Пограничник. Том 9: За речкой

Глава 4

Огромный Зия возвысился надо мной почти на голову. С самодовольной рожей он смотрел на меня сверху вниз так, будто вопрос о его присоединении к нашей группе уже был решенным.

— Благодарю за внезапное рвение, — сказал я сухо. — Но мне хватит шести человек. Возвращайся к остальным, пакистанец.

Лицо Зии померкло. Самодовольное выражение быстро сменилось неприязненным.

Цепочка бойцов, уже несколько растянувшаяся, чтобы отправиться в путь, потихоньку собралась обратно, стала стягиваться к нам. Обернувшись, я увидел, как в нашу сторону торопливо и решительно идет Наливкин.

— Что тут такое? Чего затормозили?

— Скажи, майор, — начал Зия, не сводя с меня взгляда. — Кто руководит этим отрядом, ты или молодой шурави Саша Селихов?

Наливкин помрачнел.

— В чем проблема? Чего вы друг друга глазами сверлите, как остервенелые?

— Я вызвался добровольцем, — пожал могучими плечами Зия. — А товарищ Селихов, кажется, против. А мне это странно. Больше людей — лучше. Разве не так?

Наливкин вздохнул. Глянул на меня.

Слишком подозрительной мне казалась резкая перемена в настроении Зии. Он открыто высмеивал мою идею. Открыто ей противодействовал, а теперь вдруг вызвался добровольцем? И с чего бы это? Откуда у пакистанского перебежчика вдруг взялось такое странное рвение помочь мне?

Это было очень подозрительно.

Зия повел себя очень странно, когда мы обсуждали план операции. Когда говорили о лидерах группировки душманов, что хозяйничали сейчас в кишлаке. Более того — одного из них он знал, пусть и не лично. Неужто услышал о коллеге и решил прийти ему на выручку? Слишком опасная личная инициатива.

Пусть Зия и попросил Абдулу и Карима приютить меня у себя, но пакистанец явно сделал это не из добрых побуждений. Скорее всего — из личной выгоды. Все же я не знал, какой у него договор с советскими спецслужбами. Что такого ему пообещали, что старый солдат так просто решил переметнуться?

В общем и целом я совершенно не доверял Зие. И не хотел, чтобы он выкинул что-то такое, что совершенно не входило в мои планы.

Можно было бы спросить его прямо, но я понимал — такой шаг будет бессмысленным. Пакистанец все равно не скажет правды.

Выяснять отношения с ним прямо тут, сейчас, я не собирался. У меня просто не было времени на это. А тем более — желания.

— Командую я, — ответил ему Наливкин, — но я прислушиваюсь к словам Саши. А Саша говорит?..

Наливкин не закончил своего предложения. Вместо этого наградил меня выжидающим и вопросительным взглядом.

— Саша говорит, что пакистанец не пойдет с нами, — сказал я спокойно, но решительно.

— И почему же такое недоверие? — спросил Зия немного язвительно.

— У нас нет времени, — покачал я головой, а потом обратился к Наливкину: — Товарищ майор. Надо выходить.

Наливкин кивнул. Потом обвел взглядом всех бойцов, что собрались вокруг нас.

— Надо. Ребята! Ну что, пошли⁈ Выдвигаемся на выполнение боевой задачи! Давай-давай! — Он захлопал в ладоши, подгоняя заинтересовавшихся нашим с Зией разговором солдат. — Цоп-цобе!

— Товарищ майор, — Зия стал чернее тучи, — вы что, не нужен лишний автомат?

Наливкин обернулся к нему.

— Что-то ты не сильно горел желанием идти с нами. И тут на тебе — явился.

— Зря вы не доверяете мне, товарищ майор, — Зия вдруг состроил немного обиженный вид. — Ладно вы прислушиваетесь к молодому шурави Селихову. Наверное, у вас есть на это свои причины.

— Есть… — кивнул Наливкин.

— Ну почему мне не доверяете? Разве ж я что-то плохое сделал? — Большой пакистанец посмотрел на меня. — Почему мне не доверяешь, маленький шурави? Я тебя спас.

— Спас, — я кивнул. — И за это я тебе благодарен. Но нам нужен автомат, который будет стрелять куда надо, а не куда ему вздумается.

С этими словами я обернулся и пошел вслед за остальной группой, уже растянувшейся по тропке, что пролегала на дне ущелья.

— Ты давай, не выпендривайся, — услышал я за спиной слова Наливкина. — Повоевал и хватит, Зия. Возвращайся-ка к нашим. Помоги Хана до границы довести.

