Вторая жизнь Герцогини. Кровь и Дух

ГЛАВА 42 ВИНОВНЫЙ

Управляющий, до последнего сохранявший надменное спокойствие, попытался сделать шаг назад — будто надеялся, что его влияние или былые заслуги остановят неизбежное. Его губы чуть дрогнули, будто он собирался что-то сказать. Но, поймав взгляд герцога — твёрдый, ледяной, бесповоротно решительный — Кервин замер.

— Господин Кервин, — тихо, но с железом в голосе произнёс один из стражников, — вы будете сопровождены в подземелье замка до завершения расследования.

— Меня? — сдавленно переспросил Кервин, но не громко, скорее машинально.

Он перевёл взгляд на вдовствующую герцогиню, и в его глазах мелькнуло то ли укор, то ли мольба, а может упрёк. Он не произнёс ни слова, только пристально — по-настоящему пристально — посмотрел на неё. Вдовствующая герцогиня не отвела глаз, но и не подала признаков участия. Лицо её было каменным, только пальцы, лежащие на подлокотнике кресла, сжались чуть сильнее.

Кервин кивнул — будто принял приговор — и пошёл вслед за стражей.

За ними последовали и служители из Ордена, в строгих серых мантиях с серебряными шнурами и печатями на груди. Один из них, старший, с сухим лицом и внимательным взглядом, посмотрел на герцога и коротко поклонился:

— Мы доставим полное заключение о сути обвинений и подтверждённых нарушениях. Допрос начнётся незамедлительно.

Герцог едва заметно кивнул, а я вздрогнула, мне было страшно от осознания того, какие методы они могут применять. Но и дышать стало легче, когда эти люди покинули комнату.

Вдовствующая герцогиня сидела на своём стуле, растерянно оглядывая происходящее. Её лицо выражало полное непонимание — как будто мир, который она знала, начал рушиться прямо у неё на глазах. Она не могла поверить, что Кервин, человек, служивший их семье столько лет, мог оказаться замешан в чём-то непристойном. А её сын… он и вовсе не спешил объяснить происходящее.

— Ну как же так? — тихо, с горечью проговорила она, — Он же был с нами столько лет… Кервин уверял меня, что сможет оградить семью и … герцогиню от пагубного влияния… этих подозрительных личностей. А теперь выходит…

— Как видите, матушка, — мягко перебил её герцог, — я всё же освободил вас от этого пагубного влияния сомнительной личности. Не правда ли?

Он посмотрел на неё не с упрёком, как можно было бы ожидать, а с тихой, почти сыновней улыбкой — полной заботы и понимания.

— Мне следовало проверить его бумаги раньше, — продолжил он, уже скорее признаваясь самому себе. — Я был поглощён делами при дворе и упустил из виду предательство, которое зрело прямо под нашим носом.

— Но всё не так… Он хотел нам помочь… — заговорила вдовствующая герцогиня, голос её дрожал. — Его волновала судьба Ричарда.

Герцог не перебивал. Он молчал, позволяя ей говорить — не потому, что соглашался, а потому, что и сам пока не до конца понимал, какая именно угроза, по её мнению, нависла над семилетним мальчиком. Я тоже была удивлена ее фразой.

— Он так слаб как наследник, но он всё еще может стать таковым, — выдохнула она, взгляд её стал почти отчаянным. — И она не взлюбила его поэтому. А если... если твои дети окажутся слабее? Что тогда?

Я сидела молча. Я всё ещё не могла понять, наследником чего считается Ричард. Кто он в этой запутанной истории?

— Кервин был уверен, что она использует его деньги на жизнь, закрывает долги своей семьи — добавила герцогиня, — прикрывает свои… авантюры дорогами и сеялками. А ты знаешь, деньги на жизнь — это святое для младших детей.

В знатных домах только старший ребёнок наследовал титул и основное состояние. Остальные — младшие сыновья и дочери — получали отдельные средства, "деньги на жизнь", позволяющие им найти свой путь: кто-то поступал в академии, кто-то шёл в науку или к духовенству, а юноши из благородных семей — могли купить себе рыцарский титул, доспехи и лошадь, чтобы искать славу на чужих землях. Самые состоятельные — приобретали наделы и становились лордами под покровительством более влиятельного сеньора.

