Пограничник. Том 9: За речкой

Глава 8

В душной камере было темновато.

В крохотное зарешеченное окошко под потолком пробивался вечерний сумеречный свет.

После ареста меня почти сразу доставили в отряд, на гауптвахту.

С момента моего прибытия сюда прошло четыре дня. Четыре дня, наполненных допросами.

Странно, но местный караул относился ко мне несколько лучше, чем к остальным немногочисленным солдатам, отбывавшим свое наказание.

Лишней, бесполезной работой, какая бывает на гауптвахтах, меня не нагружали. Словно бы был я каким-то «особым гостем».

Правда, эта «особость» не уберегла меня от частой муштры и зубрежки устава. Но самое главное — предполагала содержание в одиночной камере.

Помещение это было столь мало, что его можно было прошагать вдоль за три шага. Поперек — за полтора.

Из мебели — прикрученные к стене железные нары. Нары складывались к стене и фиксировались навесным замком. Только с отбоем караульный отмыкал этот замок, чтобы на нарах можно было спать.

Никакой параши, к слову, тоже не было. «Залетчиков» выводили из камеры по нужде один-два раза в сутки.

Правда, и кормили негусто. Так что это обстоятельство компенсировало отсутствие санитарных условий.

Обшарпанные стены, выкрашенные тусклой зеленой краской, и серый бетонный пол могли бы давить, но не давили. Все потому, что я просто не замечал этой тесноты. Этих условий, в которые попал.

Я думал. Размышлял. А еще ждал. И сегодня я понял, что дождался.

Когда замок тяжелой железной двери щелкнул и она со скрипом отворилась, я увидел в проеме двоих человек.

Это был Наливкин. Он тихо разговаривал о чем-то с караульным.

Наливкин выглядел уставшим. А еще раздражительным.

— Да знаю. Знаю я, что время у меня ограничено, — отмахнулся он, — пропускай уже давай, сержант.

Сержант-караульный вытянулся по струнке. Отдал майору честь. Но последний, казалось, даже и не заметил этого. Он вошел в камеру. Дверь за ним немедленно затворили.

Наливкин уставился на меня.

— Привет, Саша, — сказал он тихо.

— Здравия желаю, товарищ майор.

Наливкин осмотрелся.

— Да, так себе конуру тебе подсунули. Тут не разгуляешься, а?

— Не жалуюсь.

Наливкин вздохнул.

— М-да. Жаловаться не приходится.

Он прошел ко мне. Сел рядом, на узкую лавку. Лавка была сделана так, что даже сидеть на ней было страшно неудобно. Наливкин сразу это почувствовал. Поерзал, стараясь устроиться получше. А я к такому неудобству уже привык за эти дни.

— Я смотрю, ты не слишком удивлен моему приходу.

— Я ждал, что ко мне придет кто-нибудь из КГБ или, может быть, ГРУ. Ну или снова припрется кто-нибудь из особого отдела.

— Но приперся я, — хмыкнул Наливкин.

— И я этому рад, товарищ майор, — сказал я со скромной улыбкой.

Мы помолчали полминутки.

— Я тут не просто так, — сказал Наливкин. — Пришел тебя допросить…

Он ухмыльнулся.

— «С санкции особого отдела». Еле добился от начальства, чтобы к тебе пробраться. Там сейчас, после Шамабада, черт-те че творится. Заваруха такая, что про тебя, кажется, все и забыли.

— Судя по тому, что ко мне тут капитан Рюмшин каждый день ходит, никто ничего не забывал, — ответил я.

Наливкин пожал плечами.

— Какие новости? — спросил я. — Ведь вы пришли, чтобы рассказать мне, что творится вокруг всей той заварухи, не так ли?

— Так точно, — Наливкин кивнул. — И, как я уже сказал, творится там черт-те че.

Не ответив, я только взглянул на майора.

Тот оглянулся на тяжелую дверь. Потом начал, понизив голос:

— ПВ, ГРУ и КГБ сцепились так, что не раздерешь. Каждый тянет в свою сторону и договориться никак они не могут.

— Не поймут, кто прав, кто виноват? — спросил я.

— Гоняют фамилии по кругу. Да так, будто в горячую картошку играют. Отпихиваются, вину перекладывают, выясняют, кто сильнее провинился, — Наливкин вздохнул. — Ситуация, скажем прямо, критическая.

