За тысячи лет до Рагнарека

Волчья свадьба

Ледяной ветер хлестнул по лицу горстью колючего снега и Одрик, втянув голову в плечи, торопливо заполз в свое «логово» — небольшую пещеру или, скорей, большую нору, вырытую на склоне отвесного берега. Долгие годы, если не века, подобные убежища служили молодым кемерам, уходившим из родных становищ для посвящения. Им было проще, чем Одрику — во-первых, они покидали родной очаг не в одиночестве, а в сопровождении таких же отроков, желающих стать мужчинами; а во-вторых это все же происходило летом. Однако Одрик не мог себе позволить дожидаться летнего тепла — южный поход, что готовила Пенфеса, мог начаться со дня на день и наследник Рудогорья страстно желал поскорее пройти посвящение, чтобы встать плечом к плечу с остальными «волками».

Кутаясь в накидку из волчьих шкур, Одрик бросил на пол охапку хвороста и, щелкая кресалом, начал разжигать огонь. Вскоре ему это удалось — и яркие языки пламени весело заплясали, прогоняя холод и тьму. Одрик меж тем разделывал костяным ножом, — ни бронзы, ни тем паче железа не позволялось использовать во время испытания, — тушки двух упитанных щенков, украденных в одном из окрестных селений. Содрав шкурки, он тщательно обмотал ими ноги — единственная дозволенная ему обувь. Вскоре над костром уже поджаривались на прутьях куски собачьего мяса и проголодавшийся Одрик истекал слюной, предвкушая сытный, пусть и уже изрядно надоевший ужин.

Вот уже несколько дней он жил здесь: нося обмотки из волчьих шкур, питаясь плохо прожаренной собачатиной и запивая ее водой из проруби. Из его землянки открывался вид на замерзшую гладь Реки — столь большой и широкой, что у кемеров даже не нашлось для нее отдельного названия. Просто Река. Вдоль ее берега тянулись курганы, насыпанные в незапамятные времена в честь забытых вождей неведомых народов. У подножия одного из этих курганов и была вырыта пещера для посвящений, которую облюбовал Одрик.

Наконец, досыта наевшись нежного щенячьего мяса, молодой человек свернулся клубком в углу пещеры и, укутавшись посильнее в волчьи шкуры, постарался уснуть. Ему снилось лето: родное Рудогорье и Озерный Край, высокие скалы, озаренные солнцем дубравы и озера, разбросанные среди них, словно капли росы в густой траве. Вот два водоема, самых синих и глубоких, вдруг обернулись большими глазами на красивом смеющемся лице, обрамленном светлыми волосами. Пухлые алые губы призывно улыбались Родрику, обнаженное тело, едва прикрытое распущенными волосами, манило своей белизной и округлостью форм, вызывая мучительно-сладостное напряжение в паху. Внезапно лицо Амалы сменилось другим — тоже женским, с резкими, хоть и привлекательными чертами, с жутковатого вида шрамом на правой щеке. Единственный зеленый глаз блеснул хитрым прищуром, узкие, высушенные ветрами, губы раздвинулись в голодной ухмылке и изо рта Пенфесы вырвался вдруг громкий волчий вой.

Одрик проснулся в холодном поту, с колотящимся сердцем, нащупывая на боку каменный нож. Он по-прежнему лежал в своей землянке, рядом с почти потухшим костром — и он все еще слышал волчий вой. Он доносился снаружи, все более громкий и какой-то…требовательный. К одному волчьему голосу добавился другой, потом еще и еще — целое звериное многоголосье возносило свои извечные мольбы к холодному ночному небу и сиявшему в нем светилу. Одрик подполз ко входу в нору и осторожно выглянул наружу: над Рекой ярко светил молодой месяц и в его бледном свете были ясно видны выходившие на противоположный берег серые тени.

Одрик припомнил, что рассказывал дядя про эти посвящения.

«Звери Вайу сами тебя найдут, когда придет срок, — наставлял племянника Варах, — не пытайся сам искать волчью стаю, зимой это кончится лишь твоими обглоданными костями на снегу. Они должны сами выйти на твое логово и тут уже одни лишь боги решат — признать ли им тебя за своего или же набить твоим мясом голодные животы».

Одрик еще раз выглянул наружу: серые звери уже были на середине Реки, безошибочно огибая припорошенные снегом полыньи и неспешно, но целеустремленно трусили к левому берегу. Одрик с необыкновенной ясностью осознал, что они идут к нему: снег уже припорошил следы его ног, но запах человека еще мог держаться. Возможно, звери даже сейчас видели, как он выглядывал из своей норы. Еще с десяток ударов сердца — и стая будет у порога. Странно, но это вовсе не испугало Одрика — скорей даже обрадовало, что томительное ожидание, снедавшее его с тех пор как покинул становище кемеров, наконец, закончилось. Именно сейчас все и решится.

