Вторая жизнь Герцогини. Кровь и Дух

ГЛАВА 36 ДОЛГИЙ СОН

— Герцог Терранс? Феликс? — прошептала я, наклоняясь ближе, улавливая каждый звук его дыхания в тишине комнаты.

Я почти в панике склонилась к его груди, прижала ухо, считая удары сердца. Слабые, но устойчивые. Дыхание ровное, спокойное — слишком спокойное, как будто неестественное.

Моё сердце забилось в бешеном ритме. Я не знала ничего о ядах. Ни о тех, что действуют мгновенно, ни о тех, что проникают в кровь медленно, разрушая волю, сны, сознание. Неужели вино? Или вода? Или рана, к которой я сама боялась прикоснуться весь вечер? Господи…

Гонимая испугом, я вскочила и метнулась к двери, почти споткнувшись о ковер. Я хотела кричать, звать Леннокса, сэра Артура, или кого угодно, кто мог бы объяснить, что происходит. Я вспомнила, что рыцари говорили что-то о опытном лекаре. И уже собиралась бежать и искать его, жалея, что не представилась ему раньше.

Но едва я распахнула дверь, как сама застыла от неожиданности.

На пороге стояла Эва, нервно теребя рукава передника, глаза её были полны слёз. Рядом с ней — Рэй, он смотрел зло на Эву, а на меня испуганно, как загнанный заяц, и что-то беззвучно шептал, явно молясь.

— Эва, потом расскажешь, что случилось. Срочно найди лекаря Его Светлости, беги за Ленноксом или сэром Артуром… — говорила, я понимая, что плакать и истерить я буду потом.

— Если на нас не напали, это неважно. — промямлила тихо я сама себе, развернулась и направилась в комнату герцога, игнорируя плач девушки.

— Рей, ты знаешь что-нибудь о ядах. Не стой заходи… — продолжала я раздавать указы.

Но два моих верных слуги оставались на месте, не переживая о жизни хозяина и не спеша выполнять мои указания.

— Простите, миледи… это всё я… с герцогом… это всё я… — сдавленным голосом вымолвила Эва и, дрожащими руками схватившись за подол юбки, упала на колени прямо у моих ног.

Я резко схватила Эву за рукав, и, не слушая ни её испуганного всхлипа, ни робкого возражения Рэя, затащила их обоих в покои герцога. За моей спиной с глухим стуком захлопнулась дверь — я плотно притворила её, словно пытаясь отрезать нас от остального мира.

Эва споткнулась на пороге и чуть не упала, а Рэй застыл в полушаге от ванны, вперив взгляд в недвижимое тело герцога, погружённое в воду. Его грудь едва заметно поднималась — признак жизни, но это не приносило облегчения. Он молчал, его лицо оставалось бледным и отрешённым, будто он давно покинул нас мыслями.

— Что ты сделала?! — мой голос сорвался на крик. Паника и злость вырвались наружу, захлестнув меня с головой. Я не узнавала свой тон — он был слишком резким, почти истеричным.

Эва отпрянула, словно от пощёчины, и в ту же секунду расплакалась — навзрыд, без сдержанности. Её руки дрожали, она что-то лепетала сквозь слёзы, но в её сбивчивых словах я могла различить лишь отдельные отрывки: — Жив… я клянусь… ничего такого… он… зол … напор… не хотела…

Я тяжело выдохнула, пытаясь вернуть себе самообладание. Из девушки в таком состоянии не вытащить и слова. Я попыталась взять себя в руки, гнев отступил, уступая место тревоге и смутной вине. Я опустилась рядом с ней на край дивана, обняла дрожащие плечи, провела рукой по её взъерошенным волосам.

— Что произошло? — спросила я уже тише, мягко, как могла. Эва, хоть и всё ещё всхлипывая, начала говорить, пытаясь объяснить, что случилось в моё отсутствие. Я слушала, стараясь собрать воедино обрывки её рассказа, в то время как Рэй, нахмурившись, осторожно приблизился к ванне и положил ладонь на запястье герцога, проверяя пульс.

