— Он пришел отсюда, — сказал я, осматривая узковатый лаз у самого основания стены колодца.
Лаз представлял собой неширокую темную нору, совершенно неопределенной протяженности. Однако он оказался достаточно широк, чтобы ребенок мог пробраться по нему и зайти к нам в тыл.
Плюхин, сидевший под стеной, с трудом разогнул раненую ногу. Покривился. Тем не менее оружие он продолжал держать наготове и то и дело поглядывал в темноту коридора. Туда, где мы вели бой с душманами.
Расслабляться было нельзя. Невозможно сказать, остались ли мы тут одни или же враг может нагрянуть к нам в любой момент.
Бычка стоял над погибшим душманенком. Тело мальчика мы бережно уложили у стены. Я закрыл погибшему глаза. Теперь паренек выглядел совершенно безмятежным. Кожа его лица побледнела настолько, что в темноте, казалось, сливалась по цвету с белой, хоть и грязноватой рубахой, в которую был облачен несчастный.
Саша Бычка не отводил от мальчика глаз.
— Саня? — Подал голос Плюхин.
Бычка ему не ответил. Он даже не пошевелился. Пулеметчик просто застыл как статуя, низко опустив свое оружие.
Я тоже ничего не сказал. Только снова принялся осматривать нору. Да уж. Мальчишка был не робкого десятка, раз уж умудрился пролезть в таком узком пространстве, да еще и волоча за собой пулемет, привязанный за веревку.
Несомненно, мальчик получил кое-какую боевую подготовку. Да и огневую тоже. Правда, он был слишком мал, чтобы должным образом обращаться с таким тяжелым оружием, как РПД.
А это значило, что парня тренировали не как эффективную боевую единицу. У душманов была совершенно другая цель. Пропагандистская в большей мере.
Теперь этот Муаллим-и-Дин, этот «проповедник» сможет добавить к своей проповеди слова о том, как даже дети встают по зову Аллаха. Как присоединяются они к священному джихаду против неверных.
А за одно — получит мучеников, молодых моджахеддин, павших от рук шурави.
Что ж. Я сталкивался с разными оттенками низости, на которую становятся способны люди во время войны. Вот, столкнулся еще раз.
И теперь я решил для себя, как правильно будет поступить, если этот Муаллим-и-Дин окажется у меня в руках. Я без тени сомнений определю его судьбу. Даже невзирая на то, каким ценным языком может стать этот человек.
— Санек… — Снова позвал Бычку Плюхин.
Только теперь Александр Бычка отреагировал: он вздрогнул. Медленно перевел взгляд своих блестящих в темноте глаз с мальчика на Плюхина.
— Ты чего? — Спросил его Плюхин, словно бы позабыв о всякой боли в ноге.
— Это был пацан, — с тихой горечью ответил Бычка. — Пацан, не старше моего брата.
Я переглянулся с Плюхиным. Потом посмотрел на Бычку.
— Ты не виноват, Саша. Ты не сделал ничего плохого. Лишь выполнял свой долг.
— Я застрелил пацана, — проговорил Бычка вполголоса.
— Этот пацан, — вмешался Плюха, — он бы поперестрелял всех нас как уток в тире. И даже бровью бы не повел. И ты…
— Я застрелил пацана! — Крикнул Бычка вдруг. — Застрелил парня, которому и пятнадцати лет не исполнилось! Посмотри на него! Подойди и посмотри! Это совсем дите!
— Как я подойду⁈ — Удивился Плюхин. — У меня ж нога…
— Как тут воевать⁈ — Бычка снова не дал ему закончить. — Как тут воевать, а⁈ Я понимаю, когда на той стороне нормальный неприятель! Когда там сидит матерый бородатый мужик и хочет тебя застрелить! Ты это знаешь, — Бычка нервно засуетился, стаскивая с плеч ремень своего пулемета, — и потому сам хочешь его застрелить! Потому что знаешь, что или он тебя, или ты его!
Саня бросил пулемет на землю.
— Подними оружие, Бычка, — мрачно сказал ему я, а потом поднялся с корточек.
— А тут — пацан! — Крикнул мне Бычка. — У него еще волосы на роже не растут! Как таких стрелять⁈
Бычка в полном бессилии развел руками. Повторил уже тише:
— Как таких стрелять? Это же… Это неправильно.
— Подними свое оружие, — я сделал шаг к Бычке.
Плюхин в полном оцепенении водил взглядом от Бычки ко мне и обратно.
