За тысячи лет до Рагнарека

В священной роще

Посреди окруженной могучими дубами поляны стоял алтарь: огромный белый камень с плоской вершиной покрытой резными изображениями змей, рыб, кругов, полумесяцев, растительного орнамента и грубого подобия женского естества. На камне, привязанный к вбитым в землю колышкам, лежал молодой раб, дико озиравшийся по сторонам. Вокруг алтаря горел круг костров и возле каждого пламени стояла обнаженная женщина, с венком из полевых цветов в волосах и медным ножом в руке.

Амала стояла рядом, чувствуя как встают дыбом мельчайшие волоски на ее коже — не сколько от ночной прохлады, почти не ощутимой рядом с пламенем костров, сколько от охватившего ее небывалого волнения. Уже не раз она всходила на солнечную колесницу, но впервые она была допущена к этому обряду — древнему, темному, берущему начало из ужасающей давности времен. Долгая, запутанная церемония, начавшаяся еще до захода солнца, осталась в памяти у принцессы как нескончаемая череда песнопений, священных символов и подношений богам. Сердце Амалы бешено колотилось, ее тело гудело от странной, пьянящей силы, казалось, истекающей отовсюду — от деревьев, травы, от самой земли. Несколько высохших сморщенных жриц играли на выточенных из кости свирелях и в такт старинной мелодии самые молодые участницы обряда танцевали медленный и развратный танец: покачивая бедрами и обнаженными грудями, они извивались возле костров, то сплетаясь гибкими телами подобно змеям, то по-змеиному же быстро отстраняясь друг от друга.

Наконец, когда солнце окончательно зашло и на потемневшем небе взошел серп молодой Луны — еще одного воплощения Великой Богини, — Амала встала у своего костра, ее глаза встретились с глазами других женщин — возбужденными, полными предчувствия чего-то необыкновенного. Чресла их сводило от похоти разгоравшейся при виде обнаженного мужского тела. Амала видела, как глаза женщин блестят как у диких зверей, также как и ощеренные в кровожадных улыбках зубы — и понимала, что выглядит сейчас также.

Позади алтаря что-то зашевелилось и в круг костров вступила высокая старуха, закутанная в звериные шкуры — Дарина, верховная жрица Нерты. Ее темные глаза блестели как полированный гагат. В одной руке она держала медный нож, в другой — небольшой бронзовый кувшин.

— Во имя священной Ночи, во имя Луны, во имя Земли и Воды, — нараспев произнесла жрица, — услышь наш зов о Нерта. Из недр земных, из глубин морских восстань о Мать Мира и прими наше подношение!

— Восстань, о Мать Мира! — эхом отозвались остальные и Амала повторила это вслед за ними. Дарина меж тем стала обходить круг костров, останавливаясь возле каждой женщины и протягивая ей кувшин где плескалась некая мутная жидкость. Каждая из участниц обряда делала глоток, после чего передавала сосуд соседке. Наконец очередь дошла до Амалы и та, с некоторой робостью, поднесла к губам узкое горлышко.

— Много не пей, принцесса, — предупредила ее Дарина и Амала кивнула — она и без того знала, что это зелье готовится из смеси отвара из мухоморов и тайных трав, так что слишком большой глоток устроил бы ей прямую встречу с Нертой. Поэтому она чуть пригубила горьковатый напиток — но и этого хватило, чтобы перед ее глазами все закружилось, а все звуки и запахи обрели небывалую четкость. Амала слышала все — и шелест листьев в окружившем поляну лесу и биение сердца мелких зверьков и как роют под ней землю черви и полевые мыши. Все человеческое отступило от нее пробуждая нечто темное, древнее, животное — и Амала, уже не сдерживаясь, перепрыгнула через костер и метнулась к алтарю с распростертым на ним пленником. Вокруг него уже толпились женщины: их руки жадно гладили мужское тело, губы и языки ласкали возбужденную плоть. Мужские стоны заглушались сладострастными вздохами и всхлипами, заполонившими всю поляну.

Внезапно откуда-то из-за леса послышался громкий волчий вой, ставший сигналом к совсем иному действу. Никто уже не мог сказать, чья рука первой занесла медный нож, вонзив его в трепещущую от желания мужскую плоть. Пленник даже не успел заметить как сладострастная мука сменилась острой болью — множество клинков разом пронзили его тело, а остальное завершили руки и зубы женщин, в мгновение ока растерзавшие несчастного на части. Каждая из участниц кровавого действа старалась урвать хоть один кусочек мужской плоти и, прижав его к обнаженной, перемазанной землей и кровью груди, бежала вглубь леса, чтобы укрыть свою добычу в укромном месте.

