Пограничник. Том 9: За речкой

Глава 14

— Ну попробуй со мной поговорить, если смелый, — ответил я ему, не отводя взгляда от темно-карих глаз здоровяка.

Тот уставился в ответ волком. Казалось, он вот-вот попытается напереть на меня, упереться своим лбом в мой, словно какой-то разъяренный баран. Да только он этого не сделал. Все так же по-бараньи раздувая ноздри, он вернулся на свое место. Я не сводил с него взгляда, пока тот сам не повернулся к одному из своих дружков и не заговорил с ним.

Тогда, под взглядом стариков, я направился на свое место к переборке.

Вертолет скоро прибудет на Хазар-Калу. Потому неплохо было бы отдохнуть, пока есть такая возможность.

Зоной ответственности четвертой мотоманевренной группы Московского погранотряда был протяженный участок местности в провинции Тахар. Группа углубилась на территорию Афганистана примерно на пятьдесят километров, а потом распределилась в этой зоне, контролируя наиболее важные стратегические объекты.

Штаб мангруппы занял старинные руины крепости Хазар-Кала, близь кишлака Дез-и-Захак. Там расположилось командование, взвод связи, минометная батарея, инженерно-саперный взвод и противотанковый взвод. Взвод материально-технического обеспечения группы стоял непосредственно в кишлаке Дез-и-Захак.

Там же, в крепости, располагался и разведвзвод, в котором мне предстояло служить. Вернее, располагался только тогда, когда не уходил в очередной рейд в пределах зоны ответственности группы.

А вот пограничные заставы, насколько я знал, на данный момент исполняли боевую задачу по всей территории зоны.

Первая застава стояла на точке в пятнадцати километрах к северо-западу от Хазар-Калы. Пограничники контролировали там брод речки Кокча, через который шли караваны из Кундуза, а также участок дороги «Кундуз-Таликан». Кроме того, застава постоянно совершала рейды близь кишлака Айвадж.

Вторая застава ММГ-4 стояла сейчас на высоте Кол-и-Лал в двадцати километрах восточнее Хазар-Калы. Пограничники осуществляли там контроль над дорогой Чахи-Аб — Яфталь и вели наблюдение за кишлаком Чахи-Аб. А также постоянно вступали в боестолкновения с местными душманами, появлявшимися время от времени на южных склонах высоты.

Южнее крепости штаба группы, примерно в восемнадцати километрах от Хазар-Калы стояла третья застава мангруппы. Их точка располагалась у въезда в ущелье Танги-Джов. Их задача — блокировать караванные тропы, ведущие из Пакистана в ДРА через перевал Катта-Дуван, наблюдать за кишлаком Хумри. А также бойцы третьей погранзаставы периодически устраивали рейды к пещерам Хазар-Мерд с целью поиска там укрытий и тайников противника.

Конечно, заставы группы по большей части были мобильны, но на момент моего прибытия положение дел, насколько я знал, обстояло именно так. Конечно, по словам капитана Батова. Его брат тоже служил в Хазар-Кале. Был командиром взвода материально-технического обеспечения.

И тем не менее, уже очень скоро мне предстояло поближе познакомиться с моим местом службы.

То, что мы были уже близко, стало понятно, когда вертолет пошел на снижение. А снижаться он будет только тогда, когда до места назначения останется буквально рукой подать.

Я еще раз окинул взглядом пассажирский отсек вертолета. Зеленые бойцы притихли, ожидая прибытия. Старики же то и дело позыркивали на меня злыми взглядами.

Я вздохнул. Отвернулся к своему иллюминатору.

Опасный массив гор, с которых могли обстрелять винтокрылую машину, остался позади. Теперь вертолет медленно опускался, при этом потихоньку разворачивался.

Когда он подставил мою часть фюзеляжа солнцу, я сощурился. А потом наконец увидел крепость Хазар-Кала.

Ее руины расположились на невысоком, но достаточно широком земляном валу, и с высоты птичьего полета походили на две бегущие параллельно крепостные стены — передняя побольше и длиннее, а задняя поменьше и короче. Стены эти спускались с вала с юга и севера, а потом заворачивали к неширокой дороге, бегущей вдоль кишлака, упокоившегося под ними.

На стенах этих я насчитал пять башен — две широких и пузатых и три маленьких. Однако большинство из них представляли собой настоящие руины. Лишь одна большая башня на вершине вала сохранилась относительно неплохо, хотя и потеряла свои зубцы. Другая — маленькая — стояла над «меньшей» крепостной стеной, которая, слову, была словно бы выдолблена в вершине самого вала.