На это ему Зия ничего не ответил.

Когда Наливкин пошел следом за мной, Зия остался у пещеры. Я чувствовал, как он провожает нас недовольным, даже злым взглядом. Взгляд этот неприятно шарил у меня по спине. Я буквально чувствовал, как с каждым метром, разделяющим нас с Зией, растет его неприязнь ко мне.

Ну и пусть растет. Мне с пакистанцем детей не крестить.

Мы двигались относительно быстро. Где-то шли спокойным бегом, где-то торопливым шагом. Все же нам требовалось преодолеть не один километр.

По большей части шли молча. Если и говорили, то только по делу.

Очень скоро мы оказались у тех холмов, где я вступил в стрелковый бой с конным душманством. Ни их тел, ни тел лошадей в этих местах я уже не заметил. Видимо, забрали свои.

Дальше пришлось двигаться скрытно. Прятаться. Появились небольшие конные разъезды врага. Наливкин приказал не вступать с ними в бой, а пропускать. Скрываться от их глаз.

Обученные солдаты-каскадовцы маскировались мастерски. Они залегали четко, быстро и ровно настолько, насколько было необходимо, чтобы ничего не подозревавший враг прошел мимо.

Таким макаром мы и добрались до неширокого ущелья, что выросло под холмом. Именно того ущелья, где мы с Мариам остановились, чтобы попить воды.

Отсюда до кишлака было рукой подать.

А тем не менее солнце уже клонилось к закату. Тени под его светом выросли, растянулись. Стали нечеткими и будто бы смазанными.

Пекло спало. Но вместо него воцарилась давящая, густая вечерная духота. Нагретые светилом за день песок, камни и скалы теперь отдавали это тепло воздуху. Дышалось в таких условиях тяжело и неприятно. Почти так же как и на жаре, если не хуже.

Группа разместилась в ущелье. Заняла позиции, чтобы наблюдать за окрестностями.

Мы с Наливкиным забрались повыше — вскарабкались на холм, по каменистой насыпи. Потом обосновались сверху и принялись определять, с какой стороны лучше подступиться к поселению. Где занять позиции для наблюдения.

— Кто-то там, в кишлаке, ходит, — сказал Наливкин, прильнув к окулярам бинокля, — вижу движение. Но далеко. В подробностях ничего не разобрать.

Отсюда кишлак Кундак казался совсем крошечным. Его домишки-коробочки напоминали небольшие каменные кубики, которые забыл ребенок в песочнице.

С одной стороны, на ровном участке протянулись огороды местных. С другой, через дорогу, тянувшуюся вдоль кишлака, вздымался невысокий холм. Холм был бы удачной позицией для наблюдения, но чтобы пробраться к нему, пришлось бы пройти в опасной близости к кишлаку, да к тому же еще и по равнинной местности, где почти не было укрытий. Наша группа там будет как на ладони.

Был еще другой вариант — дальняя сопка. Чтобы добраться до нее, нужно было обойти кишлак с востока. Крюк был немаленьким — километра полтора, но там можно было пробраться под прикрытием скал и складок местности.

Кроме того, с дальнего холма можно было рассмотреть дом старейшины во всех подробностях.

Тогда мы согласились, что пойдем в обход. Пусть затратим на это больше времени, но все равно прибудем на место до темноты. Какое-то время на наблюдение у нас останется.

Так мы и поступили.

До места добрались, когда солнце было уже низко. Оно все ближе и ближе опускалось к горизонту. Окрасило далекие хилые облака в ярко-розовый цвет.

Группа распределилась по невысокому холму.

На месте оказалось, что он несколько менее удобен для наблюдения — голый, почти без растительности, он тем не менее хранил на своей спине немногочисленные скальные выступы, которые за долгие века обнажил злой афганский ветер. За ними мы и спрятались.

Стали наблюдать.

— Вон они, сукины дети, — сказал Наливкин тихо, а потом передал мне бинокль. — Вооруженные люди, видишь? Ходят во дворе.

Я прильнул к биноклю. Принялся рассматривать двор довольно большого по местным меркам дома старейшины.

Во дворе бродили вооруженные душманы. Несколько лошадей стояли у коновязи. Неподалеку от дома старейшины, немного западнее, я заметил продолговатый, но приземистый сарай. Там поили голов десять или двенадцать лошадей. Рядом ходили вооруженные винтовками душманы.