Вместе с остальными бежала и Амала — босая и голая, как при рождении, она неслась по приятно ласкавшей ее ступни траве, прижимая к груди то, что ей удалось вырвать из кровавых лохмотьев. Лес вокруг просыпался: как-то по-особому шелестел ветер ветвями деревьев и стеблями трав, в полумраке вспыхивали чьи-то глаза, крались смутные тени. Один раз какой-то зверь вышел на лесную тропинку перед принцессой, но растворился во тьме, прежде чем она успела его рассмотреть.

Наконец, она нашла приглянувшееся ей место — скопление поросших мхов скал, меж которых струился небольшой ручей, образовавший своего рода чашу, наполненную прозрачной водой. Амала засунула добычу в щель между камней, — она так и не рассмотрела, что именно ей удалось оторвать, — после чего решила ополоснуть свое тело от грязи и крови. Холодная вода освежила и протрезвила ее — и Амала, словно очнувшись от странного сна, удивленно озиралась вокруг, не совсем понимая, как здесь оказалась. И, словно отвечая ее недоумению, ветви деревьев зашелестели и из леса шагнула высокая статная фигура с блестящим клинком в руке.

— Одрик! — воскликнула Амала, — что ты тут делаешь?

— Я пришел за тобой, принцесса, — сказал наследник Рудогорья, — я не могу допустить, чтобы моя невеста досталась другому.

— Но ведь я…- Амала хотела было сказать, что отец и так собирался выдать замуж за Одрика, но осеклась, когда она перехватила мужской взгляд, жадно ползающий по ее обнаженному телу. Недоумение и смущение сменилось гневом, когда Амала вдруг поняла, зачем Одрик явился в заповедную рощу именно этой ночью.

— Я пока никому не обещана, Одрик, — холодно сказала она, — и не люблю, когда меня пытаются принудить к выбору. Уходи — и я никому не скажу, что ты нарушил запрет Нерты.

Одрик смачно сплюнул в струящийся под ногами ручей.

— Вот что для меня все запреты кровавой богини, — с вызовом сказал он, — я видел, что происходило на ее алтаре. Теперь я понимаю, почему мой отец не желает чтить Нерту. Идем со мной и ты навсегда избавишься от ее власти.

— Чтобы попасть во власть твоей матери-волчицы? — насмешливо парировала Амала, — уходи или я буду кричать.

— Кричи, — сказал Одрик, положив руку на меч, — я зарублю каждую ведьму, что посмеет встать между нами. По вашему же обычаю, те двое, что соединятся между собой в эту ночь в священной роще считаются обрученными — так не будем медлить.

— Ты не чтишь нашу богиню, но собираешься взять меня ее именем, — с презрением сказала Амала, — я не похожа на тех рабынь, над которыми издевается твоя мать! Уходи немедленно или пожалеешь! — она выставила перед собой медный нож. Одрик усмехнулся.

— В землях моей матери женщины сражаются наравне с мужчинами, — сказал он, — но ты — не одна из них. Твой ножик не выстоит против моего меча — так что лучше иди ко мне добром.

— Лучше будет если ты сам уйдешь отсюда, — послышался вдруг громкий голос и еще одна фигура, озаренная лунным светом, отделилась от деревьев.

— Уходи, Одрик, — сказал Тейн, — или Нерта получит сегодня новую жертву.

— Получит, — злобно ощерился рудогорец, — посмотрим будет ли ей угодна твоя кровь!

Он ударил без предупреждения — лишь сверкнул в лунном свете железный меч, — однако Тейн, уже знавший как быстро сражается его противник, отбил этот удар. И все же ему пришлось нелегко — Одрик, взбешенный появлением ненавистного соперника остервенело наседал на него, как и в прошлом поединке, желая покончить с ним одним быстрым выпадом. Железный клинок скрещивался с бронзовым, выбивая искры, когда двое молодых людей бились уже не в обрядовом, но настоящем бою — и бились насмерть. Как и раньше Тейн сражался молча, зато Одрик беспрестанно подначивал наследника Скадвы.

— Посмотрим, как тебе понравится это, приблуда с севера! — сквозь зубы говорил рудогорец, — сейчас я не буду оглядываться на девчонку, чтобы расправиться с тобой. Посмотрим, кому сейчас первому пустят кровь!

— Тебе, — послышался вдруг голос сзади и Одрика что-то укололо его в бок. С проклятием он обернулся — Амала, о которой он уже совсем забыл, стояла напротив него с окровавленным медным ножом. В следующий миг он почувствовал на своей шее и прикосновение бронзового клинка Тейна.

— Лучше уходи отсюда, Одрик, — сказал он, — тебе не справиться с двоими.