— Мы сюда пришли выполнять интернациональный долг, ведь так нам говорят товарищи зампалиты, а? — Бычка дышал глубоко. Даже в темноте я видел, как его пробивает мелкая дрожь. — Говорят, что мы тут оказываем помощь братскому афганскому народу.
— Санек… Тише ты… — Попытался вмешаться Плюхин. — Ты…
Он недоговорил, потому что я показал ему руку в останавливающем жесте. Плюхин тут же затих.
— И вот как мы помогаем, а? — Бычка указал на тело парня. — Детей ихних стреляем! Вот как!
— Успокойся и подними свое оружие, Саша, — сказал я спокойно, но твердо.
На лице Бычки застыла настоящая страдальческая маска. Он тихо проговорил:
— Это что? Это выходит, мы злодеи?.. А? Скажи мне, товарищ старший сержант? Это я злодей?
— Ты отправляешь детей на убой? — Не повел я и бровью.
Слова мои, спокойные, ледяные, прозвучали в тишине туннеля, как гром среди ясного неба. И так же оставили за собой едва уловимое гулкое эхо, отразившись от стен.
Бычка, казалось, даже опешил от услышанного. Он будто бы не понял моих слов сразу. Будто бы мы с ним говорили на разных языках.
И когда до него дошло, его брови медленно поползли вверх от удивления.
— Ты вооружаешь их и засоряешь голову пропагандистским мусором? — Продолжал я.
Бычка открыл было рот, чтобы что-то сказать, но не нашел слов.
— Ты ждешь их смерти, чтобы использовать ее в своих идейных интересах?
Ефрейтор молчал. Он опустил голову, словно провинившийся ребенок.
— Нет, — ответил я. — Ты делаешь то, что и должен. Ты — выполняешь боевую задачу, потому что ты солдат. И сегодня ты ее выполнял. Как и я. Как и Плюха. Как все наши парни здесь, в Афгане.
Бычка застыл на месте, опустив голову. Казалось, он просто боялся поднимать на меня взгляд.
Я медленно приблизился к ефрейтору. Поднял его пулемет и сунул ему. Бычка торопливо схватил его. Прижал к животу и, наконец-таки, заглянул мне в глаза.
— Ты не посылаешь детей на смерть, Саша, — покачал я головой. — И в том, что этот парень погиб, нет твоей вины. Вина лежит на том, кто отправил его сюда воевать. И мы здесь сегодня только для того, чтобы найти этого сукина сына.
— Как я теперь спать-то буду? — Простонал Бычка, не найдя больше, что ответить.
— Ты считаешь себя виноватым? — Спросил я Бычку.
Тот снова посмотрел на погибшего мальчишку.
— Я убил пацана… — В неведомо который раз повторил он.
— Если ты считаешь себя виноватым, значит сегодня проповедник победил. А ты хочешь победы ублюдку, отправляющему детей на войну?
Бычка, повременив, покачал головой.
— Значит не дай ему победить, — сказал я.
— Я ж… — Он сглотнул. — Я ж теперь спать не смогу.
— Селихов! Мужики, вы там⁈ Время все, вышло!
Внезапный голос сержанта Андро Геворкадзе пронзил вязкую и очень мрачную тишину туннелей.
Бычка обернулся на звук. Я посмотрел туда, откуда донесся оклик поверх его плеча.
— Да! Тут мы, тут! — Отозвался вдруг Плюхин.
При этом он немного дернулся. Потом зашипел от боли в сломанной ноге.
Снова зазвучал голос Геворкадзе. В тишине повис его вопрос:
— Поднимаетесь?
Тогда я хлопнул Бычку по плечу. Тот вздрогнул.
— Если уж я нормально сплю, то ты и подавно сможешь. Лады, — я обернулся к Плюхину, — хватит тут сидеть. Поднимаемся на поверхность.
Асфандиар Кайхани по прозвищу «Шахин» сидел под каменистым выступом низкорослой скалы, что темной стеной уходила вверх, к полному звезд и очень черному небу.
Шахин машинально погладил большую, окладистую бороду. При этом он безотрывно и внимательно, словно сокол — птица, чье название стало его позывным, наблюдал за тем, как душманы выбираются из сухого колодца, спрятанного в скалистых камнях.
Когда мужчины оказались снаружи и стали помогать мальчикам подниматься наверх, один из душманов — крепкий коренастый мужчина, отделился от общей группы.
В спокойной тишине афганской ночи он не спеша побрел к Шахину.