Крепость не была сильно большой. И казалось, она являлась частью каких-то более крупных фортификационных сооружений, что пролегали когда-то в этих местах. Впрочем, может, это было не так.

Кишлак Дез-и-Захак представлял из себя набор из тридцати или сорока глинобитных саклей с квадратными крышами. Они протянулись вдоль дороги без какой-либо организации и походили на бугристую, причудливой квадратно-неправильной формы опухоль, выросшую на ней.

По ту сторону дороги пролегли террасированные сельскохозяйственные поля, разделенные тут и там пересохшими арыками. Было сразу понятно — очень давно никто не возделывал землю в этих местах.

Однако все мои наблюдения затмило какое-то странное чувство — чувство дежавю. У меня сложилось четкое впечатление, что я когда-то видел эти места. Даже больше — был здесь.

Это было едва уловимое ощущение. Ровно такое, как когда ты вспоминаешь старый снившийся тебе давным-давно сон и не можешь понять, действительно ли он тебе снился.

Вертолет пошел на снижение на открытой равнинной местности одного из высушенных полей. Когда он завис над землей метрах в трех, детина встал. За ним поднялись остальные старики. Кто-то из них принялся открывать дверь пассажирского отсека.

— Вставай! — закричал детина, — встать всем!

Новобранцы засуетились, принялись неуклюже подниматься со своих лавок.

— Выгружаемся, готовность тридцать секунд!

Я не спешил вставать. У выхода началась давка, и старики принялись гонять бойцов, чтобы те не слишком толпились.

Судя по тому, что детина крикнул что-то с вертолета, на земле нас уже ждали.

Потом бойцы один за другим стали спрыгивать на землю. Если кто-то трусил, небритый строго подпихивал солдата к краю, все же вынуждая выпрыгнуть из люка.

— А тебе что, особое приглашение нужно? — приблизился ко мне детина.

Это был парень лет двадцати. Широкоплечий, крепкий, с бычьей шеей и стриженной под ноль головой. Он надел панаму, которая бросала на его маленькие, глубоко посаженные глаза и мощные надбровные дуги злую тень.

— Ты, значит, старший группы? — спросил я.

Детина поджал губы и выдвинул вперед мощный подбородок. Потом вдруг подался ко мне.

— Ты думаешь, я не знаю, кто ты такой? Думаешь, я не слышал о мятеже на четырнадцатой?

— И кто же я такой? — ухмыльнулся я, даже не нарушив собственной расслабленной позы.

— Ты меня за дурочка не держи, Селихов… — прошипел детина немного зловеще, — про тебя много стариков знают. Это ты там, за Пянджем был герой. А тут тебе лучше варежку захлопнуть и сидеть тихо, как мышь. Понял?

— Там сейчас твой дружок, с такой же тупой рожей как у тебя, — сказал я, кивнув на бойцов у люка, — делов наделает. Ты б приглядывал за ними, старший.

— Чего? — Детина обернулся. А потом стал грубо и мерзко ругаться матом попеременно с плевками.

Все потому, что у люка начинался скандал. Почти все новенькие выгрузились. Остались только старики да трое новобранцев.

Один из стариков — знакомый уже мне боец со сломанным носом, сцепился с новобранцем. Последний, к слову, не уступал ломоносому ни в росте, ни в ширине плеч. Это был белобрысый парень лет девятнадцати. У него были настолько белые волосы, что казались почти седыми, если бы не легкая их желтизна. Кожа тоже, по всей видимости, когда-то была очень светлой, но под жестоким афганским солнцем приобрела красноватый оттенок. Кроме того, на его лбу, носу и щеках выступили темные точки веснушек.

Детина немедленно подошел к ним и тут же наехал на белобрысого паренька вместе с остальной своей компанией.

На них даже прикрикнули снизу, и тогда детина приказал оставшимся двоим новеньким выпрыгивать, а вот белобрысого стали теснить в сторонку.

Только тогда я поднялся со своего места.

Белобрысый парень выглядел напряженным как струна. Даже больше — готовым к драке. Но все равно медленно, шаг за шагом, пятился под напором четверых стариков. Я приблизился к нему, при этом грубо толкнув небритого плечом. А потом просто встал рядом с белобрысым.

Вся четверка стариков, казалось, опешила от такой моей наглости. Белобрысый просто удивился.

Я заглянул в глаза детине.

— Отошли. Мы выходим.

