Врата Полуночи

Глава 11 Рассказывается, как полезно иногда проявлять настойчивость

Алек и рад был бы спросить, что за ерунда приключилась с их группой, и почему их потащили в лес на обряд, а вместо этого показывают фокусы и рассказывают про достаточно бредовые вещи, и как так вышло, что он купился на все это как последний доверчивый дурак, но рот открыть было свыше его сил. Даже мычать он не мог — вот ведьма проклятая!

Между тем, Мирена творила совсем уж дикие вещи. Непонятно откуда взялась метла, и, вместо того, чтобы мирно рвать обещанные травки под взирающим на это дело лунным диском, и при этом петь или, на худой конец, бормотать всякие заклинания, давно утратившие свой первоначальный смысл, девушка начал сметать что-то от центра поляны к корням сосен. С завидно регулярностью возвращалась она к центру и принималась за свою монотонную работу вновь и вновь, выбирая для метлы новые направления. Конечно, про ритуальный круг Алек сообразил почти сразу. Мог бы и совсем сразу, но будем честны — почти, и в его оправдание можно сказать, что не слишком уж и часто ему приходилось в такие вот передряги попадать. И нет, как раз действия Мирены его мало чем удивили. Но, откровенно, положа руку на сердце — часто тебе, читатель, приходилось лишаться возможности выдавить из себя хоть звук? Чтобы ты почувствовал, оказавшись незадолго до полуночи в глухом (ладно, не совсем глухом! Но почти!) лесу, с полоумной девицей с холодным оружием в руках и дикими фантазиями на тему подметания мха?

Мирена закончила со мхом, осмотрела плоды своих трудов, и видимо, осталась довольна. По крайней мере, метла была отставлена к какому-то дереву, подальше. Не было девицы достаточно долго, и Алек уже устал отбиваться от мерзких картинок, которые охотно подкидывало ему воображение: вот он стоит, ждет, а появляется из-за сосен вовсе не Мира, а волк какой-нибудь. И все. Или еще хуже: он часть обряда. Тарелочку вот уже очистили, прибрали, сейчас появится кто-то, но точно не Мирена…

— Алек, помогите мне, пожалуйста! — Мира тащила что-то упиравшееся, большое, тяжёлое и, судя по всему, крайне им нужное.

Крайне нужным на поляне оказался пенёк от какого-то странного дерева. Это точно была не сосна, а что — Алек никак не мог распознать. Но почему-то ему казалось ну просто непреодолимо важным выяснить про этот пень всю его подноготную, чуть ли не с семечкового периода.

Пень оказался упрямым: цеплялся за все, что мог, особенно ему понравился мох, и раз в минуту Мирене приходилось освобождать его длинные корни, вцепившиеся в травы и намотавшие на себя очередную ее порцию. Совсем измучившись, они подтащили-таки кусок дерева почти к самому центру полянки, и Мирена занялась новым диковинным делом. Алек почему-то ожидал, что девица вновь начнёт сметать что-нибудь, видимое только ей, по спилу, но нет — пню досталось куда сильнее. Небольшой, с чёрным лезвием, ножичек, заскользил по шершавой поверхности, оставляя за собой невнятные следы. Но не проходило и минуты, как порезы начали вспыхивать, искриться и оставлять на потемневшей поверхности диковинные узоры. Между узорами Мирена сразу вставляла свечи — красные и белые. Алек только вздыхал и злился. Сейчас бы про чёрные спросить, вопросы про ножик задать, а рот не открывался, совсем! Почему-то он принимал это как данность, не больше, и страха не было, зато злился он порядочно. Значит, как ей пень тащить на поляну — так сразу «Алек, помоги!», а как ему работать, так молчи⁈ Вот все бабы такие — на словах у нас равенство полное, на деле же — как обычно.

Он вытащил свой потрёпанный блокнот и карандаш. Была у него такая привычка — карандашом писать, ручки своим следом на бумаге раздражали; карандаш смазывался, растушёвывался, создавал массу сложностей, чтобы расшифровать это все, но Алек мужественно преодолевал проблемы и не хотел ничего менять. Не даёт сейчас задать вопросы — не надо, все равно не отвертится, ответит после, когда вот этот дурдом закончится. А пока, по давней студенческой привычке, он все записывал. Все, полностью, от вопросов и до своих впечатлений, слов-ассоциаций, даже изображал что-то, хоть рисовать не умел вообще. Ему понятно — это главное, а до остальных дела нет. В конце-концов, он платил, и весьма неплохо (на его взгляд, правда; и сильно удивился бы, узнай он мнение своей помощницы на счёт зарплаты), вот пусть и работает: расшифровывает, разгадывает, понимает и делает из гениального потока сознания не менее гениальные тексты для массы.