Он глянул на меня. Взгляд майора был мрачным и полным тревоги.

— Дело идет к тому, — продолжил он, — что и тебя, и еще нескольких людей с Шамабада, тех, кого посчитали самыми активными зачинщиками, ждет трибунал.

— Как там ребята с Шамабада, товарищ майор? Есть новости?

— Есть, — на выдохе произнес Наливкин. — Большую часть старослужащих разоружили. Службу фактически несет усиление — два отделения из резервной заставы отряда. Старшину Черепанова, старшего сержанта Нарыва и еще нескольких солдат — арестовали.

Я покивал.

— Видал и Нарыва, и Уткина. Нас уже третий день вместе муштруют. Но разговаривать не дают.

— Ну вот, — вздохнул Наливкин.

— Я так понимаю, — кисловато начал я, — мы сейчас — определенный предмет торга между ведомствами. Не так ли?

— Так, Саша. Именно так.

— Ну и что начальство говорит? Какова общая обстановка?

Наливкин снова зыркнул на дверь. Потом заговорщически подался вперед и заговорил полушепотом:

— Погранвойска стоят на своем. Начальник округа рвет и мечет, не хочет трибунала над целой заставой. Не хочет широкой огласки. Такой скандал ему не нужен. Он обвиняет ГРУ в том, что они совершили серьезную ошибку, решив провести операцию «Ловец Теней». Что таким образом подвергли опасности охрану границы, — Наливкин стал еще мрачнее. — ПВ требуют головы офицеров ГРУ, что участвовали в операции. Требуют, чтобы их отправили под трибунал. Вроде как по их вине осуществление охраны госграницы было ослаблено. ПВ усматривает в этом состав преступления. Чуть ли не диверсию.

— И в общем и целом они правы, — покивал я. — Но одна только моральная правота — слабый козырь в этом деле.

— И верно, — согласился Наливкин. — Слабый.

— А что остальные?

— ГРУ готовы пойти на то, чтобы разменять участников операции. Чтобы отправить тех двух капитанов, что были у вас на заставе, под трибунал.

— Но?

— Но взамен, — продолжил Наливкин горько, — ГРУ требует судить тебя как виновного в разжигании мятежа. У них на руках карты покрепче — Тарик Хан и Зия. То есть — они считают, что «Ловец Теней» прошел успешно. Цели операции достигнуты. И конечно же, им совершенно невыгодна огласка фактов. Огласка того, что их «Ловец» провалился, а ты сделал за них всю главную работу.

— Дайте угадаю. Операция была низовой инициативой. О ней в Москве не знали?

— Совершенно верно, — сказал Наливкин. — Главное для ГРУ — замолчать свою неудачу. Представить все так, будто бы они добились успеха. В том числе и Москве.

— На чужом горбу, — ухмыльнулся я.

— И это тоже неважно.

На самом деле конкретно в вопросе «важно или не важно» я с Наливкиным не был согласен. И скоро я расскажу ему почему.

— КГБ тоже имеет в этом деле личные интересы, — продолжил Наливкин. — Но ведомство пытается подтолкнуть остальных к компромиссу. Для них главное — не допустить скандала и громкого судебного процесса. А кто окажется в итоге виноватым, для комитета уже не так важно.

— И выходит, — разулыбался я, — что ПВ хочет «головы» офицеров разведки, ГРУ хочет мою «голову», а КГБ пытается все это почище замять.

— В общем и целом, — согласился Наливкин. — И выходит, что все в тупике. ГРУ угрожает погранвойскам трибуналом для всех, кто участвовал в мятеже. ПВ грозятся, что раздуют скандал с неудачным «Ловцом Теней» до самой Москвы в отместку разведке. А КГБ не знает, как привести оба ведомства к компромиссу.

Майор КГБ вздохнул. Потом достал из кармана кителя платочек, протер им взмокший лоб.

— Душно у тебя тут. Сил нет никаких… — посетовал он.

— И тут душно, — согласился я. — И там, у вас, тоже душно…

— Это точно… — вздохнул Наливкин. — И честно? Я ума не приложу, как весь этот… пучок противоречий развязать. Все уперлись… Как бараны…

— Как я и думал, — начал я, — все ведомства боятся огласки произошедшего. Никому не нужно, чтобы все всплыло наружу: и про мятеж на заставе, и про безалаберность низовой инициативы ГРУ.