Старики стали переглядываться. По растерянности, что словно неприятный, постыдный пот, выступила у них на лицах, было видно — они совершенно не ожидали, что я решусь переть на всех четверых разом.

— Этот высадку задерживает! — заорал детина, перекрикивая рев двигателей, — дружок, что ли твой⁈

— Я два раза не повторяю, — ответил я.

— Что за дела⁈ — раздался новый, высоковатый молодой голос.

Старики обернулись и даже расступились, уставившись на пилота в округлом белом шлемофоне, который выглянул в проем кабины.

— Сколько еще саляры жечь будем⁈

Все четверо стариков замешкались, как бы не зная, что ответить пилоту.

— Что за заминка⁈ — за нашими спинами вдруг появился стрелок.

Он поправил каску и осмотрел всех нас внимательным взглядом.

— Нет никакой заминки, — ухмыльнулся я ему. — Выходим! Пошли, Серега!

Я хлопнул белобрысого по плечу и назвал первое имя, что пришло мне в голову. Решил таким образом показать старикам, что я знаком с этим бойцом. Ну так, на случай, если они станут его попозже задирать.

Поджатые со всех сторон старики стали расходиться, когда мы с белобрысым приближались к люку пробираться к люку.

Я глянул вниз. Новобранцев уже построил низенький и круглолицый прапорщик. По национальности он оказался казахом.

Когда прапор увидел меня, его узковатые глазки, казалось, округлились. Он кивнул и что-то выкрикнул. Голоса его я не слышал, но по губам, лицу и артикуляции прекрасно разобрал его возмущенное «Че?».

Впрочем, я не обратил на это особого внимания.

— Давай, пошел, — я хлопнул по спине белобрысого.

Тот удивленно уставился на меня и запротестовал:

— Стой! Погоди минутку! А ты откуда знаешь, что меня Серым звать⁈

— Пошел!

Я хлопнул сильнее, и боец поддался. Спрыгнул вниз, ловко перекатился боком, совсем как парашютист-десантник, приземлявшийся после прыжка с парашютом.

Обернувшись напоследок, я наградил четверку стариков самым нахальным взглядом, на который только был способен. Они ответили мне по-зверски злобными выражениями на лицах.

А потом я спрыгнул вниз, на землю.

Когда спустились и старики, то старшина, наконец, построил нас всех. Потом заставил пересчитаться.

У прапорщика был низковатый, немного похрипывающий голос. Он говорил отрывисто, словно прогавкивая слова, а некоторые гласные и вовсе будто бы съедал:

— Нале-во! — приказал прапорщик нашей шеренге, — в расположение штаба мотмангруппы бегом марш!

И мы побежали. Достигнув дороги, строем пробежали вдоль кишлака. Тут нас сопровождали любопытные чужие взгляды. Но далеко не все из них были любопытными. Многие — уставшими.

Пока мы бежали по белой, словно мел, афганской дороге, я разглядывал кишлак. Разглядывал и видел на глиняных ступеньках бедненьких домишек, у их стен и за дувалами людей.

Тогда я понял — абсолютным большинством жителей кишлака Дез-и-Захак были старики, женщины и дети. Ни одного здорового мужчины хотя бы старше десяти и возрастом до семидесяти я не заметил.

«Значит, воюют, — подумалось мне. — Против нас воюют. И многие из тех, кто когда-то тут жил, уже наверняка погибли».

Дальше дорога поднималась на древнюю земляную насыпь, ведущую к валу, на котором и гнездилась крепость.

Молодые преодолели этот участок пути с видимым трудом, но старались не отставать. А вот я и старики, казалось, и не заметили подъема.

Внутрь крепости мы попали не через ворота, как можно было бы подумать. Ворот у Хазар-Калы вообще не было. Вернее, были, но представляли из себя огромную полуразрушенную каменную арку. Внутри нее построили большую заглушку из массивных досок и бревен. Усилили эту конструкцию мешками с песком и камнями.

Наш путь в крепость пролегал через КПП, что стоял на месте полуразрушенной боковой стены, которая когда-то соединяла малую и большую крепостные стены.

Внутри оказалось крайне оживленно.

Бойцов было немало, и каждый занимался делом: кто-то что-то таскал, кто-то что-то ремонтировал, кто-то чистил оружие или обслуживал технику, другие рыли землянки, которых и в крепости, и в ее окрестностях было немало. Я подозревал, что в большинстве из них прятали технику.

