Вторая жизнь Герцогини. Кровь и Дух

ГЛАВА 44 ПОДАРОК ГРАФА ДЮКА

Меня не выпускали из покоев уже несколько часов. Казалось бы, роскошная комната, полная удобств, любимых книг, вышивки и мирных занятий, должна была подарить мне хоть немного покоя. Но ничего не помогало. Ни шелест страниц, ни игла в руках — всё казалось бессмысленным, почти наказанием.

Простое бездействие, в сочетании с чувством тревоги, сжимало грудь, как тугой корсет. Я не могла думать ни о чём другом, кроме происходящего за дверью, которую охраняли двое молчаливых стражников.

Как он снова мог так поступить со мной?

Время тянулось мучительно медленно. Казалось, за окнами не светает и не темнеет, и мир за пределами покоев просто застыл. Только к обеду следующего дня дверь, наконец, приоткрылась, и внутрь скользнула Эва.

— Миледи… — тихо проговорила она, ставя поднос на столик. На нём была запечённая рыба с пряными травами и тушёные овощи — мое любимое блюдо. — Его светлость велел приготовить вам то, что вы любите. Сказал, чтобы вы поели и отдохнули.

Сказать по правде, я уже не могла реагировать на заботу герцога со смущением или благодарностью. Лишенная свободы я просто боялась одичать в четырех стенах.

Я посмотрела на Эву с немым вопросом. Мне нужно было знать, что происходит за этой дверью. Та, вздохнув, присела на краешек кресла и быстро заговорила:

— Всех гостей утром отправили в столицу. Ариане теперь разрешено навещать матушку и брата. Но милорд… он явно зол. Целый день они с людьми объезжали деревни герцогства, допросы, осмотры. Говорят, Его светлость почти не отдыхал с ночи. Замок словно улей — стража, приказы, перешёптывания слуг.

Я взглядом просила Эву продолжать.

— Комнату Кервина обыскали, миледи, — продолжила Эва шепотом. — Говорят, нашли жуткие вещи… Никто не знает точно что именно, но лица слуг, выходивших оттуда, были бледнее полотна. Сначала герцог звал туда Рея, а потом и вовсе запер дверь. Сам. На ключ.

Она замолчала, но тут же добавила ещё одно известие, понижая голос почти до шепота:

— А ещё… говорят, у герцога есть особый лекарь. Никто никогда его не видел в этом замке. Герцог не привозил его даже в прошлые свои визиты, но теперь… теперь приказал немедленно вызвать. И все шепчутся, всем интересно, кто же он такой, если его появление — знак чрезвычайно плохого предзнаменования.

Слабый аромат рыбы и трав витал в воздухе, но я не чувствовала голода.

Ближе к ночи, когда замок затих, а свечи в коридорах начали гаснуть одна за другой, я услышала глухие шаги — тяжёлые, размеренные. Затем — звонкий стук металла о каменный пол, будто кто-то небрежно бросил часть доспехов. Я тихо встала и подошла к двери, разделявшей мои покои с личными апартаментами герцога. Приложив ухо к прохладному дереву, я уловила движение. Он был там. Судя по едва уловимым звукам, муж снимал боевые доспехи — пластина за пластиной, с медленной усталостью человека, пережившего долгий день.

Я всё ещё злилась. Злилась на его тон, на жестокие слова, на безапелляционные решения. Но больше всего — на то, что он запер меня, словно пленницу, в самый тревожный и опасный момент. И всё же сильнее раздражения двигали мной тревога и беспокойство…

Я медленно дотянулась до дверной ручки. Она неожиданно поддалась без сопротивления. Щелчок. Дверь открылась, и герцог резко обернулся, услышав звук.

— Я думал, что в ближайшее время, если эта дверь и откроется, то только с моей стороны, — сказал он, не пряча удивления.

— Я пришла по делу, — ответила я спокойно, стараясь не показать, как учащённо бьётся сердце. — Неведение терзает меня. Мне нужно знать, что происходит… Я не ребенок, и уж точно не хрупкая кукла. Я имею право знать.

