За тысячи лет до Рагнарека

Два искушения

Напряженность, вызванная унизительным поражением наследника Рудогорья, только усилилась после того как Борий пригласил гостей за пиршественный стол. Владыка Озерного Края не поскупился на угощение: здесь стояли бронзовые блюда с жареной и запеченной олениной, свининой и бараниной; рядом лежали покрытые поджаристой корочкой огромные сомы из Тола и запечённая в глине дичь из местных лесов; душистый хлеб и разнообразные ягоды. Запивалось все это пивом и вином — как местным, так и привозным с юга. Однако Одрика не радовало все это изобилие: кусок не лез ему в горло когда он смотрел то на Амалу, все еще носившую его волчье ожерелье, то на Тейна, сидевшего там, где полагалось сидеть только вождям — по левую руку от самого Бория. По правую руку расположился Марон, тогда как Одрик находился рядом даже не с ним, а с матерью, что, вопреки всем обычаям, сидела возле мужа, а не с остальными женщинами.

Несмотря на обильную еду и питье все еще ощущали неловкость после сегодняшнего поединка и Борий, как мог, старался сгладить это оживленным разговором.

— Вы же не уедете сразу после того, как все закончится? — обратился он к Марону, — после праздника можно будет поохотиться в здешних лесах — на зубров или кабанов.

— Почему бы и нет? — кивнул король Рудогорья, — можно и не дожидаться окончания празднества — самое интересное, как я понял, уже случилось.

Он бросил колючий взгляд на сына и тот, залившись краской, склонился над поданным ему жареным судаком с брусничной подливой.

— Если вы имеете в виду состязания, — сказал Борий, — то да, тут вряд ли что сможет вас поразить. Впрочем, завтра начнутся уже другие поединки — с настоящим оружием и, возможно, с настоящими ранами…

— Может, стоило с них и начать, — желчно проронил Марон, — тот, кто привыкает сражаться с тупым мечом немногого стоит в бою.

— Ваш сын достойно бился сегодня, и я уверен, не посрамил бы честь Рудогорья доведись ему попасть на поле боя, — усмехнулся Борий, — в настоящем бою воин смотрит в лицо врагу, а не ищет девичьих улыбок.

— Смотря с кем он воюет, — вмешалась в разговор Баркина, — мне не раз приходилось встречать врага лицом к лицу — и никто еще не отводил глаз от моей улыбки.

Словно подтверждение своих слов она показала крепкие зубы в совершенно волчьем оскале.

— Королеве, возможно, тоже найдется, чем заняться, — примирительно заметила Амала, — сегодня ночью в священной роще пройдет еще один обряд — на этот раз в честь Нерты. Там буду я и другие знатные женщины Озерного Края и мы почтем за честь…

— Ну уж нет! — раскрасневшийся от выпитого Марон хлопнул рукой по столу, — ноги моей жены не будет в этом вертепе!

— В Рудогорье Нерте поклоняется только простонародье, — пояснила Баркина, — но не знать и уж тем более не королевская семья. Там откуда я родом чтят иных богов — богов-воинов, богов-мужчин, тех, кого вы чтите под именем Теуса и Близнецов.

— Сунна — вот единственная богиня, перед которой я готов преклонить колени, — сказал Марон, — а Нерта…что сказали бы наши предки если бы увидели, как их потомки поклоняются покровительнице лесных ведьм, чье кровавое правление закончилось, когда сюда явились воины на колесницах и с бронзовыми топорами.

— Думаю, они бы удивились другому, — не выдержала Амала, — тому что, что один из их потомков отказывается от принятой ими богини лишь потому, что так принято в землях откуда родом женщина, родившая ему сына.

На миг над столом повисла гнетущая тишина — Марон, словно не веря своим ушам, оторопело уставился на Амалу. Та, перехватив отцовский взгляд, уже жалела о своей несдержанности, когда правитель Рудогорья разразился недобрым лающим смехом.

