Второе пришествие Воланда

Картина маслом

Николай бежал. Он бежал не останавливаясь с того момента, как Вадим незаметно расстегнул его наручники и шепнул:

– Беги. Беги к Петровичу. Он – твое спасение.

Он бежал, не оглядываясь.

Дыхание выровнялось, и мысли пришли в спокойное состояние. Николай вновь обрел способность замечать окружающий мир и смог оценить размах концерта у префектуры. Одновременно два автобуса – с музыкантами и зрителями – сворачивали к префектуре. Николай невольно качнул в удивлении головой и в это мгновение зазвонил телефон. Маргарита.

– Да, я слушаю. Здравствуй, – обрадованно и с замиранием сердца произнес Николай в трубку.

– Бежишь, – как-то невесело проговорила Маргарита.

– Бегу, – ответил Николай. – Ты встревожена?

– Нет. Беги, – и после небольшой паузы. – Ты же преступник и обманщик.

– Ты по телевизору видела?

– И по телевизору тоже.

Голос Маргариты насторожил и обескуражил Николая. Его захлестывало волнение. Наступило молчание.

– Что тебя беспокоит? – прервал тишину Николай. – Что за мной гонятся?

– Нет. Тебе, похоже, не привыкать уходить от погони, – и после пяти секунд молчания спросила. – Почему ты меня обманул?

– В чем? – удивился Николай.

– Ты наврал мне про своего папу. Зачем? Ты всегда и во всем врешь?

Николай растерялся, и ему вдруг сделалось так стыдно! Он бежал некоторое время, не находя ответа и наконец произнес:

– Извини. Все так глупо вышло. Я никогда не вру, а тут этот заместитель по либеральной части. Я не знаю, что на меня нашло.

– Он позвонил мне. Ваш заместитель по либеральной. И все рассказал про тебя. Я не знаю, что думать. Извини, но не звони мне больше.

– Постой, – крикнул Николай, но на другом конце отключили телефон. – Проклятье, – в сердцах выкрикнул участковый. – Зам по либеральной. Но я доберусь до тебя, – и его ноги ускорили бег к элитной психбольнице.

В элитной психбольнице Николая Петровича ожидал полдник. Он отметил в меню те блюда, которые желал бы видеть на своем столе, и протянул список блюд Прикроватному. Но Прикроватного ничто не интересовало. Он ушел в себя, в Тапочкова, и косил глазами то влево, то вправо, ведя дискуссию между изрядно потоптанными тапочками. Николай Петрович перенес взор на телевизор и узнал, что Воланд благополучно добрался не только до Кавказа, где сегодня сократилось поголовье овец и баранов, но и до Дальнего Востока. В этом регионе списали на Воланда аварию в жилищно-коммунальном секторе и выбоины на автодороге федерального значения. В других регионах он помешал завозу угля и мазута и лично оказался повинен в повышении цен на бензин.

Николай Петрович хотел уже выключить телевизор, когда в дверь робко постучали.

– Да, да. Войдите, – он повернулся к двери.

Дверь приоткрылась, и в дверях показался кучерявый мужчина средних лет.

– Здравствуйте, – произнес он. – Могу я войти?

– Конечно, – Николай Петрович обрадовался, предвкушая новое знакомство. – Проходите. Располагайтесь на свободной койке.

– Я вас ненадолго побеспокою, – человек улыбнулся. – Мне обещали к вечеру отдельные апартаменты. Представляете, я совершенно не переношу храпа.

– До вечера – так до вечера, – махнул рукой Николай Петрович. – Вы вещи свои вносите.

Мужчина бережно пронес к окну мольберт, на котором крепилась картина маслом. Установив мольберт, он протянул руку Николаю Петровичу:

– Самуил.

– Николай.

Они пожимали руки, обмениваясь любезными улыбками, и тут раздался голос Тапочкова:

– Царь Николай.

Самуил насторожился, улыбка больше не отражала недавней искренности. Он медленно произнес:

– Заранее прошу меня извинить за нарушение этикета, Ваше Величество. Прошу простить мою бестактность. Вы Николай Третий?

– Третий, Третий, – проговорил Тапочков, не вставая. – Второго свергли представители вашей народности.

– Что за глупость Вы говорите, – Самуил искренне негодовал. – Как к Вам обращаться?

Прикроватный молчал, делая вид, что это не с ним говорят.

И тогда вмешался Николай Петрович:

– Его фамилия Прикроватный, но Прикроватным он станет где-то после 18 часов. Сейчас же в нем пребывает Тапочков, ударение на последнем слоге. В Тапочкове уживаются левая и правая тапочки. Лев и Прав. Они хорошие ребята, дальнейшая беседа это покажет.

– Это, конечно, как-то оправдывает Тапочкова, – начал Самуил. Но я настаиваю, Ваше Величество, что Царя Николая Второго вынудили отречься от престола в пользу своего брата именно русские.

– Согласен, – хмуро кивнул Николай Петрович. – Русские. Бошки у них поехали. Вера в Бога ослабла, и творили дела безбожные. Отреклись от помазанника Божьего Царя. Представителя Бога на земле. Возрадовались Февральской революции, выбрали себе правительство, думали, смогут управлять страной лучше, чем ставленник Божий. И понеслось все к погибели страны православной. Разделилась она на отдельные республики.