Он смотрел на меня молча, а я выдержала паузу, подняла верх подбородок, не отвела взгляд и добавила чуть громче, с вызовом:

— И, если вы забыли… я вполне могу постоять за себя.

Герцог смотрел на меня долго, пристально, будто впервые по-настоящему вглядывался. В его взгляде клубились веселье и усталость, боль, гнев… и что-то, чего я не могла сразу определить. Он молча снял перчатки, затем — тяжелый наплечник. С каждым сброшенным слоем доспеха его силуэт терял грозную монументальность — он становился ближе, человечнее.

Он сделал шаг вперёд, потом ещё один. Его движения были мягкими, почти неслышимыми на ковре, и когда между нами остался всего один шаг, он замер. Я невольно вздрогнула — слишком остро ощущала его близость. Губы герцога изогнулись в лёгкой усмешке.

— Если не боишься меня… — сказал он, тихо и чуть насмешливо, — тогда помоги с доспехами.

Я медленно подняла руки, коснулась застёжки на наплечнике, и начала расстёгивать пластину за пластиной. Мои пальцы дрожали. От волнения, то ли от остаточной злости — и он, конечно, это чувствовал. Но не останавливал, и не помогал.

— На теле Кервина Орден обнаружил руны. Не одну, как это обычно бывает, а десятки. Некоторые из них уже были использованы… — его голос стал ниже, напряжённее. — Остальные всё ещё хранили тьму. Орден впервые столкнулся с подобным.

Он замолчал, а я почувствовала, как его рука поднялась — почти коснулась моего лица… но замерла в воздухе. Он ждал разрешения, а может и моего одобрения. Я не отстранилась, но и не двинулась навстречу. А когда напряжение между нами стало невыносимым просто кивнула в немом согласии.

Герцог положил свои ладони мне на щеки, удерживая голову в одном положении. Он смотрел мне в глаза, и даже если бы я захотела, я бы не смогла отвести взгляд от его темных глаз. Казалось, он не просто рассказывает мне о своем дне, об управляющем, он следит за каждой моей реакцией.

— Мы обыскали его покои. Нашли книги, свитки, схемы замка, переписки… И портреты. — Он смотрел на меня внимательно. — Портреты Эвы, Хоффмана, один рисунок Рея … но больше всего там было твоих портретов.

Я застыла.

— Он рисовал тебя снова и снова. С разных ракурсов, в разных платьях. С закрытыми глазами, смеющуюся, спящую. Я не знаю, зачем. И, боюсь, уже не узнаю.

Моё сердце заколотилось с яростной силой. Даже зная, что в замке был предатель, я не ожидала… что его целью стану я и так быстро. Много моих портретов в руках темных магов пугало. А я была уверенна, что действовал он не один, у него были сообщники.

Я сделала шаг назад, пытаясь найти в его глазах хоть какую-то уверенность, что ничего страшного не произошло.

— Но если вы не знаете, зачем он рисовал нас всех… — прошептала я. — Почему вы так уверены, что он ничего не скажет? Орден … Они умеют узнавать правду…

Мне всегда было тяжело от этого знания. О том, как люди из Ордена добывают информацию. Герцог опустил глаза, и на секунду его лицо стало непроницаемым. Затем, почти шепотом, он произнёс:

— Он исчез посреди ночи. Из своей камеры. Мы обыскали весь замок, подвалы, хранилища, внутренние дворы — ничего. Ни следа — ни его, ни возможных сообщников. И в эту же ночь из замка внезапно отлучились несколько стражников. Теперь мы ищем и их.

Я резко выдохнула. Голова кружилась от всех новостей, от всего, что произошло за последние дни. И тут меня осенило…

— Я совсем забыла… — проговорила я неуверенно, чувствуя, как с каждой секундой внутри всё сильнее сжимается холодный ком. — Со всеми этими ссорами, допросами, обвинениями… Я не сказала вам важного.