Только я никак не могла понять, причем тут я и дороги?

— Дорогая миледи, вам не стоит об этом беспокоиться. Я пока не выделял деньги на жизнь для Ричарда. Но когда придет время, он получит тот максимум, который я смогу дать. Миледи Оливия никак не могла брать то, чего еще нет. — подвел итог герцог.

До этого момента я не могла представить, что увижу вдовствующую герцогиню такой сломленной обстоятельствами. Эта всегда собранная, уверенная в себе женщина теперь сидела молча, опустив взгляд на собственные ладони, будто надеялась, что именно они смогут дать ей ответы, которых она не находила в словах собственного сына.

Шквал новостей, рушивших устои привычного мира, впервые сделал её по-настоящему безмолвной. Она не пыталась спорить, не обвиняла и не требовала — и именно это молчание пугало меня больше всего.

Герцог подошёл к матери и сел напротив. Мягко, но уверенно он взял её руки в свои, словно возвращая ей опору хотя бы на мгновение. Несколько слов, сказанных тихо, почти интимно: обещание, что всё будет улажено. Что он лично докопается до истины. Что ей не о чем беспокоиться — он сам займётся всеми делами.

Она не ответила. Только кивнула, всё так же глядя в никуда.

По завершении разговора герцог жестом подозвал слуг и попросил проводить вдовствующую герцогиню в её покои. Он не спешил, и в его движениях была та деликатность, с которой обращаются с хрупким фарфором.

Я, заметив, насколько истощённой она выглядела, задержалась на секунду и, уже обращаясь к одному из приближённых слуг, попросила немедленно найти Рея и велела ему приготовить расслабляющий отвар или хотя бы креплёное вино. Ей нужно было хоть что-то, что снимет это гнетущее напряжение.

И вот мы остались в кабинете вдвоём — я и герцог Терранс. Пустота, образовавшаяся между нами, была почти ощутима, как холодный каменный блок, отделяющий нас друг от друга. Тишина не просто звенела — она давила, душила, обволакивала.

Я радовалась, что за его столом царил творческий беспорядок: свитки, бумаги, книги, какие-то записки с пометками, пересекающими друг друга разными чернилами. Это дало мне возможность отвести взгляд, делать вид, будто меня интересуют ведомости или отчёты. Всё, только бы не встречаться с ним глазами.

Я сидела, ожидая — хотя бы одного слова. Хоть какого-то объяснения. Что-то заготовленное. Утешительное. Супружеское. Но минуты тянулись мучительно долго, а герцог молчал, только изучающе смотрел, не моргая.

Эта тишина была невыносима. Она расшатывала нервы хуже любой ссоры.

Я встала со стула — плавно, сдержанно, почти по этикету. Готова была попрощаться вежливо, сказать что-то приличное: выразить сочувствие по поводу предательства старого слуги, оставить его наедине с мыслями.

Но именно в этот момент герцог заговорил. Его голос был низким и спокойным, почти ленивым:

— Этот маг... он действительно так хорош, как о нём говорят?

Вопрос застал меня врасплох, но я справилась с собой и ответила ровным голосом:

— Не думаю, что о нём вообще много говорят хорошего. Но да. Я считаю, он безумно талантлив. И я благодарю богов за то, что Кервину не удалось сослать его в Дикие земли. Его бедная душа этого бы не пережила.

Терранс слегка приподнял бровь — не то удивление, не то насмешка.

— За воровство и мошенничество?

— За магию, — отчеканила я, уже холоднее. — Думаю, таланты и силы Рея — это не то, что вы бы хотели обсуждать со своей женой. Сейчас.

Слова вырвались резко, почти с вызовом. И в ту же секунду я пожалела об этом. Но было поздно.

Герцог медленно встал. Не торопясь, обошёл массивный стол, словно выжидая. Его шаги были мягкими, размеренными, но в них чувствовалась скрытая сила. Он остановился напротив меня — слишком близко. Я подняла голову, чтобы встретить его взгляд.

Этот серьезный и сильный мужчина, подавляющий меня своей уверенностью, смотрел мне прямо в глаза. Без гнева, но и без теплоты.