– Тут-то и устроили представители вашей народности переворот, и захватили власть Ленин, Троцкий, Свердлов и так далее, – глядя в сторону так и не выключенного телевизора, произнес обвинение Лев или Прав – или оба сразу.

– Власть лежала. Они просто подняли власть, и все, – Самуил пожал плечами. – Русские обрекли себя. Без Бога жизни нет, – Самуил повернул голову к Николай Петровичу. – Скажите ему, Ваше Величество.

– Я не Величество и не Царь, – махнул рукой Николай Петрович. – Я в абсолютном уме. Прозвище мне дали, когда упекли сюда прошлый раз за агитацию в пользу православной веры и Царя. Тогда я выпивал – и иногда крепко выпивал. А сейчас упекли абсолютно трезвого. Даже не знаю, кому это нужно, уж не от Воланда же они меня здесь прячут. Кстати, вы наверняка от него здесь схоронились?

– От него.

– Боитесь?

– Нет, – Самуил всем своим видом показал, что совершенно не боится. – Полная глупость эти слухи. Я председатель правления одного из самых крупных банков. Мои акционеры категорически настояли на моей изоляции, – он развел руки чуть в стороны. – Боятся за свои деньги.

– Вы не приняли Иисуса Христа, – глаза Тапочкова резко из одной стороны переместились в другую. – Вы не лучше нас.

– Да, мы не приняли, – согласно качнул головой Самуил. – Мы объединялись вокруг Храма Господня в Иерусалиме. Это наш фундамент. Его разрушили, и мы рассыпались по всему миру. У вас та же проблема – потеря фундамента. Кризис, утраты веры православной и, как следствие, потеря Царя. Вы обязаны воспитывать ваших детей в духе веры православной. В этом ваше возрождение как великой Руси.

– Вы примите Иисуса Христа, – вновь перебил его Тапочков. – Послание к римлянам святого апостола Павла гласит, что от падения иудеев спасение язычникам. Мы приняли Иисуса Христа и несем на себе веру Христову. Перед концом света и вы примете Иисуса Христа, потому что конец закона – Христос, к праведности всякого верующего. Для Бога угодны славянские народы и ваш народ.

Тапочков замолчал, глаза смотрели прямо перед собой. Николай Петрович и Самуил переглянулись.

– Мне кажется, можно сделать перерыв в дебатах, – Николай Петрович подмигнул Самуилу.

– Да, да, – спохватился Самуил. – Побегу за палитрой – боюсь, психи распишут коридор, а нам за это платить придется.

– Хорошо.

Самуил закрыл за собой дверь, и Николай Петрович переместился к картине. На ней в лучах солнца грелся небольшой домик. От этого домика по дорожке, мимо цветочных клумб и грядок с овощами, шел мужчина к другому, совсем маленькому домику. За мужчиной бежала рыжая собачка.

– Куда он идет? – раздалось за спиной.

Николай Петрович не обернулся, он рассматривал картину. После трех вздохов он отошел на шаг назад и, не отрывая взгляда от картины, произнес:

– Мне кажется, что Самуил в человеке, идущем по узкой дорожке, видит все человечество. Собака символизирует животный мир, – Николай Петрович кинул взгляд на Тапочкова. – Солнце вот-вот закроет туча. Это говорит о благоприятных и не очень благоприятных днях в нашей жизни.

– В руках человек держит, как мне кажется, – глаза смотрели вправо – рулон туалетной бумаги. Готовность к очищению, – глаза перешли на левую сторону. – Кочаны капусты не созрели – еще есть время проанализировать свою жизнь и сделать выводы.

За их спинами послышалось сопение, и в палату с палитрой в левой руке и кисточками в правой втиснулся Самуил.

– Скажи, брат, – обратился к нему Тапочков, – куда идет человек на твоей картине? Что написано на его сосредоточенном лице? Где происходят события?

– Вначале скажите: вам нравится?

– Мне – да, – глаза Тапочкова переместились влево. – И мне.

– Я плохо разбираюсь в живописи, – Петрович перевел взгляд на картину. – Можно сказать, вовсе не разбираюсь.

– Конечно. Не царское это дело, – хохотнул Самуил.

– Скажу, что нравится, – мотнул головой Николай Петрович.

– Хорошо. Начнем по порядку, – Самуил потер ладонь об ладонь. – Это моя бывшая дача. Сейчас-то у меня особняк. Но я тоскую по той даче. Все так просто, природа. Войдешь в туалет, а в щели пробиваются лучи солнца, паучок сплел в углу паутину. Птички поют. Красота.

– А в чем глубокий смысл картины? – допытывался Лева.

– В природе. В тишине. В гармонии.

– Человек куда идет? – вторил Прав.

– Вот в этот самый туалет и идет, – Самуил перевел взгляд с одного на другого. – Всё. В этом и весь смысл.

– Понятно, – сказал Николай Петрович и подмигнул Тапочкову. – Эх ты, знаток искусства.

– Сам дурак.