Второе пришествие Воланда

Поздний вечер в Сорренто

Сегодня и только сегодня, никогда раньше Клавдия себе этого не позволяла. Но сегодня, отработав смену и выйдя из парикмахерской, она прямиком направилась домой.

– Добрый вечер, тетя Зина! – Клавдия присела на лавочку у среднего подъезда рядом с пожилой женщиной. – Что нового?

– Телевидение приехало.

– Куда?

– К нам во двор, – тетя Зина вытянула трость в сторону помойки. – Видишь два микроавтобуса, – она перевела трость в сторону улицы. – И еще один там остался.

– По какому поводу? – упавшим голосом произнесла Клавдия. – Они что, Воланда снимать приехали? Это только Люська могла додуматься, – Клавдия хлопнула себя по коленке. – Какая я все-таки дура! Молчать нужно было.

– О чем убиваешься? Не пойму, – тетя Зина заговорила скороговоркой. – Воланду твоего не знаю. О нем разговора не было. Но тебе, может, и повезло. Нынче, когда я полдничать уходила, на помойке совершено нападение на женщину.

– Сколько было нападающих?

– Один.

– В полосатой ветровке?

– Нет. В полицейской форме.

– Да ну?! – удивилась и обрадовалась Клавдия. – Ну, ты меня напугала тетя Зина.

– Я-то здесь причем, – тетя Зина усмехнулась. – Скажи спасибо, что не на тебя напал.

– Я бы отбилась, – Клавдия махнула рукой. – Тетя Зина, а ты не отлучалась со скамейки после полдника?

– Нет.

– Трое мужчин не выходило из нашего подъезда? Один в полосатой ветровке, другой в клетчатом пиджаке, а третий во всем черном?

– Как до обеда вошли, так еще и не выходили, – тетя Зина внимательно взглянула на собеседницу. – Клавдия, они тебе не пара.

– У меня другой интерес, – Клавдия успокаивающе кивнула, встала и направилась к подъезду, лишь вскользь взглянув на орудующих на помойке телевизионщиков.

Зажегся свет, и зрители направились к выходу из кинозала. Николай шел сзади и бережно следил, чтобы никто случайно не толкнул Маргариту. На улице их встретил теплый вечер. Они неспеша брели домой и весело болтали, вспоминая персонажей просмотренного кинофильма.

– Который час? – поинтересовалась Маргарита.

– Московское время 22 часа 07 минут.

– Через двадцать три минуты позвонит папа.

– Будет ругать?

– Нет, – Маргарита нежно улыбнулась. – Он добрый и заботливый. Просто будет волноваться и обязательно позвонит. Он не привык, что я так поздно возвращаюсь домой.

– На работе он всегда всех ругает, – Николай поглядел на Маргариту. – Я его немного боюсь.

– Не бойся. Он о тебе хорошего мнения, – Маргарита сделала паузу. – За ужином тебя вспоминал.

– И как?

– Сказал, что хорошие ребята ты и Влад. Маме, за ужином. Она: «Какие новости?» А он: «У нас пополнение». Она: «Хорошие ребята?» Он: «Отличные». Он очень хороший папа, – Маргарита помолчала. – Твой папа ядерщик, наверное, все время в командировках?

Николай от неожиданности замешкался, но потом открыл рот:

– Понимаешь, все так случилось…

В этот момент у Маргариты зазвонил телефон.

– Да. Я уже у подъезда. Мы у подъезда. Дежурному, а что? Хорошо, понятно. Поднимаюсь, – Маргарита отключила телефон.

– Папа сказал, чтобы ты позвонил дежурному. У тридцать первого дома напали на женщину. Телевидение съехалось со всех сторон, завтра опять аврал.

– Да ничего, справимся.

– Ну, пока, – Маргарита протянула руку.

– Пока, – Николай пожал руку. – Мне можно позвонить?

– Конечно.

Клавдия весь вечер просидела под входной дверью в прихожей в прямом смысле. Она набросала на пол курток и сидела, привалившись спиной к двери. По телевизору транслировали ретроконцерт, и до ее слуха доносилась песня «Поздний вечер в Сорренто».

«Хорошо им там в Сорренто, – думала Клавдия, вскакивая к дверному глазку при очередном движении на лестничной площадке. – Но ничего, будет и на моей улице праздник».