— Ты скажешь мне правду. Но не потому, что тебя обвиняли. Не потому, что есть названные свидетели. А потому, что ты — моя жена, и я имею право знать всё, — произнёс герцог Терранс, не повышая голоса, но в его тоне было что-то, от чего по спине пробежал холодок. — Я не стану верить слухам или домыслам. Только тебе. Но только если ты расскажешь всё!

Я удивилась, хотя виду старалась не подать. Его требование прозвучало как приказ. Он хотел знать правду, и только от меня. Как от жены. Как от той, с кем делил хлеб и кубок. Я выдохнула и чуть кивнула, давая себе секунду на сосредоточенность.

— Правду так правду, — тихо сказала я, и позволила себе легкую улыбку. — Я правда хотела помочь. Я думала вы ждете от меня исполнения обязанностей хозяйки замка. Нет? Про дороги… Я лишь воспользовалась одним из ваших инженерных альбомов из столичной библиотеки, милорд. Некоторые из ваших пометок на полях мы протестировали… и внедрили.

Я подала ему папку с бумагами, которую всё это время сжимала в руках, словно щит. Герцог взял её без слов и медленно развернул. Его пальцы аккуратно перелистывали страницы с чертежами, таблицами, диаграммами. На одном из листов он задержался. Узнал собственный почерк. Те самые правки — выведенные в сторону размашисто и уверенно.

— Я привёз этот альбом с Востока, со своей прошлой поездки, — сказал он негромко, почти с ностальгией. Но взгляд остался цепким, пристальным, изучающим. — Продолжайте, миледи.

— В расчетах я, признаюсь, не сильна, милорд, — продолжила я спокойно. — Но если потребуется сверка или технические пояснения, я попрошу мистера Хоффмана подойти. Он гораздо надёжнее меня в цифрах. Рей же лично проверял стройку на месте.

Мои слова не дрожали. Я говорила твёрдо. Я ничего не скрывала — и мне не за что было просить прощения.

— Я не вижу проблем в своём управлении, в ведении хозяйства, — произнесла я ровно, глядя герцогу прямо в глаза. — И не нахожу нарушений в своих действиях. Ни финансовых, ни моральных.

Герцог молчал и просто смотрел мне в глаза, ждал продолжения рассказа. Все выглядело так, как будто он подозревал меня в чем-то и ждал признания.

— Зачем вам всё это нужно, милорд? — спросила я, с вызовом во взгляде, сжав кулаки, словно этим могла сдержать дрожь внутри. — Ответьте. Я хочу знать.

— Что именно «это»? — спокойно отозвался он. — Я лишь хотел выслушать тебя.

— Неправда, — перебила я, голос срывался, но я не позволила себе замолчать. Пережитые волнение и страх давали о себе знать. — Вы знали. С самого начала знали. С того момента, как въехали на территорию замка. Будь то письма и отчеты Леннокса или ваши собственные наблюдения — неважно. Вы знали, что Кервин — предатель и вор… но позволили всему этому случиться.

Я сделала глубокий вдох, чтобы не сорваться. Я не хотела кричать. Я не хотела плакать. Но внутри всё сжималось — от злости, от унижения, от его спокойствия, он даже не собирался ничего отрицать или объяснять. Он специально выжидал играя чувствами своей матери, моими чувствами, ждал пока Кервин или кто-то другой допустит ошибку. Опыта прошлой жизни хватило, чтобы увидеть всю картину целиком.

— Вы знали, — повторила я тише, но твёрже, — и всё же допустили, чтобы меня унижали такими вопросами и подозрениями. Я все эти дни ходила в страхе и думала поверит ли муж моим словам. Я переживала за своих людей, против которых собирали сведения. Терпела намеки. А вы сидели и смотрели, как я нервничаю, как стараюсь доказать свою невиновность. В чем был ваш расчет?

Я подняла взгляд, и в моих глазах было больше боли, чем гнева.

— Вы поставили меня в позицию, где я — жена герцога, должна оправдываться. Объясняться. Подозревать своих людей. Бояться за собственное имя.

Тишина.

— Стража не пришла сама, — сказала я медленно, с нажимом. — Так же, как и служители Ордена не появились по воле случая. Они были вызваны заранее вами. Всё было спланировано. До деталей. Вы проверяли и меня?

Я не отвела взгляда.

— Я ваша жена, Ваша Светлость. Я заслуживаю большего, чем такой допрос и молчание. Вы виноваты предо мной!