Он метнулся в угол пещеры: там, где под мерзлой землей был припрятан кожаный мешочек со смесью из трав, растолченных высушенных грибов и мелко порубленной волчьей шерсти. Торопливо молодой человек раздул почти потухшие угли и, как только они раскраснелись, бросил на них шепотку порошка, жадно вдыхая удушливый дурманящий дым и монотонно распевая слова, которым научил его дядя.

— Черный волк увидал однажды, как иду я дорогою тесной и теперь он, меня заметив, распрямился усталый путник. Оба мира меня услышьте, да возвысимся мы общим воем, ибо с нами мужи и за нами сам Вайу! Превосходящему всех, неистовому покорителю, не осиленному, но осиливающему, мощному пожирателю Вайу, провозглашаем славу!

Одрик почувствовал, как у него кружится голова, как темнеет перед глазами, как он, словно выходит из пещеры, вместе с дымом возносясь в морозное небо…

…и внезапно оказывается снаружи, вертясь и бросая вокруг себя дикие взгляды. Морозный воздух пробирался под пушистую шкуру, речной лед морозил лапы, дыхание паром вырывалось из оскаленной пасти. Множество запахов охватило его, даже сейчас, когда вся вонь мира прихлопнута зимним холодом. Он чуял сейчас даже свое логово: дым костра и запах жареной собачатины, собственный пот и свалявшуюся собачью шерсть. А еще он чуял зверей, обступивших его, всю их недоверчивость, страх и голодную злобу. Она читалась в желтых волчьих глазах и белых клыках, ощеренных вокруг него, слышалась в злобном рычании сжимавшегося кольца и сам Одрик-волк, припав ко льду, зарычал в ответ, готовясь вступить в неравный бой со всей стаей.

Неожиданно волки расступились — и вперед шагнул большой тощий волк, со шрамами на седой морде и вытекшим правым глазом — зато левый, изумрудно-зеленый смотрел так, будто видел суть, скрытую под волчьей шкурой. В следующий миг Одрик понял, что это волчица — характерный резкий запах, ударивший ему в ноздри, не позволил ему ошибиться. Волчица подошла ближе и Одрик-волк вздыбил шерсть на загривке, издав предупредительное рычание. Одноглазая волчица, впрочем, не испугавшись, старательно обнюхала его морду, а потом вдруг лизнула в нос своего собрата. В следующий миг стая вокруг них распалась: волки, потеряв к нему всяческий интерес, разбрелись по берегу Реки, не выказывая никаких попыток подняться к пещере Одрика. Меж тем волчица, коротко рыкнув, кинулась по берегу реки и Одрик, объятый внезапным желанием устремился за ней. Волчица же, и не пытаясь далеко убежать, дала перевертышу себя настичь, с беззлобным рычанием пару раз несильно куснув его за морду. В следующий миг Одрик вцепился зубами в ее загривок, прижимая серую зверюгу к земле, рычание сменилось игривым поскуливанием и шутливая волчья стычка вмиг сменилась настоящей животной случкой.

А на вершине кургана, нависавшего над рекой, в свете луны появилась некая темная фигура, в развевающемся черном одеянии и надвинутой на глаза шляпе. У ног незнакомца сидело два зверя, похожих на волков, но куда больше и злее на вид. Мрачным весельем блеснул огненный глаз и зловещий призрак, заколебавшись, растаял в лунном свете — лишь порыв ветра пронесся по склону берега, поднимая снежную метель.

Первые солнечные лучи позолотили скованную Льдом реку, когда Одрик очнулся в своей пещере, дрожа от холода. Стуча зубами, он окоченевшими пальцами пытался высечь искру из кресала, чтобы поджечь оставшийся с вечера хворост, когда снаружи послышались шаги и негромкий смех. В следующий миг кто-то остановился перед входом в нору и присел на корточки, заглядывая внутрь.

— Доброго утра, брат-волк, — усмехнулась Пенфеса, — вставай, твое испытание закончилось.

За спиной воительницы маячило еще несколько воинов, среди которых Одрик с удивлением заметил Вара и Мадара.

— Я уже начал привыкать к этому месту, — сказал Одрик, — даже думал перезимовать тут.

— Понимаю, — Пенфеса вновь оскалила крепкие белые зубы, — но сейчас не время отсиживаться по норам. Сегодня твой дядя дает пир в твою честь, а еще через три дня мы выдвигаемся на юг. По ту сторону моря есть богатый город Вилуса, а под его стенами намечается славная заварушка — и я не прощу никому, если опоздаю к самому веселью.