Они то и дело ругались на мальчишку лет двенадцати, который ведрами таскал воду из колодца, расположенного неподалеку. Один из духов даже наградил мальчишку оплеухой, когда тот уронил ведро.

Через кишлак шла широкая дорога. По сути, она была единственной, которую можно было назвать «дорогой». Остальные — скорее тропки, ответвлявшиеся от нее и ведущие к дворам. Эта дорога выныривала из той, что шла в обход кишлака, пронизывала Кундак по всей длине и снова возвращалась на тракт. По ней так же разгуливали душманы — небольшие конные и пешие группы дежурили у въезда и выезда. Еще два человека — в центре.

Некоторые дома при этом носили на себе следы разграбления. Духи неплохо там поживились.

Местных видно не было. Возможно, часть пряталась по домам, а кто-то просто сбежал. Тем не менее я заметил кое-что еще — тела. За домом старейшины, за дувалом белели рубахи трех или четырех убитых человек. Душманы сложили их рядком под большим, кривоватым деревом шелковицы.

— У них там настоящая карательная операция, — прошептал мне Наливкин. — Видал тела?

— Видал, — ответил я негромко.

Я снова направил свой взор на домик старейшины Малика. Стал считать, сколько во дворе было духов. Насчитал не меньше семи человек. Если судить по часовым, то всего кишлак заняли пятнадцать бандитов.

— Там что-то происходит, — шепнул Наливкин. — Глянь!

Я перевел свой взгляд туда, куда указал майор — к дому старейшины.

Двое душманов вытащили из какого-то сарая мужчину. Грязный, в одной рубахе и с непокрытой головой, он волочил ноги, пока его тащили к дому. Потом просто бросили неподалеку от порога.

— Местный, — отрезал я. — Видимо, участвовал в волнениях.

Навстречу ему из дома старейшины вышли пять человек. Я быстро узнал самого Малика и одного из его «родственничков». Вместе с ним показались еще трое незнакомых мне людей.

Разодетые, в пестрых кушаках и чалмах, они, подбоченившись, стали вокруг несчастного. Если остальные духи одевались просто и мало чем отличались внешне от простых афганцев, эти выделялись сразу. Один носил пестрый красный жилет поверх рубахи. Другой нарядился в трофейную армейскую куртку советского производства, поверх которой нацепил «лифчик» с боезапасом. Третий носил ярко-синий халат. Не было сомнений — это главарь банды со своими подпевалами.

— Товарищ майор, — я протянул Наливкину бинокль, — смотрите. Шахид со своими приближенными и правда там сидит, у старейшины.

— Как ты и предполагал, — ответил майор «Каскада», принимая у меня бинокль.

При этом его голос сделался напряженным. Из него исчезли любые нотки шутливой легкости.

— А… Зараза… Все они на одно лицо с этими своими бородами, — пробурчал Наливкин тихо, — не разобрать, кто есть кто.

Наливкин понаблюдал за ними еще с полминуты. Потом вернул мне бинокль со словами:

— Уводят. Резать будут.

Теперь в оккуляры всмотрелся я. Я наблюдал, как побитого мужчину повели прочь со двора. Двух душманов, которые заставляли его идти на своих ногах и награждали пинками, если тот падал, возглавлял мужчина в армейской куртке.

Они обогнули дувал и оказались рядом с телами. Потом душманы заставили несчастного лечь на землю, у мертвого тела. Связали ему руки. Мужчина в армейской куртке достал нож, опустился над пленным, как над барашком. А потом, схватив за волосы, приставил нож к горлу. И убил.

— Голову режет, сукин сын, — сказал я, опустив бинокль.

— Падла… — бросил Ефим Маслов, лежавший рядом со мной.

— Я видал, — отозвался Смыкалов, — как падлы душманские нашим головы резали.

— Ничего. Сегодня будет наш черед вернуть должок, — сказал я.

— Все ясно. Будем ждать темноты, — сказал Наливкин.

Еще в пещере я предложил следующий план операции: мы поделились на две группы с условными позывными «Гром» и «Молния».

В составе «Молнии» был я, Наливкин и Смыкалов. В составе «Грома» шли Масловы и Глушко.

Цель «Грома» — нашуметь, чтобы отвлечь внимание врага. Цель «Молнии» — ударить в нужную точку, когда никто не будет этого ждать.

Затаившись на холме, мы напряженно ждали темноты. Мы затихли, чуткие, словно хищники, выжидавшие подходящего времени для охоты.