— Кажется, твои уроки не пошли впрок, Шахин, — сказал он хрипловатым голосом старика.
Шахин неплохо знал этого человека — одного из младших полевых командиров знаменитого в этих местах Абдул-Халима. Знал он так же, что Харим не так стар, как можно было бы подумать. И не так тверд душой, как кажется на первый взгляд.
— Об этом судить не тебе, Харим, — проговорил он низким, как гул высокогорного ветра, голосом.
— Не мне? — Харим подошел и присел рядом, на камень. Поправил свой старенький, но ухоженный СКС, что висел у него на груди. — Мы потеряли много людей. Мальчик, сын Юсуфа, которого ты отправил на смерть, тоже не вернулся.
Шахин не ответил сразу. Он уставился на тени, что стояли у колодца и ждали, пока наружу по веревке выберется последний мальчишка. Это давалось мальчику с явным трудом. Видимо, автомат и боезапас мешали ему легко вскарабкаться наверх. Правда, Шахина это не слишком-то беспокоило.
— Идет война, Харим. Война с врагом, которого не стоит недооценивать. И потом, ты должен понимать, что жертвы стоят не так уж много, если учесть, что пока у нас получается водить шурави за нос.
Харим тяжело вздохнул.
— Аллах не возлагает на человека сверх его возможностей, — проговорил Харим. — И эти дети…
Он кивнул на мальчишек, стоящих бок о бок со взрослыми мужчинами. Дети с оружием в руках выглядели несколько нелепо. Автоматы и винтовки в их руках выглядели неестественно огромными. А боезапас в подсумках и разгрузках неудобно болтался на неразвитых телах.
— Разве они способны на то, что от них требуется?
— Твой командир считает, что способны. Иначе он бы не одобрил план Муаллим-и-Дина.
— Я до сих пор скорблю о том, что все, что мы делаем, происходит с молчаливого согласия Абдул-Халима, — Харим сдвинул карабин за спину. Подался вперед, стараясь посмотреть Шахину в глаза.
— Пусть шурави и дальше гоняются за призраком пророка, — возразил Шахин. — И не суют свой нос туда, куда не следует.
— И как долго это будет продолжаться?
— Пока у нас не будет достаточно возможностей, чтобы перенести тайники в более укромное место.
Харим нахмурился.
— Иными словами, ты не знаешь.
Шахин глянул на душмана исподлобья.
— Не знаю, — отрезал он.
— Эти люди — не пакистанские солдаты, — возразил Харим. — Не твои хваленые «Призраки Пянджа». Да и те погибли на советской границе почти в полном составе. Что говорить о детях?
Шахин сжал кулаки так, что хрустнуло. Харим это заметил.
— Ты говоришь, что работаешь на пакистанскую разведку, Шахин, — продолжил давить Харим. — Но мы оба знаем, что это не так. Что теперь наш джихад — не освободительная война во имя Аллаха и освобождения нашего народа. Для тебя она лишь средство мести. Не так ли? И тебе неважно, какими инструментами пользоваться — пусть то твой старый автомат или жизнь ребенка — будущего наших общин.
— Не говори о том, чего не знаешь, моджахеддин, — с мрачной угрозой в голосе сказал Шахин.
— Не знаю? — Харим изобразил удивление. Выпрямился на своем камне. — Все это знают. Все знают, что преследуешь свои собственные цели. Что ты хочешь найти мальчишку, что увел Тарика Хана из кишлака Кундак. Но не знаешь ни его лица, ни имени.
— Мои планы никак не противоречат ни планам ISI, ни планам твоего командира. Все останутся в выигрыше, когда мы закончим.
— Кроме погибших детей.
— Так сложи оружие и нацепи паранджу, если ты так печешься о детях, — зло бросил Шахин.
Харим снова вздохнул. Покачал головой.
— Тебя нужно было бы убить за такое оскорбление. Но в отличие от тебя, я не ослеплен местью и знаю, чего хочу. Меня ведет Аллах. А ты погружаешься во тьму, Шахин.
Харим встал.
— Операция окончена. Сегодня Муаллим-и-Дин не прочтет свою проповедь здесь. Ваш с американцем план работает. Ненависть людей к шурави растет, и советам будет не до того, чтобы искать твои тайники. Но знай — Аллах запомнит твое кощунство. И не оставит тебя безнаказанным.
Харим направился было прочь, к душманам, чтобы скомандовать им тихо возвращаться по домам.