— Мне не раз доводилось отбивать острый клинок, направленный мне в грудь, — сказал он, — но до сих пор мне доводилось встречать столь острого языка. В Рудогорье дочери ведут себя…иначе перед лицом отцов.

— Наши женщины сражаются вместе с мужчинами, — подхватило Баркина, — и выходят замуж только за своих. Чужеземец должен быть по-настоящему сильным мужчиной, чтобы степнячка покорилась ему — и мой муж из таковых. Взяв меня в жены, он сделал своим военным трофеем наши нравы и наших богов. Если принцесса когда-нибудь окажется в Рудогорье, она куда лучше поймет, что я имею в виду.

Говоря все это, Баркина не отводила своих зеленых взгляд с лица Амалы — и той внезапно показалось, что она видит перед собой волчицу. Однако Амала не отводила взгляда — до тех пор пока нарочито громкое хмыканье ее отца не вынудило его отступить.

— Разные земли и разные обычаи, — сказал он, поднимая золотой кубок с вином, — но над всеми нами довлеет Отец Диус и озаряет всех своим светом его пречистая Дочь. Выпьем же за то, чтобы пути, которыми идут Рудогорье, Скадва и Озерный край были столь же прямы и светлы, как путь солнечной колесницы по небу.

Он первым осушил свой кубок — и его примеру последовали все, кто сидел за столом. Однако Амала перед этим успела поймать недобрый взгляд Баркины и еще больше усомнилась в правильности сделанного отцом выбора.

После пира его участники, отяжелев от еды и выпитого, разбрелись по лугу. Божественные обряды завершились и на смену им пришло большое торжище: зажиточные селяне, собравшиеся чуть ли не со всего Озерного Края, торговали здесь зерном, кожами, скотом, медом и глиняной посудой. Охотники предлагали звериные шкуры, битую дичь, оленьи и бычьи рога; кузнецы сидели у расстеленных шкур на которых лежали серпы, иглы, косы, ножи и топоры, а у некоторых — и отменное боевое оружие. Черноволосые кочевники, — родня королевы Баркины, — продавали яростно хрипящих коней; светловолосые воины с севера предлагали янтарь и соленый сыр, ну а разномастные торговцы с юга выкладывали на своих прилавках золотые и серебряные украшения, искусно украшенное оружие, специи, вино и прочие товары из Микен, Хаттусы, Угарита и самого Египта.

Именно здесь и задержался молодой Одрик: незаметно отстав от родителей, что, окруженные свитой, со скучающим видом осматривали товары, молодой человек приценивался к золотым ожерельям, украшенным драгоценными камнями; брал в руки кольца, браслеты и диадемы, представляя как они будут смотреться на руках или золотистых волосах Амалы. Собственные слова, сказанные им на ристалище, казались ему теперь жалким оправданием поражения — он почти чувствовал, как они обжигают ему губы. Даже если бы он победил, то ожерелье из волчьих клыков было бы ничтожным даром для такой красавицы — и теперь он искал настоящий подарок достойный своей принцессы.

— Сколько? — спросил он у одного из вилусских торговцев, указав на серебряную подвеску с изумрудом. Торговец назвал цену и Одрик, грязно выругавшись в адрес самого вилусца и всех его родичей угрюмо побрел дальше. Сам он не мог уплатить такой цены, а просить у отца казалось юноше слишком унизительным — да и не стал бы Марон потакать любовному интересу сына.

— Таких женщин не покупают дорогими игрушками, — послышался за спиной Одрика насмешливый голос и молодой человек резко обернулся, положив руку на меч. Обратившийся к нему человек, впрочем, не испугался, оскалив зубы в чем-то, могущим считаться и приветственной усмешкой. В иноземных торговых рядах он и сам смотрелся чужаком: худощавый жилистый мужчина, средних лет, с седоватой черной шевелюрой и такой же седой неухоженной бородой. Он носил стянутую шнурами кожаную безрукавку, штаны из овечьей шерсти и грубые кожаные башмаки. Следы сажи, въевшиеся в его кожу выдавали род занятий торговца, также как и выложенные на козлиной шкуре бронзовые мечи и топоры. Но кузнец, судя во всему знавал и иные занятия: мускулистые руки покрывало несколько шрамов, еще один уродливый шрам красовался на месте левого глаза, зато правый, темно-серый, как море перед штормом, насмешливо смотрел на Одрика.