Слова застревали в горле. Будто на шею мне повесили камень — тяжёлый, неподъемный. Мне было трудно дышать. Герцог взглянул на меня резко, пристально. Его лицо оставалось непроницаемым, но голос звучал спокойно:

— Говорите, миледи. Сейчас важна любая деталь.

Он мягко, но настойчиво усадил меня на край кровати. В его движении была забота — и в то же время сдержанное напряжение. Мне стало ещё тревожнее.

— Это касается графа Дюка… Нет, подождите! — я увидела, как его тело напряглось, словно он собирался броситься к двери, и на лице на миг вспыхнул тот гнев, которого я опасалась. — Пожалуйста, не торопитесь с выводами. Он ни в чём не виноват. Речь… о вашей матери.

— Мы ездили в замок графа вместе с Ленноксом и Эвой. Хозяин был вежлив, спокоен — ничто не вызывало подозрений. Но потом… граф рассказал мне о своей недавней покупке. И даже показал бумаги. На аукционе в столице он приобрёл ваш старый Арсенал — тот, что рядом со стеной. Документы подписаны управляющим… от имени вашей матери.

Я замолчала на миг — чтобы дать ему переварить это.

— Граф Дюк сказал, что вы бы никогда не продали Арсенал тем более ему. Он пытался договориться о встрече с продавцом. Но вы не пришли. Леннокс подтвердил, что вы не собирались продавать Арсенал и до сих пор в нем храните оружие.

— Он купил его за меньшую цену, но готов вернуть… за большую. Я пообещала, что мы выплатим разницу, — добавила я, краем глаза наблюдая за мужем. — Граф Дюк не скрывал, что выкупил Арсенал по дешёвке — только для того, чтобы перепродать вам.

Герцог не стал скрывать возмущения. Я торопливо продолжила:

— Не знаю, в чём суть вашей ссоры, но сейчас это играет нам на руку… — замялась я. — По крайней мере, Арсенал можно вернуть. Я думаю, управляющий убедил вашу мать, что продажа пойдёт на благо дела, … Ричарда.

Я не знала, действовал ли Кервин самостоятельно и просто взял родовую печать матери герцога. Или вдовствующая герцогиня сама пошла против воли сына, продав важный для него объект и скрыв это от него. Но мне было очень неприятно стать тем человеком, который преподносит только плохие новости о близких.

— Я также нашла переводы на участок в столице — возможно, она хотела купить для своего младшего сына дом.

Я пыталась найти оправдание поступкам женщины, мне с трудом это удавалось. Гнев в его взгляде стал почти ощутимым. Я замолчала. Обвинить его мать в возможном содействии предателю, я не могла, но промолчать было бы хуже.

— И ещё… — прошептала я, — в записях Кервина недавно появились ложные статьи расходов на содержание Арсенала. И оружие, которое там хранилось, — исчезло.

Я не выдержала его взгляда. Он жёг, как раскалённое железо. Я боялась, что теперь он будет подозревать вообще всех.

Встала, открыла дверь в свою комнату, подошла к шкафу, достала оттуда аккуратно сложенные бумаги — "подарок" от графа Дюка. Вернувшись, протянула герцогу документы о праве собственности и расчётную книгу господина Хоффмана.

— Вот. Посмотрите сами. Я никого не обвиняю… Просто… не могу отделаться от мысли, что Кервин мог использовать доверие вашей матери. Возможно — даже шантажировать её. Я не знаю, как он убедил ее дать доверенность и родовую печать, но … Она явно доверяла ему …

Он взял бумаги, не сразу, почти неохотно, как будто они обжигали кожу. Его взгляд был мрачным, тёмным, как грозовое небо перед бурей. На какое-то мгновение он застыл, потом резко развернулся, словно с трудом сдерживал внутреннюю бурю.

— Оставайтесь в покоях. Под охраной. Ни шагу за порог, пока я не вернусь.

— Подождите… — и прежде чем я успела что-либо сказать, он вышел и захлопнул за собой дверь. Снова оставляя меня одну...