Врата Полуночи

Глава 5 Рассказывается о том, насколько важно знать о свойствах трав и камней

Кто не знает о пользе бани!

Да простит мне читатель это лирическое отступление, но и мне в детстве частенько твердили, какое неземное удовольствие это, какая польза. При слове «баня» до сих пор так и вижу себя, мелкую, зимой, в куче шубок и шалей, шапке на вырост и колючих самовязанных варежках на резинке. Зима, мороз — почему-то в детстве зима мне казалась жутко холодной — и мы, бредущие по вьюге в городскую баню. Куча сумок с вещами — помывка дело серьезное, — полотенцами, мылом, мочалками. Мама даже тазик умудрялась прихватить с собой. Меня сажали на застеленные одеялом старенькие санки, — спинка у них все время сама складывалась, — и мы с одеялом регулярно оказывались без поддержки, но ехать было нужно — и мы ехали. Эпопея эта занимала весь день, и оставляла неизгладимые впечатления уже на этапе сборов, на сам процесс «помыться» сил у меня уже не оставалось.

Не лучше обстояли дела и с посещением родни в деревне. Баня оказывалась обязательным условием — почти священным ритуалом — и становилась моим препятствием для «погулять». И все в угоду странным традициям. Безумие! В целом — никаких приятных впечатлений, как вы понимаете. И когда в квартиру, где мы жили, наконец-то провели воду, сделали канализацию и появилась возможность поставить ванну — счастью моему не было предела. До сих пор не жалую я баню, не мое это развлечение, даже настоящая деревенская, с травами и правильной подготовкой. Не понять мне философии парной.

Хотя маленькая, приезжая в деревню, я любила само это загадочное строение. Ну вот посудите: стоит себе низенький домик. Никто туда не ходит, дверь открывается с жутким скрипом — в таинственный мир. Тетка сушила там травы, и запах в баньке стоял всегда терпкий и неприятный. Казалось мне, что стоит только исхитриться и открыть дверь неслышно — и я застану кого-то из обитателей потустороннего мира. Дед посмеивался, но игру эту поддерживал, бабушка сердилась и гоняла от бани, мол, нечего банника беспокоить. Кто такой банник и почему его нельзя беспокоить, никто не мог — или не хотел — объяснять, давая простор детской фантазии, тем более, что никаких таких банников в сказках мне не встречалось. Было страшно и немного щекотно внутри. Детство закончилось, а вместе с ним и сказки. А вот нелюбовь к бане — а скорее, тот давний страх перед таинственным миром банников и трав, зимней дороги и колючих шарфиков — так и осталась. Но я отвлеклась.

Алек к бане относился равнодушно, но использовал — если нужно было для дела. Хотя самого удовольствия лежать на жаре, а потом пить водку — не понимал и втихую презирал. Такое себе удовольствие. Но приходилось, приходилось, конечно. Чего не сделаешь ради нужных людей. Никакой, правда, любви к людям это не прибавляло и благодушным его не делало, хотя вроде как повелось считать — именно так баня воздействует на человека.

Когда Алек вернулся из своего путешествия по деревне — бесполезного для него и не слишком интересного для нас с тобой, читатель, потому что все сплетни ты легко придумаешь и без меня и точно не ошибешься — переполненный парным молоком, недовольный и разочарованный, сторож-он-же-садовник вовсю таскал воду. Оператор присоединился к процессу по собственной воле, а недовольный Алек был выгнан из избы — да-да, буквально: выгнан! — им в помощь, чтобы не болтался под ногами, не мешать приготовлению ужина. Ольга была отобрана у великого журналиста на кухню к Мирене, девушки что-то мирно обсуждали у кухонного стола — что-то явно не самое важное, но Алек на всякий случай прислушался, не ему ли кости перемывают. Оказалось, не ему, И вылить свое язвительное и поднакопившееся недовольство было некуда.

Толку и у бани от журналиста особого не было. Но оттуда, по крайней мере, не гнали. И Алек отчасти даже нашел себе применение, развлекая трудящихся байками из столичной жизни. Понятно, что и ему было чем удивить Иваныча, никогда не выезжавшего за пределы родного района. Садовник-сторож, решивший подколоть дров, даже остановился, оперся на топор, заслушавшись гостя. Умел Алек произвести впечатление, умел. В принципе, он действительно был талантливым парнем и мог заболтать и очаровать любого представителя планеты Земля. Кое-кому иногда казалось, что перед обаянием Алека даже разъяренный матадором бык замрет с любопытством — послушает-послушает да и успокоится.

Алек не зря подозревал всех и вся в возможном предательстве. Несколько раз в начале творческого пути, получив крепко по доверчивому лбу, он усвоил истину про друзей, которых не бывает. А за сотрудниками всегда нужен пригляд, это не друзья (которых не бывает, запомним). Сотрудник в самый неудобный момент сдаст и продаст, если вовремя не перекупить — конечно, если это ценный сотрудник. Ольга была ценной. Много не требовала, работала добросовестно, циничной бывала в меру и имела массу других достоинств в виде отсутствия обременения «дети-супруг-родители», но наличия какого-никакого честолюбия, ипотеки и амбиций. Это значит — в отпуск не просилась, а кредиты требовали от нее про выходные забывать. Практически идеальная. И Алека терпела. Все его выкидоны, когда тексты не писались, или реклама не шла, или герои терялись — и такое бывало, чего только не бывало.