Но Шахин окликнул его:
— Как, говоришь, звали того погибшего мальчишку?
Харим застыл на месте, словно бы его поразило громом. Он медленно обернулся к Шахину.
— Мустафа, сын Юсуфа, — сказал Харим.
— Хорошо. Потрудись, чтобы Юсуф узнал о смерти своего сына. Это будет полезно для нашего дела.
Наблюдательная позиция Мухи находилась на склоне горы. Командир взвода устроился выше и западнее русла вади, на берегу которого расположились наши наблюдательные группы.
Когда мы поднялись из кяриза, Муха распорядился лично дать ему отчет.
Нам с Бычкой пришлось подниматься на гору, не забывая при этом сохранять маскировку.
Плюхина же доставили к позиции «Ветер два», где ему оказали первую медицинскую помощь. Но уже тогда и я, и Андро Геворкадзе понимали — бойца нужно эвакуировать.
Для меня очевидно было и еще кое-что — душманы в туннелях кяризов — не случайность. Пусть операция должна была проходить в полнейшей секретности и даже пограничники с первой заставы узнали о нашем прибытии лишь в последний момент, душманы как-то пронюхали, что сюда прибудет разведотряд. Как? Мысли были, но что тут происходит в действительности, нам только предстоит выяснить.
Бычка поднимался молча. С момента нашего с ним разговора ефрейтор не произнес ни слова. Он был в шоке.
С другой стороны, стоит отдать ему должное — внешне его состояние никак не давало о себе знать. Пулеметчик как мог сохранял сосредоточенность. Хотя я знал, ценой каких усилий ему это удается.
Когда мы поднялись, на подходах к наблюдательной позиции нас встретил Пчеловеев. Потом провел выше, к каменной расщелине в скалах, где и располагалась наблюдательная позиция.
Муха подобрал позицию мастерски. Отсюда открывался отличный вид на весь кишлак и подходы к нему. Как на ладони, перед нами предстал центр Айваджа — небольшая площадь, на которой красовалась мечеть. Пусть в темноте деталей было не рассмотреть, но минарет мечети отлично выдавал ее местонахождение.
Вход на позицию был замаскирован по большей части естественным образом — его скрывал от чужих глаз обильно росший между камней терн и низкорослый, кривенький саксаул.
Там, где со стороны кишлака растительность не прикрывала наблюдательную точку, разместили маскировочную сетку, призванную имитировать узоры скал и растительность.
Когда мы добрались до позиции, Муха наблюдал за кишлаком в прибор ночного видения, установленный на треноге. Подсвечивая свою карту красным фонариком, он время от времени делал на ней какие-то пометки.
Смыкалов же вполусогнутом состоянии сидел у стены скалистой расщелины. Держал на груди бесполезный в темноте бинокль.
Когда Муха увидел нас, то сказал:
— Пройдем вглубь. Там поговорим. Пчеловеев — наблюдать. Если увидишь странное движение по периметру кишлака — доложить.
— Есть.
Мы прошли вглубь расщелины. Там бойцы сбросили свои вещмешки и плащ-палатки. Разбили небольшой лагерь, где можно было отдохнуть, перекусить и напиться воды.
Муха выглядел озабоченным. А еще нервным. Еще бы — операция пошла несколько не по плану. Но судя по тому, что старший лейтенант держался сосредоточенно, а смотрел на нас внимательно и жестко — он готов был к подобным вещам.
Это похвально.
— Докладывай, Селихов, — сказал он, когда уселся на низковатый камень, а нам предложил присесть на сухой обломанный ствол дерева, который, по всей видимости, притащили сюда бойцы.
Здесь, в расщелине, было настолько тесно, что нам пришлось расположиться едва ли не вплотную друг к другу.
А еще тут было тихо. Лишь ветер, который бродил по вершинам этих низкорослых скал, время от времени гудел в камнях.
— Задача в кяризе выполнена, — сказал я. — Плюхина эвакуировали. Уничтожено шесть или семь душманов. Среди них один вооруженный ребенок. Мальчик лет двенадцати-тринадцати.
Муха, которому уже, видимо, вкратце доложили о произошедшем, понуро покивал. Потом взял фляжку, которую примостил у каменной стены, отпил.
— Кто стрелял? — Спросил он.
— Я, товарищ старший лейтенант, — не повел и бровью Бычка.
Голос его звучал хрипловато, как-то нездорово. Но твердо.
Муха снова покивал.