— Ты обращался ко мне? — нарочито спокойным тоном спросил наследник Рудогорья.

— А разве есть здесь второй самонадеянный юнец, что надеется купить сердце принцессы Озерного края заморскими цацками, — усмехнулся кузнец.

— У тебя слишком острый язык, кузнец, — процедил Одрик, — мне кликнуть людей отца, чтобы тебе его отрезали?

— И вот так у тебя все, верно? — кузнец подмигнул ему единственным глазом, — людей, оружие, лошадей, — все это дает тебе отец и ты рассчитываешь, что он добудет тебе еще и женщину? Зря стараешься — Солнечную Деву не покупают, словно рабыню на торгу. Она видела как ты бросил оружие — там, на поле брани.

— Ты-то откуда ты знаешь? — зло бросил Одрик, — что-то я не припомню тебя среди тех, кто смотрел за поединком.

— Благородные господа редко замечают таких как я, — хмыкнул кузнец, — но все же я там был — и все видел. Ты был хорош с мечом, но слишком много думал о том, как ты смотришься перед Амалой — и в итоге выставил себя полным дураком.

— Возможно и так, — процедил Одрик, — но лучше уж дураком, чем трупом, а ты уже наговорил достаточно, чтобы я сам вырвал тебе сердце.

Он положил руку на рукоять меча, но кузнец и глазом не моргнул.

— Моя смерть не поможет тебе заполучить Амалу, — спокойно сказал он, — а вот мой совет…

— Совет? Что может знать о принцессах такой как ты?

— Только то, что любая принцесса такая же женщина, что и любая из голых, рыдающих от ужаса рабынь, которых воин берет себе как военную добычу, — снова подмигнул кузнец, — и я не всегда ковал серпы и ножи. Было время, когда я воевал — воевал много, в самых разных краях — и нигде не видел женщины, которая бы устояла перед славным воином. Тебе нужен не браслет и не ожерелье, а хороший меч. Вроде такого!

Металл негромко звякнул о металл, когда кузнец выложил перед удивленным Одриком длинный меч с рукоятью в виде волчьей головы. Даже беглый взгляд подсказал молодому человеку, что это и вправду отличное оружие.

— Что это за металл? — спросил Одрик, — неужели железо?

— Да, — кивнул кузнец, — меч выкован из осколка звезды упавшей с небес.

— И что я буду им делать? — свысока спросил молодой человек, — пригрозить принцессе, чтобы она стала моей? Борий сдерет с меня кожу и повесит на шесте возле своего дома — и мой отец ничего не скажет, потому что король Озерного Края будет в своем праве.

— Нет, если ты пригрозишь мечом Амале в священной роще Нерты, — спокойно возразил незнакомец, — по здешнему обычаю, любой, кто сойдется там с женщиной в день Осеннего Равноденствия, может заявить на нее права. Конечно, осмелится на это немногий, но ведь в Рудогорье не боятся проклятия Нерты? Или ты не такой смелый как твой отец?

— Я не боюсь проклятия лесных ведьм, — свысока бросил Одрик, — но ведь она будет там не одна, с ней будут и другие жрицы?

— Только в начале ритуала, — сказал кузнец, — после этого участницы обряда разойдутся по лесу, чтобы оставить в земле часть подношения Нерте. Тогда ты и подстережешь Амалу. Не бойся Бория — он желает породниться с твоим отцом, куда сильнее, чем сам Марон. Да и Амала, поняв, что ты не просто тщеславный юнец, а настоящий воин недолго будет колебаться.

— Откуда ты все это знаешь? — недоверчиво спросил Одрик.

