать за недостаточностью доказательств…
Они даже мёртвую ведьму не сочли достаточным доказательством, так как она «скончалась при невыясненных обстоятельствах после вступления в добровольную сексуальную связь с Аривальдом Ивсоревым и его гостями».
Голос Шустовой разлетается по залу и сливается с гулом других голосов. В ушах звенит, в воздухе резко пахнет чем-то знакомым. Чем? Оборотни поднимаются с мест и смыкают ряды. Тимея хватает меня за руку и насильно втягивает в круг. Артур загораживает спиной от зала. Я отдаюсь кругу. Чувствую остальных ведьм. Всех, кроме Мирины. Она невозмутимо смотрит на самодовольно улыбающегося Грибальского, а затем переводит пустой взгляд на Евстигнея и кивает ему. Тот ставит на стол три пузырька, и я узнаю флакончики. Только они пустые! Все три!
Ведьмы в соседнем секторе вскакивают. Звенит силой их круг. Шустова ещё читает приговор, но слова тонут в шуме. Никто не кричит, но шуршит одежда, падают вещи, звучат резкие вздохи и приглушённые голоса.
Шустова заканчивает говорить. Евстигней с Мириной стоят отдельно от всех.
Кто-то из пришедших ведьм громко кричит:
— Продажная стерва! Ты должна была защитить нас!
— Этот приговор вас защищает, — поджимает губы Шустова.
Евстигней расправляет плечи и меняет ипостась. Ведьмаки смыкают круг, но не успевают ударить — Евстигней в два скачка подлетает к ним, выдёргивает из круга Грибальского и ломает ему шею. Гудит мощью кольцо ведьм, они возводят щит и замирают. Ждут. Наблюдают, не отрывая глаз от взбесившегося оборотня. А он крушит столы, ловит и убивает ведьмаков одного за другим.
Колдуны сцепляют руки и бьют в Евстигнея Разящим копьём. Оно прошивает оборотня насквозь. Брызжет кровь, но он даже не смотрит на рану. Взмах клинка — раз, другой, третий. В сторону летит губастая голова. В руке оборотня один меч, а второй он отдал Мирине. Она идёт за Евстигнеем и добивает тех, кто ещё дышит.
Крики заполняют зал. Судьи вскакивают с мест. Шустова огромными глазами смотрит, как Евстигней рвёт и режет ведьмаков. Мирина скользит на крови и падает рядом с переломанным Грибальским. Тот хрипит на полу. Она втыкает клинок ему в горло и отталкивает труп ногой. Встаёт и снова падает — чей-то колдовской удар сбивает её с ног. Евстигней подрубает из круга одного из Ивсоревых — тот кулем оседает под стол. Мирина ползёт к нему и рассекает ведьмаку бок. Дотянуться до горла ей мешает стол. Она кашляет кровью и дарит Ивсореву сардоническую улыбку. А затем с усилием вспарывает ему живот. Встаёт на колено. Смотрит на Аривальда. Тот бежит к двери, но Евстигней прыгает ему наперерез. Ведьмак мгновенно оценивает шансы и поворачивает обратно.
— Что вы стоите? — орёт он ведьмам. — Помогите!
Но те молчат. Их круг сомкнут и налит силой. Они могут ударить. Но не бьют.
Мирина ловит Арибальда на клинок. Они вместе падают на пол. Евстигней стаскивает ведьмака с девушки и держит. Мирина встаёт, с трудом вытаскивает из тела Арибальда клинок и втыкает ещё раз — в сердце. Выпускает меч из рук, сплёвывает кровь и оседает на пол. Смеётся и плачет.
Выжившие ведьмаки всё-таки замыкают круг. Евстигней прыгает в их сторону, но не успевает. Его припечатывает к полу колдовством такой силы, что у меня отказывает слух. Пространство противно звенит, перед глазами мутнеет, во рту горчит. Я отдаю все силы в круг, Тимея давно держит щит над всеми оборотнями. Мадина тянет силы отовсюду, но едва ли это кто-то замечает.
Никто не вмешивается.
Все молчат.
Ждут.
Евстигней не встаёт.
Безвольно лежит на полу, широко раскинув руки.
Мирина смотрит мёртвыми глазами в мёртвые глаза Аривальда. На её лице навсегда застывает страшная улыбка.