— Да. Но толку-то от этого? — пожал плечами Наливкин.

— А толк может быть, — улыбнулся я ему.

Майор скептически приподнял бровь.

— О чем это ты?

Огласка — это их общая ахиллесова пята. Вот о чем.

— И что?

— А то, что в этой игре есть и четвертая сторона, — улыбнулся я.

— Что?

— Мы. Те, кто участвовал в мятеже и событиях на территории Афганистана. Я, вы, товарищ майор, парни с Шамабада, даже Зия. — Вот кто четвертая сторона.

— Что? — повторил Наливкин, но теперь с полнейшим непониманием в голосе.

— Зию уже вывезли из отряда?

— Насколько я знаю, еще нет, — ответил Наливкин.

— Хорошо. Смотрите, майор, — продолжил я. — Чего больше всего боится разведка?

— Огласки.

— Они боятся огласки.

— Что ты задумал, Саша? — нахмурился Наливкин. — Причем тут Зия? Причем тут все это? Как ты хочешь выкрутиться из всей этой ситуации при помощи Зии?

— Я, может, и никак, — покачал я головой. — Но вытянуть из этой ямы погранцов с Шамабада вполне возможно.

— Как?

— Слушайте, — я подался ближе к Наливкину. — ГРУ нужны козлы отпущения? И более того, они готовы возложить эту роль на своих же?

— Верно, — кивнул Наливкин. — На капитанов и кураторов операции. Но взамен они требуют судить тебя.

— Пусть требуют, — я ухмыльнулся. — Но если меня будут судить, я дам показания против Зии. Он сейчас на свободе, и о том, что он самовольно ушел из группы, преследуя собственные цели, знаем только мы с вами. А если меня попытаются тоже в козлы записать — про поступок Зии узнают и все остальные.

— И… И что?

— Помните наш с ним разговор по пути к границе? Если я дам показания против него, он даст показания против меня. И тем самым вскроет этот гнойник. Он — непосредственный участник «Ловца» под присягой — покажет трибуналу истинные причины мятежа шамабадцев. А вместе с тем подтвердит и мои собственные показания, которые я несомненно дам. Показания о том, какими методами пользовались ГРУ в рамках операции. Что по их вине охрана границы была преступно ослаблена.

Наливкин не на шутку задумался. Он сморщил лоб. Засопел, подперев голову ладонью.

— Если ГРУ просто переложит ответственность на конкретных лиц, на амбициозных «интриганов», что курировали «Ловца», тем самым они и сами сохранят лицо, и частично удовлетворят ПВ, а вместе с ними и КГБ. Ведь последним неважно, кто будет виноват. Так?

— Так… — покивал Наливкин задумчиво.

— А тут мы уже имеем пространство для маневра, — улыбнулся я.

— Маневра? — спросил Наливкин, но во взгляде его теперь вместо скепсиса заблестел интерес.

— Да. Маневра. Если ГРУ снимут обвинения с шамабадцев, ни у ПВ, ни у КГБ не будет резона раздувать скандал вокруг операции разведки. Подробности «Ловца» никогда не всплывут на поверхность.

— Но ее ГРУ представляет поимку Хана как успешный результат своей операции.

— Поимка Хана — результат работы «Каскада» и пограничников, товарищ майор. Никакого мятежа на Шамабаде не было. Только героический подвиг спецназа и пограничников вопреки самодурству отдельных лиц, проводивших незаконную операцию и ослабивших охрану границы. Пограничники защитили рубежи от вторжения диверсантов и захватили их лидера. Ни больше, ни меньше.

— Это весомый аргумент, — покивал Наливкин, — и обстоятельства, и ход боя с Призраками — все задокументировано.

— Если стороны подадут события именно так, то все останутся в выигрыше.

— Да, — кивнул Наливкин и разулыбался, — слушай, Саша! А ты голова! Как ты додумался до такого⁈

— У меня было много времени, — сказал я. И продолжил: — Но еще, товарищ майор, разведке неплохо было бы намекнуть, что Зия знает достаточно. И при определенных условиях станет болтать такое, чего бы ГРУ совершенно не хотелось. Но если с ребятами с Шамабада и мной — ничего не случится, то Зия будет молчать. Если нужно, я могу встретиться с пакистанцем лично и дать ему гарантию своего молчания.