Однако болтать — дело хорошее, когда других дел не намечено. Вскоре Алексей был услан собирать травы для бани — дело нехитрое, не тяжелое. Но даже с ним справиться без нареканий москвич не смог. Иваныч, похрюкивая от смеха, выбросил два чахлых кустика лебеды, выдранной Алеком от души, с корнями, и отвел молодого человека обратно, прямо к полыни. Пальцем даже потыкал — вот оно, что нарвать нужно бы. И показал, конечно — срез без корней. И нож нашел, от радости Алеком отброшенный. И бечевку принес: нарезал — так перевяжи несколько охапок. Алек вздохнул и принялся за работу. Никто не намеревался оставлять его в покое.

Он увлекся, срезая травы. Свежий запах и сок, запачкавший руки (и пятнами оставшийся на свитере, но Алек почему-то уже не обращал на это внимания хотя по природе был аккуратист тот еще, до занудства) одурманивали. Он уже представлял себе, как эти травы будут висеть в низенькой парной, под самым потолком, а может быть — над камнями, и как свежий пар будет задевать их, обнимать своими лапами. Почти кощунственная мысль. И травы отдадут пару все, что собрали сами — и солнце, и ветер, который все лето нашептывал им тайны окрестных лугов и полянок и наполнял запахом речной влаги, и прохладный звездный свет. И еще — как легко будет дышаться после парной. И еще — как прекрасно потом долго-долго сидеть над блюдцем с чаем и травами, и никуда не спешить, и дышать, дышать наконец-то! По-настоящему!

— У вас просто талант, Алек, — сказали сзади.

Мирена подошла неслышно, а скорее всего он никого бы и не услышал, даже медведя, так увлекся.

— Мало кому травы раскрывают свою суть, а вам…

Мира говорила вполне искренне, похоже, даже с восхищением. Никак не получалось у великого журналиста расслышать хоть какой-то подвох в ее словах. Но хотел, чего уж там. Чтобы повод был для колкости. А так, что ответишь?

— Я заберу несколько пучков — для бани их хватит. А вы, если понравилось — продолжайте. Травы всегда пригодятся, повесим потом сушиться.

— Разве не сухая трава нужна? Для парной?

— Сухая — само собой, и все уже приготовлено. А немного — для отвара. Волосы сполоснуть — чтобы росли густые, тело — усталость снять. Или на камни немного — для пущего запаха. Ой, какой запах они дают… С сухими не сравнить, да и пользы от вежих считается, что куда больше. Вы попробуете — и вам понравится. Вот увидите.

Мира ушла в дом, пройдя сквозь кусты так, словно сама была одной из травинок — ни одна веточка не шелохнулась. Алек смотрел ей в след и боролся с противоречивыми желаниями: остаться с травами и пойти за хозяйкой. Что-то произойдет, вдруг подумал он. Что-то произойдет совсем скоро. Что-то неминуемое, очень важное.

Но конечно он никуда не пошел. Он столичный журналист. Который, кстати, не верит во всю эту муть со вселенским разумом, тайнами и прочей мурой. Стоит признать, это хороший способ делать деньги. Но и его, Алека, способ, — ничуть не хуже.

У Миры свой интерес был Ольгу к себе поближе держать. Гости из столицы появились не вовремя — раз. Именно тогда, когда и приехать-то не должны были.

Преемник был выбран и определен — два. Но какие-то препятствия постоянно мешали всем, и прежде всего — Мирене.

А гости из столицы появились опять-таки — неожиданно. И была среди них девушка. Не без дара. Но слепая. И парень. С даром. И далеко не слепой. Но с мужчинами куда сложнее, намного сложнее — дар не им предназначен. И если уж по неведомой причине именно мужчина награждался таким подарком — жди беды, это Мирена усвоила прочно.

Да! Посланник так и не появился. До полуночи оставалось всего ничего — считанные часы. Это три. И это самое ужасное.

Все, все шло не так!

Запланировано было по-другому. И идти должно было по-другому. При тетке Магде шло — и не сбоило ни разу. А тут, стоило Мирене остаться одной и впервые проводить ритуал в одиночестве — началось.

Что-то случилось. И что-то такое, из-за чего появились три гостя, а не посланник. И гости как-то причастны к его опозданию, а может быть — и вовсе непоявлению? Нет, только не это. Одна ночь в году, один-единственный ритуал. Не может все так идти кувырком.

То, что ни Алек, ни Женя не признаются — эту деталь мужчины могли и попросту не заметить, не то что внимательный женский взгляд в дороге — и ничего не расскажут, Мирене было ясно практически с самого начала. Именно поэтому она обрадованно назначила в собеседницы Ольгу. Это и выглядело естественнее со стороны, и беседовать с девушкой Мире казалось самым простым.

Лучше бы она этого не делала.

Конечно, Ольга рассказала про дорогу. И про все, что привлекло ее внимание. Конечно, все было не то. Но Мира чувствовала — еще немного, и будет то. И услышала.

Рассчитывать на помощь не приходилось.

Посланник был мертв.

До полуночи оставалось несколько часов.