— Ты меня недооцениваешь, — рудогорец выдавил кривую усмешку, — или думаешь, что ее ножик защитит тебя от моего меча?

— Ты же видел, что было на священной поляне, — сказала Амала, — я умею пользоваться этим ножом. Опусти меч и уходи отсюда.

Одрик передернул плечами, но меч опустил — и Тейн тоже слегка ослабил давление на его шею, дав наследнику Рудогорья отойти к опушке. Перед тем как исчезнуть в чаще он обвел молодых людей долгим взглядом .

— Я бы мог справиться с вами обоими, — сказал он, — но мне не нужна мертвая невеста, Амала. Я получу тебя, так или иначе.

— Ты не сможешь меня заставить, — сказала принцесса.

— Посмотрим, что скажет король Борий, — бросил Одрик и, развернувшись канул в чащу. Когда треск ветвей, отмечавших путь незадачливого жениха замер в отдалении Тейн перевел взгляд на девушку, но, прежде чем он успел произнести хоть слово, она схватила его за руку.

— Он говорил правду, — сказала она, — мой отец хочет этого брака, но я — уже нет. Есть только один способ не допустить его.

— Что? — Тейн поперхнулся словами, когда принцесса, вдруг качнувшись вперед, впилась своими губами в его губы. Женские руки обвились вокруг его шеи, жаркое обнаженное тело прильнуло к нему и Тейн, в мгновение ока словно лишился разума, — а заодно и одежды, что он лихорадочно сбрасывал с себя. Амала тоже помогала ему раздеться, после чего увлекла юношу за собой на землю. Вскоре два распаленных похотью молодых тела уже извивались средь высоких папоротников: обхватив ногами талию юноши Амала порывисто вскрикнула, чувствуя как затвердевшая мужская плоть прорвала девственную плеву, но мимолетная боль сменилась острым, неведомым доселе наслаждением. Ожесточенно двигая бедрами, Тейн все с большим воодушевлением вонзался в податливую влажную расщелину, в то время как Амала, откинувшись на спину, иступлено ласкала свои груди и мотала головой, закусив губы от сотрясавшего ее тело сладостных судорог.

Крики и стоны Амалы, казалось, разносились по всей роще: если бы Одрик вдруг решил вернуться к месту своего позора, он мог бы без труда смыть его кровью. Однако на самом деле вопли услышали другие: когда Тейн, с протяжным стоном излился в недра Амалы и без сил упал на нее, через его плечо девушка увидела выходившие из леса знакомые фигуры. Смущенная и одновременно довольная улыбка расплылась по ее лицу.

— Благословите нас, матушка Дарина, — сказала она стоявшей над ними верховной жрице, — пусть Мать Земли и Воды освятит наш брак.

Только наутро Король Борий узнал, что получил совсем не того зятя на которого надеялся. Стоя у своего шатра он мрачно смотрел на виновато потупившуюся дочь, стоявшую рядом со сгоравшим от стыда Тейна. Рядом с королем Озерного Края с каменным лицом стоял Марон.

— Моя дочь, — Борий сокрушенно покачал головой, не находя слов, -какой позор…

— Нет позора отец, — с притворным смирением сказала Амала, — ты знаешь обычай.

— И это единственная причина, по которой он, — Борий кивнул на Тейна, — еще живет. Не знаю, о чем думал король Рольф, посылая тебя сюда…а впрочем, неважно. Значит, ты теперь считаешь себя ее мужем?

— Разве не такой обычай? — Тейн посмотрел прямо в глаза королю.

— Ты разве не слышал меня? — нахмурил брови Борий, — если бы Дарина и другие жрицы не подтвердили этот брак, ты бы никогда не вернулся в Скадву. Но законы богов и людей также говорят, что любой брак, — при этом слове король поморщился будто съел что-то кислое или горькое, — влечет за собой и должное приданное. Король Марон обещал мне триста слитков олова за руку Амалы — ты как, готов возместить мне эту потерю — в двойном размере?

— Готов, — не раздумывая выпалил Тейн и тут же пожалел о своих словах увидев довольную усмешку на лице Бория. Даже Марон скривил губы в подобии улыбки.

— Хорошо, — кивнул Борий, — ты принесешь мне шестьсот слитков — ровно через год, на следующий праздник Равноденствия. Если же нет — брак будет считаться расторгнутым.

— Согласен, — склонил голову Тейн.

— Я согласен ждать год, — подал голос Марон, — и не днем меньше. Я не люблю когда меня держат за дурака, Борий и не намерен спускать такое оскорбление. Запреты служителей Нерты для меня ничто: если твоя дочь не выйдет за моего сына, я позабочусь о том, чтобы она не вышла ни за кого вообще.