Воронцов. Перезагрузка. Книга 8

Глава 7

Мы с Захаром выехали с территории завода и направились к дому Ивана Дмитриевича. Город жил своей жизнью — по улицам сновали торговцы, из лавок доносились голоса покупателей, где-то вдали звонили церковные колокола.

Мы подъехали к воротам, где нас встретил суровый охранник.

— К Ивану Дмитриевичу, — сказал я, спрыгивая с саней.

— Сейчас доложу, — кивнул тот и скрылся внутри.

Через минуту вернулся:

— Проходите, барин. Иван Дмитриевич вас ждёт в кабинете.

Я поднялся по ступенькам, вошёл в дом. Слуга проводил меня на второй этаж, к знакомой двери. Я постучал.

— Войдите! — послышался голос Ивана Дмитриевича.

Я открыл дверь и вошёл. Он сидел за столом, изучая какие-то бумаги. Увидев меня поднялся, улыбаясь:

— Егор Андреевич! Не ожидал вас так рано. Проходите, садитесь.

Я сел в кресло напротив стола. Иван Дмитриевич вернулся на своё место:

— Чай? Или что покрепче?

— Чай, пожалуй, — ответил я.

Он позвал слугу, велел принести чай. Пока тот суетился с самоваром, мы с Иваном Дмитриевичем обменялись любезностями — о погоде, о доме, о Машеньке.

Наконец слуга удалился, оставив нас наедине. Иван Дмитриевич налил чай в стаканы, придвинул один ко мне:

— Ну что, Егор Андреевич, слушаю вас. По какому вопросу приехали?

Я отпил глоток горячего чая, собираясь с мыслями:

— Иван Дмитриевич, помните, мы говорили об эфире? О том, что его производство нужно наладить в больших масштабах?

— Помню, — кивнул он, сразу посерьёзнев. — Вы говорили, что это революция в медицине, что с эфиром операции станут намного безопаснее и эффективнее.

— Именно, — подтвердил я. — Но проблема в том, что производство эфира — процесс сложный, многоэтапный. И я один не справлюсь, если нужны будут большие объёмы.

Иван Дмитриевич наклонился вперёд, сложив руки на столе:

— Объясните подробнее. Что именно нужно?

Я сделал ещё глоток чая, откашлялся:

— Во-первых, нужна серная кислота. Это ключевой катализатор для реакции этерификации — так называется процесс создания эфира. Серную кислоту можно получить прокаливанием железного купороса — сульфата железа. Этот процесс известен алхимикам и аптекарям, так что технология не новая, но требует аккуратности и знаний.

— Железный купорос, — повторил Иван Дмитриевич, делая пометки. — Где его брать?

— Он встречается в природе, — объяснил я. — Месторождения есть на Урале, в Сибири. Можно купить у купцов, которые торгуют химикатами. Но для масштабного производства нужны будут собственные источники — либо добывать самим, либо наладить постоянные поставки.

— Понял, — кивнул он. — Что дальше?

— Дальше — спирт, — продолжал я. — Но не обычное хлебное вино, а максимально чистый спирт. Нужно делать многократные перегонки через дистилляторы. Каждая перегонка повышает крепость и чистоту. Чем чище спирт — тем качественнее получится эфир.

Иван Дмитриевич хмурился, записывая:

— Многократные перегонки… Это сколько раз нужно гнать?

— Минимум четыре-пять раз, — ответил я. — А лучше семь-восемь. Тогда получится практически стопроцентный спирт, без примесей.

— Это же время и ресурсы, — заметил он.

— Да, но иначе эфир будет некачественный, — объяснил я. — В нём останутся примеси, которые могут навредить пациенту. Нельзя экономить на качестве, когда речь идёт о человеческой жизни.

Иван Дмитриевич задумчиво кивнул:

— Разумно. Хорошо, с сырьём понятно. А дальше?

Я откинулся на спинку кресла:

— Дальше — сама реакция. Смешиваем спирт с серной кислотой в определённых пропорциях, нагреваем, получаем эфир. Звучит просто, но на деле требует точности. Температура, пропорции, время — всё должно быть точно до мелочей. Иначе либо реакция не пойдёт, либо получится что-то не то.

— Вы можете этому научить? — спросил Иван Дмитриевич.

— Могу, — кивнул я. — Но только на начальном этапе. Я могу обучить нескольких человек — показать процесс, объяснить тонкости, проконтролировать первые партии. А дальше они должны будут работать самостоятельно. Я не смогу постоянно этим заниматься — у меня и так дел по горло.

— Понимаю, — согласился он. — Мы найдём людей. Толковых, ответственных. Вы их обучите, а дальше они сами.

— Вот и хорошо, — я снова наклонился вперёд. — Но это ещё не всё. Нужна тара — ёмкости для хранения эфира. У меня в Уваровке делаются небольшие бутылочки из стекла, но в масштабах страны, да ещё с учётом предстоящей войны, этого мало. Нужно обучать специалистов — стеклодувов, которые будут выдувать или выплавлять ёмкости для хранения эфира.

Иван Дмитриевич нахмурился:

— Война… Вы серьёзно считаете, что эфир понадобится для войны?