— Он был так груб, спрашивая о вас и ваших тренировках. Ему не понравилось то, что он увидел на плаце. Он говорил сэру Артуру, что вы совсем отбились от рук… Я боялась, что он накажет вас, миледи, … ну вы понимаете… как…

— Вы понимаете, миледи... — начал Рэй, не в силах стоять на месте. Он метался по комнате, как дикий зверёныш, сжав кулаки. И совсем не боялся герцога. — Я всего лишь заговорил один... ну... успокаивающий отвар. Для тревожных ночей. Там валериана, мак, немного душицы, но... — он замялся и прошипел сквозь зубы: — Я сделал его крепче, раза в три. По глупости. Вот для нее. Не знаю зачем я послушал.

— И? — я смотрела на него с нарастающим ужасом.

— И вот, одна... милая служанка, — он язвительно взглянул на Эву, — взяла этот отвар и отнесла его самому герцогу. Без моего ведома. Без вопросов о силе действия отвара. Я думал, она просто выспится. А она даже не подумала, чем такой поступок может обернуться для нас всех, для вас, миледи.

— Я надеялась, он успокоится! Простите меня, миледи! — воскликнула Эва, лицо её пылало красным от смущения, глаза заблестели от слёз. — Он был так зол, я... Я испугалась, что он может причинить вам вред, миледи. А так, когда человек спокоен, он более внимателен и нежен…

Я обомлела. Только мы с ней и знали, что герцог так и не пришёл в мою опочивальню в ночь после свадьбы. Только мы вдвоем знали, как он ушёл, не дотронувшись до меня. И, видимо, именно это беспокоило её больше всего.

Всю жизнь молодые девушки, как мы, собирали информацию по крупицам: из шепота, полунамёков, подслушанных разговоров на кухне, случайно прочитанных строк. Что же на самом деле происходит в брачную ночь?

Проповеди Ордена давали один ответ: девушка должна была отдать себя мужу, принести в дар свою невинность, и в обмен — получить великое благословение. Дар материнства. Но благодать, говорили священники, требует жертвы. И этой жертвой становилась боль.

Боль — как плата за право быть женщиной.

Но настоящие истории звучали не в храмах, а на кухне, в спальнях, в запертых чуланах, в полутёмных уголках замка. В деревнях случалось многое, и слухи, как вода, текли вверх, вплоть до самых высоких башен лордов.

Я помню тот день, когда Эва, моя служанка, ближе любой подруги, вернулась из деревни с глазами, полными ужаса. Она долго молчала, потом сорвалась, не выдержав:

— А что Орден говорит про такую несправедливость?

Её подругу выдали замуж за мясника — огромного, широкоплечего, с волосатыми руками и тяжёлым голосом, вот просто медведь, а не человек. Эва сначала завидовала подруге. Хороший брак, крепкий дом, еда всегда будет и жених видный. Но зависть быстро обратилась в страх, в омерзение.

Она рассказала, как подруга после первой ночи не могла встать с постели, как живот болел, как бедра покрылись синяками, как кровь не останавливалась, будто из раны. И никто не слушал её. Ожидать помощи нельзя ни от матери, ни священника.

Я видела в глазах Эвы, что именно тот случай стоит у неё перед глазами, когда она смотрит на меня теперь. Она не говорила ничего, но в молчании читалось всё: страх, тревога, жалость. Для неё наша ситуация казалась пугающе схожей.

Я одновременно злилась на девушку и испытывала безумное чувство тепла и благодарности за эту заботу. Я помнила, что и в прошлой жизни и в этой, когда я переживала перед брачной ночью, Эва волновалась еще больше меня, а утром я ее долго уверяла, что боль и ужас — это ложь, распространяемая Орденом.

— Я думала… что он успокоится, а не уснёт. Я не хотела зла. Я только… Я не спросила Рея, как сильно он заговорил отвар. — вернула меня в реальность девушка. Эва захлебывалась собственными слезами и закрывала лицо руками.

— Я надеялся, что отнести это герцогу был его, или хотя бы ваш приказ, — процедил Рэй сквозь зубы. — Тогда я бы не чувствовал себя виноватым. А теперь… теперь всё, я не хочу умирать из-за этой дурочки. Вот и притащил её к покоям герцога, чтобы всё это остановить, перехватить кубок, да видимо мы опоздали.