Вопросы записать он успел. Успел оглядеться и, удивительно в темноте, заметить странный цветочек. Среди мхов и всяческого отсутствия даже намека на другие растения, этот цветочек рос себе, как будто так и надо. Алек вернулся к своим бумажкам, и даже пару набросков сделал, план начал прикидывать — опять же привычка, оставшаяся со студенческих времён золотых. Но снова взглянул на цветок. Маленький, на толстой ножке, похожий на колокольчик — но совершенно точно не колокольчик… Не задумываясь, он склонился и сорвал диковину. И рассмотрел бы получше, но новое действие Мирены вывело его из состояния обиженного гения и великого ботаника. На сей раз, волоча за собой свой длинный меч, она обходила поляну, но как-то не так, как это обычно делают уважающие себя колдуны и ведьмы. Нет, шла она посолонь, но на этом привычное и заканчивалось! Двигалась Мира как-то странно, прерывисто, пунктиром, останавливалась постоянно, бормотала что-то и продолжала идти, волоком таща за собой железную палку. Никакого эффекта, короче. И никакой эффективности. Бабульки самые затрапезные, и те на камеру… ах, да, здесь же нет камеры… Вот поэтому и не старается! Но тогда зачем все это?

Мирена закончила обход, оставив за собой ровный круг, и вернулась в центр. Она просто стояла, опираясь на старый, хорошо проржавевший кусок железа. Испугать им кого-то вряд ли бы получилось — настолько ненадёжным он выглядел. Но сама картинка смотрелась очень даже ничего, и Алек пометил у себя в блокноте: «восстановить», и даже палочками нарисовал, кого и куда восстановить; подумал, и подписал имена — чтоб наверняка. Он и не заметил, увлёкшись, как что-то начало меняться на поляне.

Мирена спокойно стояла в самом центре ею самой созданного круга. Страшно было ей, потому что только она знала, что случится, как только Луна войдёт в свою полную силу. Каждый год, в аккурат к охотничьей Луне, приходил помощник, чтобы, пустив в мир людей мороз и холод, усыпить землю на зиму, дать ей набраться сил. Но если бы только Зима пробиралась к людям! Просачивалось вместе с ней то, что не должно было сюда являться. А как иначе? Есть добро — будет и зло, греет солнышко — значит, и мрак холодный придёт: все уравновешивается в мире. Есть тёмная сила — значит, найдётся и страж-воин. А как иначе? Всегда так было, всегда и будет.

До полуночи оставались считанные минуты. Луна постепенно набирала силу, сияла, нависая толстым брюхом над поляной, и неумолимо, неотвратимо накатывалась на сосны. Ветер, стихший было, становился все ощутимее и холоднее, и Алек поёжился: как бы в ураган не превратился, и так уже чуть не вырывает из рук блокнот. Не раздумывая, он сунул свой рабочий инструмент обратно в карман, и очень вовремя: очередной порыв был таким сильным и холодным, что он ощутил его даже под курткой и тёплым свитером.

Мирена подняла меч вверх, почему-то напомнив Алеку Гендальфа на мосту Мории. Он не удивился бы, закричи она «Ты не пройдёшь!». Но Мира не закричала. Полы ее диковинного кафтана развевались по ветру, сияющий меч, поднятый вверх, к небу, был готов к удару. И тишина, стоящая вокруг, почему-то казалась Алеку куда страшнее привычного звука шквала.

Не в силах отвести взгляда от приближающейся Луны, Алек пропустил момент, в который Мирена вдруг подалась вперед и нанесла первый удар по невидимому противнику. Алека обдало вдруг жаром, словно он в печку влез. Куртка начала тлеть, и он испуганно начал гасить одежду. Тлеющие дорожки покорно гасли и пропадали, не оставляя после себя никаких следов. Он попытался было снять куртку — почему-то ни бьющаяся с пустотой Мирена, ни странный ветер, маниакально носившийся в очерченном круге, не занимали его так, как непонятного происхождения искры — и понял, что даже двигаться теперь он может с трудом. Словно кто-то держал его, цепко и неотвратимо толкая перед собой туда, к Мирене, к самому центру поляны.

А между тем лунное сияние становилось все ярче, все нестерпимее. Хотелось зажмуриться и молиться, чтобы это поскорее закончилось. Но Луна неумолимо приближалась, сосны расступались перед ней, как толпа плебеев перед колесницей патриция, и на пути Луны стояла только одна хрупкая фигурка — Мирена.