— Сложно. Но может сработать, Саша, — кивнул Наливкин. — Я обещал тебе помочь. Обещал, что не оставлю в беде. Все же я обязан тебе жизнью. И теперь пришло время вернуть должок.

Наливкин замолчал. Поджал губы в какой-то нерешительности. Все же заговорил:

— Твой компромисс выглядит уместным. ГРУ найдут козлов отпущения и сохранят свои секреты. Погранвойска защитят личный состав заставы и не допустят скандала с мятежом. А КГБ получат формальный повод замять дело и не раздувать бучу. Но…

— Но подобных идей от старшего сержанта, да еще и задержанного, никакой полковник, а тем более генерал не воспримет.

— Верно, — покивал Наливкин. — А вот от майора спецназа «Каскад» вполне может. Так что я представлю этот план договора между ведомствами как свой. Сформированный мной после сегодняшнего допроса.

— Спасибо, товарищ майор, — сказал я.

Наливкин кивнул.

— Но есть один момент. Выходит, что ты открыто давишь на ведомства. Открыто шантажируешь их Зией. Такого тебе не простят, даже если ты избежишь трибунала.

— Я знаю, — кивнул я. — А потому я предложу им свой перевод.

— Перевод?

— Да. В любой сводный отряд. На самое опасное направление. За почти год службы я уже устал от вечных игр особого отдела и разведок. Хоть отдохну от этого всего, — по-доброму улыбнулся я.

Наливкин погрустнел. Нахмурил брови, но кивнул.

— Это выход, Саша. Возможно, единственный в сложившейся ситуации.

— Я знаю. И они это тоже поймут.

Внезапно щелкнул замок тяжелой двери.

— Товарищ майор, время, — напомнил караульный.

— Да сейчас. Иду-иду.

Наливкин встал. Несколько мгновений просто смотрел на меня. А потом протянул мне руку.

Я тоже медленно поднялся. Пожал ее.

— Ты самоотверженный человек, Саша.

— Всем, кто воюет здесь, приходится быть самоотверженными.

Он подался ко мне и тихо, так чтобы не слышал караульный, сказал:

— Я постараюсь как можно быстрее встретиться с переговорщиками сторон. Жди вестей, Саша.

Вестей не было еще три дня. К слову, прекратились и допросы. Пошла обычная рутина. Обычная, конечно же, для гауптвахты.

На четвертый день, ближе к вечеру, я все так же сидел в своей одиночке. Все так же наблюдал, как тускнеет свет, пробивавшийся сквозь крохотное окошко камеры.

Внезапно сквозь окошко ворвался порыв ветра. Свежий и прохладный, он поколебал густую духоту, к которой я так привык за эти дни.

Странно это. Не помнил я, чтобы сюда, в эту дыру, хоть раз заходил прохладный ветерок.

Когда щелкнул замок железной двери, я даже не вздрогнул. Хотя звук казался несколько инородным в гнетущей, давящей тишине одиночной камеры.

«Неужто Наливкин с новостями?» — подумалось мне.

Ведь кто еще мог зайти сюда, ко мне, в это время дня? Для дневных занятий уже поздно, а для отбоя — рано.

Когда караульный распахнул дверь, я понял, что ошибся. Это не был Наливкин.

В комнатку зашли трое человек. Первого я узнал — это был начальник отряда Давыдов. А вот остальные мужчины не были мне знакомы. Оба они пришли в штатском — в серых пиджаках.

Один из них вышел вперед. Приблизился ко мне. Это был мужчина под шестьдесят. Плотный, с суровым лицом, он смотрел внимательно и строго.

— Товарищ Селихов? — спросил он.

Я медленно, как-то нехотя встал.

— Здравия желаю, товарищ подполковник, — обратился я к Давыдову.

Тот покивал.

— И тебе не хворать, Саша. Смотрю, держишься тут молодцом.

— А как иначе?

— И правда, — Давыдов вздохнул. Зыркнул на своих спутников. — Нынче иначе никак.

— Товарищ Селихов? — упрямо повторил человек в сером пиджаке.

Я заглянул ему в глаза. Повременив отвечать, все же сказал:

— Так точно. А вы? Извините, — я ухмыльнулся. — Не могу разглядеть ваших погон. Товарищ. Здесь, на губе, темновато. Сами понимаете.