– Поздний вечер в Сорренто, – подпела она телевизору, сползая спиной по двери на пол.

Чертополох скушал две котлеты с картофельным пюре и квашеной капустой собственной закваски без должного аппетита. Нахваливал котлеты, чтобы не обидеть жену, кушать не хотелось. До ужина он проштудировал интернет на тему Воланда. В голове сложилась картина о данном творении Божьем, но самостоятельное решение по поводу собственного поведения на завтрашний день не сложилось. Зазвонил телефон.

– Слушаю. Прибывают, – Сидор Артемьевич понимающе кивал. – Ну, что делать. Что делать. Омон, пожарные, скорые и так далее на месте, а там уже начальство пусть думает. Мы с вами, мил человек, люди маленькие. С кем из руководства говорили? Ни с кем?! Как так. Ну и дела. Дозвонишься, мил человек, сообщи.

– Что там? – жена вопрошающе кивнула. – Проблемы?

– Начальству помощник не может дозвониться, телефоны не берут, – Чертополох пожал плечами. – Не понятно? Что за дела?

– Тетки только у твоей префектуры? Или по всему городу?

– Включи телевизор, – Чертополох убрал со стола посуду и прошел в комнату. – Только у меня.

Новостной канал сообщал о прибытии все новых и новых женщин к Северо-Западной умеренной префектуре.

Диктор попросил прощения у телезрителей, на секунды замер и сообщил, что передает слово корреспонденту с места событий.

– Добрый вечер, дорогие телезрители, – телекорреспондент повернулась к стоящему рядом мужчине. – Здравствуйте!

– Здравствуйте!

– Буквально несколько минут назад, – корреспондент повернулась к камере, – к палаточному городку поклонниц Воланда присоединилась и скромная палатка мужчин. Кто они? И что заставило их в столь поздний час оставить теплые постели и окунуться во мглу ночи?…

Корреспондент поднесла микрофон к собеседнику:

– Итак?

– Итак. Я, как председатель Всероссийского общества добровольного однопольного брака заявляю, – мужчина сорвал с себя кожаную кепку и, как Ленин на броневике, принялся ею размахивать. – Революция в межполовых отношениях свершилась! На смену устаревшему классу традиционных браков пришел новый, передовой класс однопольного бракосочетания.

Телекомментатор отвела от оратора микрофон:

– Подождите, подождите, – свободной от микрофона ладонью она произвела останавливающие движения.

– Не всё сразу. Начнем с названия общества. Однопольного, – и после небольшой паузы. – Почему не однополого?

– И вы с ними? Вы все против нас?

Председатель замахал кепкой вначале на корреспондента, затем на камеру.

– Вы это сами придумали. – Однополые. Полые. То есть пустые. Полые. А у нас не пустые браки, а однопольные. Счастливые. Вы меня не сможете понять. Представьте, какое блаженство, когда ночью с тобою рядом храпит огромное, волосатое, немытое и пахнущее чесноком существо. Ну, что?

– Вы знаете. Не удивили, – подразвела руками корреспондент. – Меня дома пока нет и еще пару часов не будет. И это мое лохматое существо может лечь спать, не заходя в ванную комнату. Чеснок на ночь он не ест, иначе не получит чего все время хочет. Но мы ушли в сторону.

Корреспондент перевела микрофон к председателю:

– Вы не назвали своего имени и тех требований, с которыми вы прибыли сюда.

– Извиняюсь, – председатель водрузил на голову кепку. – К вашим услугам, – кивнул он в направлении камеры. – Самоопыляемый Нарцисс Степанович. Наше требование одно. Немедленное разрешение однопольных браков. У меня все.

– Я извиняюсь, – подключилась корреспондент. – Согласно имеющейся информации президент Провальный подпишет указ со дня на день.

– Вот как подпишет, – Самоопыляемый перевел взгляд с корреспондента на камеру, – тогда и снимем свою палатку.

– Спасибо за интересную беседу, – корреспондент улыбнулась председателю. – Кстати, могу порекомендовать для вашего храпуна неплохой дезодорант.

– Спасибо, – улыбнулся в ответ Самоопыляемый и сконфузился.