— Поживешь на земле с мое, — хмыкнул кузнец, — узнаешь еще больше. Ну так что, берешь меч?

— Беру, — кивнул молодой человек, — что ты хочешь за него?

— Отдам даром, — кузнец вновь улыбнулся, — благодарность будущего короля Рудогорья сама по себе стоит немало. Вспомни обо мне, когда будешь заваливать молодую жену на ложе.

Одрик криво усмехнулся и, под насмешливым взглядом единственного глаза кузнеца, протянул руку к железному мечу.

Необычная встреча сегодня состоялась и у Тейна. Уже под вечер, с головой кружащейся от хмельного и еще больше — от своей недавней победы, он вернулся с торжища, где приобрел микенский кинжал и хеттское ожерелье, которое он надеялся подарить Амале. Но у входа в собственный шатер он увидел другую женщину: коренастую черноволосую венетку в простой белой тунике. За руки ее держало двое воинов из дружины короля Скадвы.

— Она говорит, что хочет встретиться с тобой, — пояснил один из дружинников.

— Кто ты такая? — спросил Рейн.

— Я Бруна, — ответила женщина, — служанка Амалы. Мы можем поговорить наедине?

Тейн припомнил, что и вправду видел эту женщину рядом с принцессой.

— Оставьте нас, — сказал он воинам и те послушно отошли, — что велела тебе госпожа?

— Она хочет встретиться с тобой, — воровато оглянувшись, сказала женщина, — сегодня ночью, сразу после церемонии. Проберись к поляне, посреди священной рощи, где творится обряд и дождись, когда женщины разбредутся по лесу, чтобы оставить в земле часть своего приношения. Именно тогда она хочет встретится с тобой.

— Зачем? — спросил Тейн, чувствуя как его сердце вдруг забилось как пойманная в ловчую сеть птица, — что она хочет от меня?

— Она мне не сказала, — пожала плечами Бруна, — но, думаю, ты и сам догадаешься, что может хотеть красивая девушка от победителя в священном поединке.

Тейн горделиво усмехнулся.

— Передай своей Госпоже, что я приду, — сказал он и Бруна, коротко кивнув, растворилась в сгущавшихся сумерках.

Она прошла между шатров и прилавков, возле которых суетились сворачивающиеся к ночи торговцы и, никем не замеченной, вышла на опушку леса окружившего торжище. В следующий миг навстречу ей из-за высокого дуба шагнула зловещая фигура в темно-синем плаще и большой шляпе надвинутой на глаза.

— Все сделано как вы и хотели, мой господин, — Бруна склонилась в почтительном поклоне, — он придет в рощу в назначенный час.

— Так же как и второй, — в голосе незнакомца слышалось торжество, — нити судьбы, наконец спрядаются в узор. Ты хорошо поработала женщина и теперь твоя служба окончена.

Бруна вскинула голову, в ее глазах читался испуг и недоверие, когда она увидела блеснувший из-под шляпы огненный глаз. Губы ее дрогнули, будто пытаясь что-то сказать, когда незнакомец начертил в воздухе странный знак — и он повис в воздухе, светясь синим пламенем. В тот же миг лицо женщины исказилось от боли, с ее губ сорвался сдавленный крик. Ткань туники вдруг зашевелилась у нее на спине, отчаянно забилась, будто из-под нее пыталось выбраться что-то живое. Глаза служанки выпучились от боли, с губ сорвался сдавленный хрип и она, ухватившись за горло, повалилась на землю, корчась в предсмертных судорогах. Мужчина, склонившись на ней, одним движением разорвал на ее спине тунику и из лохмотьев на землю выскользнули две черные змеи. Мужчина посмотрел на спину Бруны — жуткие шрамы, покрывшие ее кожу, исчезли.

— Твоя служба окончена, — повторил «кузнец», — и я забираю свой знак.

Он развернулся и направился вглубь леса, слегка прихрамывая на правую ногу. За ним, извиваясь средь высокой травы, ползли большие змеи.