При этом почти никто из местных не носил полной формы одежды. Большинство ограничивались галифе и майкой. Начальство шло навстречу нехитрым способом солдат спастись от жары. Пусть и вопреки уставным нормам.

Крепость выглядела огромным живым существом, которое, несмотря на кажущуюся внешнюю смерть, продолжала жить. Жить в первую очередь человеческим трудом, звуками и запахами.

И тех, и других тут было предостаточно.

К привычному запаху сухой земляной пыли примешался тяжелый дух горюче-смазочных материалов, табачный дым разной степени вонючести и вонь жареного жира. Кажется, где-то работала местная кухня.

Вместе с тем крепость постоянно ревела моторами, лязгала оружием, стучала молотками, выла ветром на высоте стен и башен, а также бесконечно галдела десятками человеческих голосов.

От уютной, я бы даже сказал, домашней атмосферы погранзаставы здесь не было ничего. Лишь сухим прагматизмом и неустанным человеческим трудом полнилось это место.

— Становись! — снова крикнул старшина.

Мы выстроились на некоем подобии плаца. Вернее, это был не сильно просторный участок чистой, утоптанной земли, свободный от припасов, стройматериалов и прочего добра.

А располагался этот плац прямо под большой пузатой башней, именно той, что уцелела, но потеряла зубцы.

— Ровняйсь! Смирно! — скомандовал маленький круглолицый прапорщик. Он осмотрел нашу шеренгу и разрешил: — Вольно…

А потом стал затирать нам привычную речь о том, куда мы попали и что все, что мы видели или проходили раньше, де было настоящим детским садом. А вот сейчас начнется служба.

Я бы мог поспорить с ним на этот счет. И судя по тому, что старшина постоянно зыркал на меня своим маленьким прищуренным взглядом, ему очень этого хотелось.

К его сожалению, желанием входить с кем-то в разные полемики я не горел.

В строю я стоял рядом с тем худоватым пареньком, которому стало плохо в вертолете. Некоторое время он переводил дыхание после короткого марш-броска в крепость. Потом в нерешительности молчал, время от времени позыркивая на меня.

Когда прапор, разгуливавший перед шеренгой, прошел в ее конец, парень вдруг решился.

— Слушай… — шипнул он мне.

Я глянул на него. Вопросительно приподнял бровь.

— Слушай… — повторил он тихо, — я хотел тебе спасибо сказать… Ну, за то, что ты мне там, в самолете помог.

— Пожалуйста, — пожал я плечами.

— Я-то вообще не из хилых, — парень сделал решительное лицо и округлил грудь, — вообще не думал, что поплыву. А тут вот как получилось… понимаешь ли, никогда не летал, а тут…

— Слушай, — я вздохнул, — я щас не в настроении, чтобы лясы точить.

Парень замешкался.

— А… Да… Прости.

Старшина прошел в обратную сторону. Прошагал мимо нас.

— Рвать они тут нас будут зубами! — угрожал он вновь прибывшим, — потому и мы их будем! Все, на… Кончились игрушки…

Когда прапорщик снова отправился в хвост, худощавый снова заладил:

— Слушай… Извини… А тебя как звать? Меня вот Гриня…

— Смирно! — раздался вдруг крик прапора.

Мы все как один вытянулись по струнке.

Все потому, что из дверного проема внизу башни, в котором, впрочем, не было никакой двери, вышел офицер.

Молодой, не старше тридцати пяти лет, он направился к нам быстрым, энергичным шагом.

Носил офицер сапоги, галифе и офицерскую рубашку с погонами. Причем я заметил, что пограничные зеленые просветы погон он закрасил черной краской.

У капитана было благородное, правильных черт лицо, светло-русые короткие волосы и римский нос. Небольшие глубоко посаженные и очень голубые глаза внимательно смотрели на только что прибывших в мангруппу бойцов.

— Товарищ капитан! — Прапор подбежал к офицеру и вытянулся по струнке, отдал честь, — группа из отряда прибыла в полном составе…

Он отчиканил своим гавкающим голосом доклад, и капитан, кивнув, сказал ему:

— Командир занят. Парней приму сам.

Затем капитан снова осмотрел всех нас суровым, оценивающим взглядом.

— Здравия желаю, бойцы!

— Здравия желаю, товарищ капитан! — ответил наш нестройный хор.

— Меня зовут Юрием Евгеньевичем Симиным. В штабе мангруппы я служу в должности заместителя начальника по политической подготовке.

Голос его, громкий, натренированный, затмевал собой звуки живущей собственной жизнью крепости.