– Этих еще не хватало, – пробурчал Чертополох, барабаня пальцами правой руки по подлокотнику кресла. – Без мыла лезут.

– Плюнь ты на них, – попыталась успокоить его жена. – Начальство разберется. Ложись пораньше спать, утро вечера мудренее. Завтра набегаешься с этими неадекватами.

Николай еще издали увидел освещенную юпитерами помойку тридцать первого дома. В этот момент перед камерой находилась тетя Фрося из первого подъезда.

– Я шла медленно, сумка тяжелая, последние две пачки соли забрала, спрашиваю: «Еще соль есть»? «Нет, нету соли». Я не отстаю, спрашиваю: «Когда ожидаете?». А парень мне: «Я из овощного отдела, не знаю». А сам глаза от меня прячет.

– С солью все понятно, – перебил ее средних лет корреспондент. – Соли не будет. Что же вы видели здесь, на помойке?

– Как соли не будет? – ахнула баба Фрося.

– Я образно. Подвел итоги вашего похода в магазин. Нам интересно, что вы видели на помойке, когда возвращались с тяжелой сумкой.

– Их и видела, – бабуля указала рукой в сторону контейнеров. – Смотрю: барахтается кто-то. Потом как прыгнул в сторону – лохматый. Мне страшно сделалось, я быстрее дальше – и тут Степанида.

Оператор перевел камеру на стоящую рядом бабушку.

– Говори, Степанида, – толкнула ее в бок баба Фрося. – Как дело дальше было. Я без очков-то плохо вижу.

– Фрося мне говорит: так мол и так. Я говорю: «А кто жертва?» В общем, решилась я. Подошла к помойке, и тут как бы хвост серый мелькнул за ограждение. Я ахнула – и назад, а Фрося: «Иди, я с тобой». Подошли. Никого. И тут я вдаль-то глянула, а там у детского сада женщина прихрамывает, шаг, другой – и за угол-то и свернула.

– Поразвелось их, – заговорила баба Фрося.

– Кого развелось? – корреспондент протянул микрофон бабе Фросе.

– Оборотней. Кого же еще, – баба Фрося погрозила пальцем в сторону репортера. Наплачетесь вы с ними. Поверьте моему слову.

И, повернув голову к Степаниде, продолжила:

– Импортное кино возьми, что не день, то оборотень или вампир. У них этой нечисти полно. Наши про эту гадость фильмы не снимают, потому как не было до сегодняшнего дня. Но, видно, появился.

– Ездят по заграницам, – поддержала ее Степанида. – Маленького прихватили, вырастили, выкормили, а он бугай, уже на людей бросается.

– Женщины, спасибо, – корреспондент учтиво раскланивался с бабушками. – Мы выслушали вашу версию случившегося. Все очень интересно, но не подскажете, кто еще мог видеть произошедшее?

– Петрович, Петрович, – закивали бабушки. – Но он уже спать лег. Сказал, что не пойдет сниматься, глупости мол все это, и закрыл дверь. А если сказал – то как обрезал. Не придет.

– Хорошо. – «Главный и адекватный свидетель – это Петрович», – подумал Николай. – Завтра с ним и поговорим.

Оператор отключил камеру, корреспондент отложил микрофон, налили кофе, но освещение не выключили.

«Была бы моя воля, дала бы им всем в морду, – пришла бесполезная мысль. – Хоть бы свет отключили. Ведут себя как дома. Кушать хочется. И попробуй выйти, визгу не оберешься, все такие нежные. Больше всего противно, какие они брезгливые, с помойки не едят. Тот, которого зовут оператором, ногой кусок колбасы оттолкнул в сторону, типа пусть крысы едят. И съедим, быстрей бы уж уехали», – беспокойно-нервные мысли не удавалось погасить в старой крысиной голове.

Она попыталась выглянуть из-за молочного пакета, но свет Юпитера ударил по старым глазам, и она со вздохом затихла.

Клавдии входная дверь уже изрядно поднадоела. Она в очередной раз пришла на кухню и взглянула вниз, на помойку. Телевизионщики сматывали провода. Ей на глаза попалась бутылка из-под подсолнечного масла, которую случайно зацепил кабелем телевизионщик. Она подошла к полке, взяла подсолнечное масло и вышла на лестничную площадку.