— Что же с ним будет? — спросила я с вызовом.

— Лучший сон в его жизни. — ответил виновато Рей. Но я знала, что он гордится своими напитками и после вина, он практиковался на многом.

В комнате царил полумрак, зыбкий и почти интимный, нарушаемый лишь тёплым светом, исходящим от камина. Пламя отбрасывало на стены живые, дрожащие тени, будто сама ночь затаила дыхание. В центре, в массивной дубовой лохани, неподвижно лежал герцог — словно павший в бою воин, лежал неподвижно и неестественно тихо.

Его широкие плечи обмякли, тяжёлые руки свисали по краям чаши, а голова безвольно склонилась на край, позволяя прядям тёмных, влажных волос касаться воды. Мускулы на его груди расслабились, дыхание было редким, но глубоким. Лицо, обычно такое сильное, волевое, с холодной высеченной челюстью и сосредоточенным взглядом — теперь выглядело умиротворенным и почти не живым.

— Он просто спит, миледи, — снова повторил Рей, стоя рядом. Его голос был тише, чем обычно, будто он боялся потревожить покой. — Сон будет крепким, но безвредным. До утра точно. Только бы достать его отсюда... и в кровать.

Я кивнула. В груди все еще жила тревога, но разум взял верх.

— Помогите мне. Осторожно.

Рей подошёл первым, поднырнув под руки герцога и поддерживая его спину. Я подхватила его за крепкий торс. Вода плеснула, тяжёлая и теплая, стекая по полу. Эва не решалась двинуться с места — её взгляд метался по телу герцога, и она вся сжалась от стыда. Щёки горели. Девчонка вцепилась в подол своего платья и стояла, будто изваяние.

— Эва, если не помогаешь — отойди, — бросила я, не выдержав.

Вдвоём с Реем, с неимоверным усилиями, почти аккуратно, мы подняли герцога из воды. Его тело было тяжёлым, тёплым и безвольным, словно у уснувшего зверя, уставшего от долгой охоты. Его кожа была покрыта едва заметной испариной, волосы прилипли ко лбу. Мы переложили его на кровать, на свежие простыни, подушки подложили под голову. Он не шевельнулся. Казался уязвимым и беззащитным.

Когда всё было готово, я жестом отпустила обоих. Эва убежала первой, даже не попрощавшись, а Рей лишь многозначительно посмотрел на меня — и закрыл за собой дверь.

Я осталась одна. Я обтерла его тело полотенцами и села рядом, на край кровати, плотно сжав в пальцах флакон с мазью. Пахло травами, тёплым воском, чем-то домашним, утешительным. Этот запах скрыл дрожь в моих пальцах. Я провела рукой по его груди, по грубоватым линиям мышц, не задерживаясь, не позволяя себе лишнего.

Я вытерла его тело, осторожно, будто касалась не мужа, а какой-то древней реликвии, бесценной и хрупкой. Каждый шрам, каждая царапина говорили о военных подвигах и силе. Но больше всего — о том, как мало я знаю о человеке, с которым связана.

Я смазала рану мазью, тонким ровным слоем, и наложила повязку. Движения были выверенными, уверенными — я действовала с точностью, что рождается только из волнения. Казалось, страх меня еще не отпустил, тело лишь оболочка выполняющая приказ, а эмоции, видимо, нахлынут потом.

Я несколько раз провела рукой по щеке герцога, кончиками пальцев коснулась его лба, как будто хотела стереть усталость, а может — тревогу, которую сама же испытывала. Его кожа была тёплой, но он не откликался на мои прикосновения. Я позволила себе легкое, почти неосознанное касание по его груди, по животу, скользнула пальцами вниз — прикосновение к его достоинству, которое могло вызывать у него мгновенную реакцию, теперь не вызвало и тени движения.

Я касалась его, и не могла не думать: а если бы он знал? Что я так изучаю его. Что вот она — его жена, не в брачной постели, а просто ночью в тишине без его ведома изучает его спящее тело.

— Что же мне с тобою делать, Феликс, герцог Терранс? — тихо спросила я.

___________

Хочу сказать огромное спасибо за награды

Елене Камахиной и Татьяне!