В надежде на чудо, что команда его все же выйдет на полянку, окончив свои блуждания по лесу, и прекратит это жуткое зрелище, вернёт Алека к реальности — он оглядывался, не переставая пробовать хоть что-то изменить в своём положении: да хоть рот открыть! Но все его попытки делали только хуже. Он вдруг понял, что чем больше пытается сопротивляться — тем больше теряет подвижности. Как муха, бьющаяся в паутине: пауку только того и надо, чтобы глупая жирная пища была активной и страстно хотела вырваться — крепче стянутся путы, раньше устанет и сдастся, быстрее будет готово вкуснейшее блюдо. И Алек замер. Представил себя на блюде у паука, обмотанного клейкой противной верёвкой. Сколько воли потребовалось ему, чтобы замереть и заставить себя успокоиться — поверь мне, читатель, огромное, просто неимоверное количество. Справиться с собой — задача посложнее любой глобальной проблемы.

— Алек, ну наконец-то! Смотри, что мы нашли, — позвала его Ольга. — Скорее, это бомба!

Он хотел было повернуться на голос, рассказать по привычке, что за бомба и куда все и всех послать, но не смог. «Мирена велела не оглядываться, — сказал в его голове другой Алек. — А Ольга сейчас в лесу блуждает и хорошо, если вообще про меня вспомнит, правда, Алек? Но так хочется…»

«Повернись, Алек, — сказал непонятно откуда взявшийся Алек номер три. — Кто она такая, эта девочка деревенская, чтобы тебе указывать. Ты колдунов пережил, да что там! Ты и не с такими ведьмами сталкивался, и всегда победитель! А если там действительно нечто стоящее? Одним глазком, просто оценить. Олька дура, конечно, но вдруг?»

— Алек, скорее! Иди же сюда!

Он действительно дёрнулся и вдруг понял, что пут больше нет. Ничто не мешает ему теперь обернуться и посмотреть, что же такого «гениального» накропали его помощники. И то верно — чего только в жизни не было, выкручивался же.

— Фу. Ну как можно! Сколько раз говорила тебе — даже на унитаз с твоим положением ходят в гриме! Ты лицо моего бренда. Отрабатывай, солнышко, отрабатывай!

Он не успел сообразить, откуда бы здесь взяться их основному рекламодателю, как еще один, новый, четвёртый по счету Алек, поселившийся у него в голове, завел непристойную песенку. Она звучала все громче и громче, уже почти разрывала голову и становилась все невыносимее, и слышать похабные слова и мерзкий голос, тщательно выговаривающий каждый звук, было уже невозможно. Нет, нет, нет! Ему казалось — закричи он, и все наваждение исчезнет. Но он не мог не то что слова, звука никакого издать. Попытался зажать уши руками — но звуки внутри становились все слышнее, крепли и нарастали. «Я сойду с ума, я сойду с ума, сойду с ума» — твердил настоящий Алек в его голове. Тот, второй, неизвестно откуда появившийся, пританцовывал и выл свою песенку, не переставая бубнить: «А Мирена, а Мирена, а нам велели не оглядываться! Послушней, мальчик! Хороший барашек! Вот и алтарь для тебя». «Не оглядывайся, не оглядывайся! Мира, посмотри на меня!» — кричал настоящий Алек, проваливаясь куда-то вниз, но все еще надеющийся, что его услышат, где-то там — на тонком плане — услышат. Но надежда эта таяла с каждой секундой.

Сколько усилий понадобилось ему, чтобы взглянуть на обороняющуюся Мирену — наверняка хватило бы, чтобы создать вселенную. Но она вдруг обернулась, на долю секунды:

— Сейчас все закончится, верь мне, — и бросила перед скорчившимся среди мокрого осеннего мха Алеком пучок грязноватых старых лент.

Вокруг, оказалось, был не мох. Травы — теплые летние травы благоухали рядом. Луна вдруг отступила, моргнула непонимающе с небосвода и замерла. Мирена взглянула на застывшее чудо и нанесла последний удар: одним взмахом рассекла алтарь в центре поляны. Пень застонал, рассыпаясь в труху, осыпая мох голубыми огоньками, разбегающимися в разные стороны, но почти тут же гасшими. Густой туман расползался по полянке, прячась в ложбинки, забираясь поглубже в мох — прятал следы странного, страшного боя.

Мирена расстегнула тяжёлый пояс, и он тут же утратил свою угрожающую жёсткость, повис на руках невзрачной тканой лентой. Аккуратно свернув его, девушка убрала поясок в котомку. Нагнулась и подняла что-то невидимое, в ее руках превратившееся в клочок старых лент. Эта битва была закончена. Эта битва пока могла считаться выигранной.