– Налью немного масла на нижнюю ступеньку, – зрел план в ее голове. – Он, Воланд, сразу поймет, кто разлил масло, и постучит в ее дверь. А дальше дело техники. Время позднее. Сегодня, как она проследила через дверной глазок, все жильцы в своих квартирах. Так что никто не упадет.

Она налила масло и заняла наблюдательный пост за своей дверью.

– Подожду еще полчаса – и хватит. Вдруг они ночевать останутся.

Но ждать пришлось не более пяти минут. Громыхнула дверь в верхних этажах, и Клавдия прильнула к глазку. Первым шел в полосатой ветровке – он, перешагивая через ступеньку, пронесся вниз. Вторым размеренно шел Воланд и, наступив на масло, с грохотом и проклятьями грохнулся на спину.

– О, черт, – злобно произнес он после череды ругательств.

Следовавший за ним в клетчатом пиджаке помог ему подняться, и они спустились вместе.

– Вот черт, – подумала Клавдия. – Сам черт и черта вспоминает. Что за черт! – Далее она выругалась выражениями из лексикона слесаря-водопроводчика из обслуживающей дом организации.

В полной растерянности она вышла на лестничную площадку, прихватив с собой ведро горячей воды и тряпку. В момент завершения уборочных работ дверь соседней квартиры открылась, и в дверном проеме застыла Мария Ивановна.

– Чем занимаешься? – спросила она.

– Слышала, соли в магазинах нет, по телевизору сказали.

– Мне не до соли, – Клавдия направилась к своей квартире.

– А мне до соли. У меня семья из пяти человек на шее, – Мария Ивановна удалилась из дверного проема внутрь квартиры.

Ночь опустилась окончательно и бесповоротно не только на тридцать первый дом, но и на окружающие его. Окна гасли одно за другим.

Лежа на подушке с открытыми глазами, Мария Ивановна не думала о тех кровавых и не кровавых злодеяниях, которые она совершила в своей жизни. Их попросту не было. Так как она являлась женщиной спокойной и уравновешенной, любимой женой и приятной соседкой. Сон не приходил в силу преклонного возраста, так бывало у нее иногда. Дремота длилась несколько минут. Ее прогнали не мысли об отсутствии соли в магазинах, не урчание холодильника на кухне, а вой собаки. Жуткий вой. Так выли в детстве у них за деревней волки. Она понимала, что волков в городе нет и это во дворе воет собака. И сквозь вой собаки она отчетливо услышала, как хлопнула входная дверь на верхнем этаже.

Послышались шаги и равномерный стук по ступенькам. Что-то спускали вниз, и это что-то стучало о ступеньки.

Мария Ивановна считала себя женщиной далеко не любопытной и потому поднялась с постели с некоторым запозданием, уже в тот момент, когда мимо ее дверного глазка мужчина тащил кого-то под мышки. Кто тащил – она не разглядела, стекло дверного глазка помутнело от времени, а муж категорически не хотел его заменить на новый. Тот, которого тащили, стучал ногами монотонно по ступенькам.

«Вот набрались-то. Разве можно так увлекаться алкоголем, – подумала Мария Ивановна, отходя от двери. – И все же глазок нужно поменять».

Она зашла в комнату внука и бережно поправила одеяло. Посетила туалет. Вой собаки слышен был и в туалете. С тревожным чувством она покинула туалетную комнату и, выйдя на кухню, припала лицом к окну. Глаза долго не могли привыкнуть к темноте. Она определила для себя, где находится песочница, и попыталась рассмотреть ее в темноте. Медленно, медленно, но песочница действительно начала принимать свои очертания. Ей уже казалось или это было действительно так, но в песочнице что-то шевелилось. Собака вновь завыла, Мария Ивановна напрягла зрение, и в этот судьбоносный момент за ее спиной раздался голос:

– Оборотень.

– Что, где? – испуганно вскрикнула Мария Ивановна и, отскочив к плите, обернулась.

– Оборотень, говорю, – внук выглянул в окно. – Воет, подлец. Спать мешает.

– Фу, напугал, – У Марии Ивановны отлегло от сердца. – Иди уже спать. Насмотрелся телевизора.

.