— Старшина Омаров, как я слышал, предварительно ввел вас в курс дела, — сказал Симин и коротко зыркнул на прапорщика.

Тот не пошевелился, застыв «смирно».

— Потому, пожалуй, не будем тянуть кота за причинное место и перейдем сразу к делу.

Капитан, держивший руки за спиной, показал нам полевой планшет. Потом вчитался в какой-то документ, который этот планшет от нас прятал.

— Значит так. Кого назову, шаг вперед. Пойдете со старшиной Омаровым. Остальные — за мной. Ясно? Вопросы? Хорошо. Итак.

Симин снова глянул в планшет. Потом заговорил:

— Ефрейтор Матавой.

Из строя вышел белобрысый, который закусился со «стариками». Застыл спиной к строю.

Симин, не поднимая головы от планшета, зыркнул и на него тоже.

— Ефрейтор Бычка.

Шагнул и ломоносый.

— Рядовой Звягинцев. Ефрейтор Пчеловеев. Младший сержант Смыкало.

Замполит называл фамилии четко и отрывисто. После каждого проговоренного имени очередного бойца он поднимал на вышедшего один только глаза, не двигая лица. Как бы оценивал вновь прибывшего. Причем взгляд этот длился не более секунды.

Уже через полминуты все старики вышли вперед. Белобрысый, хотя и держал выправку, все же время от времени косился на них. Они — на него.

Когда капитан открыл было рот, чтобы назвать очередную фамилию, к нему подбежал худой сержантик откуда-то из штаба.

— Товарищ капитан, разрешите обратиться!

— Чего тебе, Панамаренко? Не видишь, занят я, — сказал Симин с холодной раздраженностью в голосе.

— Товарищ капитан, но там срочная телеграмма с отряда. Радисты только передали. По политической части, видать, чего-то. Потому как меня просили к вам…

Симин мрачно задумался. Потом бросил сержантику:

— Ладно, давай сюда.

Он выхватил из рук сержанта бумажку. Сунул в карман брюк, как если бы это был не важный документ или сообщение, а записка от девчонки.

— Свободен.

— Есть!

Когда сержантик убежал, капитан продолжил:

— Так о чем эт я? Ну да. Значит так. Всем, кого назвал, проследовать за старшиной Омаровым. Вы поступаете под командование старшего лейтенанта Мухи. Сам старший лейтенант сейчас занят, выполняет боевую задачу. Но к вечеру прибудет. Тогда уж с вами разберется. А пока — слушать старшину. Вопросы? Нету. Ну тогда остальным на-ле… — капитан снова глянул в планшет. Осекся, — отставить. Зараза… Еще одного пропустил. Селихов!

Я шагнул вперед. Старики, все как один, стали бросать на меня злобненькие взгляды. Типа «попал ты, дружок. От нас теперь не уйдешь».

— Селихов… Селихов… — посмаковал мою фамилию Симин. — Знакомая фамилия какая-то.

Внезапно в глазах капитана блеснуло какое-то воспоминание. Я понял — он обо мне слышал.

— А интересный вы персонаж, старший сержант Селихов, — проговорил он похолодевшим голосом. — Слыхал я про вас. Слыхал. И доброе, и недоброе слыхал.

Кто-то из группы тоже зашептался, услышав мою фамилию.

— Разговорчики… — пресек возбудившийся галдеж капитан. Потом взгляд его уперся в меня. — Значит, Шамабад. Так?

— Так точно, товарищ капитан, — ответил я.

— Значит, перевели.

— Так точно.

Замполит задумался.

— Да и не куда-нибудь, а к нам, — приподнял он подбородок. — Да еще и на хорошую должность.

Капитан перевел взгляд на стариков и белобрысого Сережу.

— Ну, знакомьтесь, бойцы. Это товарищ Селихов. Зачинщик мятежа на четырнадцатой заставе «Шамабад». Слыхали про него?

Никто не подтвердил, но и не опроверг. Я же нахмурился. Больно много себе этот капитанишка позволяет. Надо бы поставить его на место.

— Уверен, что слыхали, — продолжил Симин. — Ну тогда гляньте, товарищи бойцы, на нового командира отделения, в котором вы будете служить.

У всех стариков аж глаза на лоб полезли, когда они услышали слова капитана. Ломоносый даже рот разинул.

— Ну, теперь вроде все, — сказал капитан и спрятал свой планшет, — Итак, бойцы…

— Товарищ капитан, — неожиданно для всех перебил я замполита. — Разрешите обратиться.