Несколько раз казалось, что операция пойдет псу под хвост. Душманы большими группами по пять-семь человек выезжали куда-то. И Смыкалов стал думать, что таким образом банда покидает кишлак. Тем не менее они всегда возвращались.

Кроме того, ближе к ночи в Кундак вернулись еще четверо конных. Видимо, это были дальние разъезды, дежурившие на равнине, у дороги к Пянджу.

Тем не менее душманы заночевали в кишлаке. Не спешили они возвращаться в сырые пещерные лагеря, что были у них где-то в горах.

— Итак, — начал Наливкин, когда уже достаточно стемнело, — выдвигаемся. Все знают, где им заходить. Связь держать постоянно, в режиме телефона. Обо всем докладывать немедленно. Ясно?

Бойцы вразнобой дали негромкое «Так точно» и «Гром» выдвинулся на свою позицию первым. Группе нужно было незаметно преодолеть гораздо большее расстояние, чем «Молнии» — зайти со стороны конюшни.

Когда Ефим доложил Наливкину по рации, что они обогнули кишлак и движутся к позиции, нам пришло время выступать.

— Ну что, парни, — выдохнул Наливкин, — с богом.

— Идем тихо. С соблюдением маскировки, — сказал я.

Мы медленно принялись спускаться по левой стороне холма. Внизу, под ним, раскинулись обширные кусты можжевельника. Росли сухонькие, лишенные листьев деревья.

Когда мы достигли кустов, то замерли. Все потому, что я кое-что услышал.

Я хлопнул Наливкина по плечу. Шедший первым, он остановился. Обернулся.

— Тихо. Там кто-то есть, — указал я вперед.

Наливкин и уставился вперед.

— Ничерта не вижу, — обернулся он.

Вся группа замерла. Засела за кустами.

— «Гром», как слышно, — связался Наливкин с Ефимом, прижав гарнитуру, надетую на голову, — занять позицию и ничего не предпринимать. У нас заминка. Сейчас решим и продолжим. Прием.

Я не слышал, как Наливкину ответили на том конце.

В ночной тишине стрекотали кузнечики. Ветер доносил до наших ушей голоса душманов, расхаживавших по Кундаку словно хозяева.

— Что такое? — спросил у меня Смыкалов, шедший последним.

— Там. Движение.

— Ничерта не вижу, — снова пожаловался Наливкин.

— Я проверю, — сказал я ему.

Майор застыл на несколько мгновений. Его глаза поблескивали в темноте. Он смотрел прямо на меня. Потом медленно кивнул.

— Иди. Мы прикроем.

Я двинулся вперед, вдоль кустов. Наливкин со Смыкаловым залегли у меня за спиной. Приготовили автоматы.

Непонятная тень маячила в кустах, метрах в десяти от меня. При каждом движении чьи-то очертания просматривались в этой тени. Но стоило ей застыть — и сложно было понять, человек это, зверь или же так спутались ветки можжевельника.

Я ступал максимально тихо. Тихо настолько, насколько мне позволяли это мои сапоги. Потом, когда подобрался ближе, тихонько достал штык-нож.

«Кто ты такой?» — промелькнуло у меня в голове.

К этому моменту я уже понял — передо мной был человек. И он все еще меня не заметил. Кто бы он ни был, опыту в скрытном передвижении ему недоставало.

Когда я подобрался к нему на расстояние вытянутой руки, какая-то палка предательски хрустнула у меня под ногой. Некто испуганно обернулся. Я бросился на него.

Схватил, зажал рот рукой, завалил. С треском и хрустом мы повалились на землю между кустов.

— М-м-м-м! М-м-м-м! — высоковато замычал некто, колотясь у меня в руках.

— Тихо! — шепотом приказал я. — Тихо, не то прирежу.

Я притих. Прислушался, не заметили ли нас в кишлаке. Испуганно притих и незнакомец. Расстояние было достаточно значительным. И я не увидел признаков беспокойства среди душманов. Их голоса, время от времени доносящиеся со двора старейшины, звучали так же спокойно.

Тогда я посмотрел на схваченного мной незнакомца. Привыкшие к темноте глаза тут же выцепили во тьме знакомые черты. Знакомые глаза. Я нахмурился.

— Карим… — прошипел я сквозь зубы.

— Тебе бы лучше отпустить его, молодой шурави, — раздался тихий голос за спиной.

Я обернулся. Надо мной, с автоматом в руках, совершенно не прячась стоял Зия.