— Какие есть мысли, Селихов? — Спросил он.
— Это была засада. Они знали, что мы сюда придем. И, вероятно, хотели выйти наружу, чтобы застать нас врасплох и уничтожить. Как ни странно, но Плюхин расстроил их планы просто тем, что свалился в колодец.
— Как он? — Буркнул Муха.
— Требуется эвакуация, — ответил я. — До Ландыша идти сам не сможет. Придется нести.
Муха задумался. Взгляд его оставался таким же пристальным. Но глаза перестали поблескивать в темноте. Он задумался, глядя вникуда.
— Нас сдали. Другого объяснения быть не может, — сказал я. — Таких совпадений не бывает.
— Согласен, — сказал Муха. Потом вздохнул. Глянул на меня. — Значит, вы стояли втроем против более чем десятка духов?
— Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант, — вдруг вклинился Бычка.
— Разрешаю, — смерив Бычку внимательным взглядом, сказал Муха.
— Если б не старший сержант… — Бычка мимолетом глянул на меня. Но будто бы постеснялся надолго задержать взгляд, — мы бы там так и остались. Душманы — хитрые сукины дети. Ловушку использовали. На живца нас хотели взять.
— На живца? — Приподнял бровь Муха.
— Так точно. — Бычка кивнул. — Захватили Плюхина. Заставляли его звать помощь.
Бычка улыбнулся и закончил:
— Но он молодец. Упирался. Знал, к чему дело пойдет. Но если б не Саша… — Бычка осекся, прочистил горло, — вернее, если б не старший сержант Селихов, мы б с тех катакомб не вышли бы. Он перехитрил душманов. Помог нам продержаться.
Муха мимолетом глянул на меня. Взгляд его был оценивающим. Но кроме этого ничего не выражал.
— Я подозревал, что рассказы о тебе — это правда, — сказал старлей наконец.
— Уж последним, чем мне интересно заниматься, так это выдумывать про самого себя байки, товарищ старший лейтенант.
— А кто сказал, что ты их выдумывал? — Едва заметно улыбнулся он.
— Вряд ли бы кому-то пришло в голову заниматься этим дурацким делом, — покачал я головой.
— И то верно… — Муха мелко покивал. — Ну что ж. Насколько я понимаю, наш проповедник сегодня не придет.
— Я почти уверен, что нет, — проговорил я.
Муха снова задумался. Потом спросил у Бычки:
— Как самочувствие, боец?
Бычка торопливо ответил:
— Х-хорошо, товарищ старший лейтенант. Нормально. Жить буду.
Муха никак не прокомментировал его слова. Только помолчал несколько мгновений. Потом вздохнул:
— Что ж. Ситуация обостряется. У нас один боец ранен. Состояние другого, — он мимолетом глянул на Бычку, — под вопросом. Да еще и погибший ребенок. Это усугубляет дело.
— Я… Я не знал, что это был ребенок, — тут же заговорил Бычка. — Я не видел его в темноте и…
— Ты не виноват, — прервал его старший лейтенант. — Виновата та мразь, что раздает оружие мелким пацанам и науськивает их на войну. Потому мы и тут, чтобы найти этого сукина сына.
— Товарищ старший лейтенант, — заговорил я. — Ваша сеть информаторов надежна?
— Вполне. Они не знали, что мы будем здесь сегодня.
— Но тем не менее духи как-то выяснили, что мы придем и будем наблюдать.
— Верно, Селихов, — Муха поджал губы и вновь кивнул. Потом пошевелился, чтобы устроиться поудобнее и распрямить затекшую ногу. — И как им это удалось — большой вопрос. Вполне возможно, что нам придется заняться и им тоже.
— Вы собираетесь идти в кишлак, — не спросил, а утвердил я.
Муха уставился на меня. Подался немного вперед, оперев локти в колени и сомкнув пальцы в замок.
— Не исключено, Селихов. Очень даже не исключено.
От автора:
🔥🔥🔥 Новинка!
Дмитрий Ромов
ВТОРОГОДКА
Что если ты вернулся в школу со всеми знаниями, которые накопил?
Что если ты — волк, а твой класс — стая избалованных щенков?
Что если среди них — сын того, кто тебя предал?
В девяностых, он был опером и погиб, защищая невинного. Но его история не закончилась. Он перенёсся в тело школьника в наши дни. Он должен не просто отомстить предателям, но восстановить справедливость. Ведь у него есть свой собственный кодекс чести
https://author.today/reader/470570