— Абсолютно серьёзно, — твёрдо ответил я. — Война неизбежна. Рано или поздно Россия столкнётся с Францией, а может, и с Англией. И когда это случится, наши солдаты будут получать ранения. Много ранений. И вот тогда эфир станет незаменим — он позволит проводить операции быстро и безболезненно, спасая тысячи жизней.

Иван Дмитриевич молчал, переваривая услышанное. Наконец кивнул:

— Вы правы. Нужно готовиться заранее. Хорошо, с ёмкостями разберёмся. Что ещё?

— Ещё один важный момент, — продолжал я. — Срок годности эфира небольшой. Он испаряется, окисляется на воздухе. Поэтому нужны герметичные ёмкости, желательно из тёмного стекла — оно защищает от света. И хранить нужно в прохладном месте, вдали от огня — эфир легко воспламеняется.

— Понял, — Иван Дмитриевич делал пометки. — Значит, тёмное стекло, герметичные пробки, прохладное хранилище.

— Именно, — подтвердил я. — И ещё — нужно озадачить кожевников. Пусть делают маски с грушами и трубками для того, чтобы всё это можно было использовать во время операций. Маска надевается на лицо пациента, через трубку подаётся эфир, пациент дышит и засыпает. Всё просто, но требует качественного исполнения.

Иван Дмитриевич кивал, продолжая писать:

— Маски, груши, трубки. Найдём толковых кожевников, объясним, что нужно. Вы сможете показать образец?

— Смогу, — заверил я. — У меня в Уваровке есть рабочий образец. Привезу, покажу, объясню. Да и может заодно как-то усовершенствуем.

— Отлично, — он отложил перо, посмотрел на меня. — Что-то ещё?

Я вздохнул:

— Иван Дмитриевич, вы понимаете — работы много. Очень много. Я один не справлюсь. Поэтому ищите людей — толковых, ответственных, способных учиться. Я на начальном этапе обучу, покажу, как и что делать. Дальше — только с позиции консультирования. Буду проверять качество, давать советы, исправлять ошибки. Но основную работу должны делать они.

Иван Дмитриевич встал, подошёл к окну, постоял, глядя на улицу. Потом повернулся:

— Егор Андреевич, я понимаю. И вы правы — одному человеку не охватить всё. Мы найдём людей. У тайной канцелярии есть ресурсы, есть связи. Мы подберём толковых мастеров, вы их обучите, обеспечим всем необходимым. А дальше вы будете наставником, консультантом.

— Вот это разумно, — кивнул я с облегчением.

Он вернулся к столу, сел, снова взял перо:

— Теперь следующий вопрос. Эфир — это хорошо. Но кто и как будет его использовать? Нужны лекари, которые будут уметь с ним обращаться, которые будут знать, когда его применять, в каких дозах.

— Вы абсолютно правы, — согласился я. — Именно поэтому я и хотел с вами это обсудить. Нужно начать обучать лекарей — как пользоваться эфиром, в каких случаях он нужен, какие дозы безопасны. Без обученных специалистов весь наш эфир просто лежать будет мёртвым грузом или же приведет к ненужным смертям.

Иван Дмитриевич задумчиво постукивал пером по столу:

— И как вы предлагаете это организовать?

Я наклонился вперёд, с энтузиазмом начиная излагать свой план:

— Я думаю, нужно сделать некую клинику, больницу. Не просто лазарет, а настоящее медицинское учреждение, где будут проводиться сложные операции, где лекари смогут практиковаться, учиться друг у друга.

— Клинику, — повторил Иван Дмитриевич. — Это амбициозно.

— Но выполнимо, — настаивал я. — И поставить туда за старшего Ричарда — моего английского врача. Он знает анатомию, хирургию, у него опыт военно-полевой медицины. Он будет вести практику, проводить операции с использованием эфира, показывать другим лекарям, как это делается.

Иван Дмитриевич слушал внимательно, не перебивая.

— И ещё, — продолжал я, всё больше увлекаясь идеей, — нужно сделать кабинет для лекций. Место, где лекари смогут собираться, обмениваться опытом, обсуждать сложные случаи, учиться у более опытных коллег. Представьте — регулярные встречи, где хирурги, акушеры, терапевты делятся знаниями, показывают новые методы, обсуждают ошибки и успехи.

Иван Дмитриевич молчал, обдумывая. Я ждал, не прерывая его размышлений. Наконец он поднял взгляд:

— Егор Андреевич, идея хорошая. Более того — она блестящая. Такого в России ещё не было — чтобы лекари собирались вместе, обменивались опытом. Обычно каждый варится в своём соку, боится делиться знаниями, опасаясь конкуренции.

— Именно поэтому и нужна такая клиника, — подхватил я. — Место, где будет поощряться обмен знаниями, где опыт одного станет достоянием многих. Это ускорит развитие медицины во много раз.

Иван Дмитриевич встал, прошёлся по кабинету, потом остановился:

— Хорошо. Я согласен. Более того — я сразу дам добро на этот проект. У меня есть подходящее здание — бывший особняк купца, который уехал в Москву и сдал свое имущество в пользу государства. Большой дом, много комнат, можно переоборудовать под больницу. Через пару дней оформим на вас, выделю людей для переоборудования.

Я едва сдержал радостный возглас:

— Серьёзно? Так быстро?

— Когда дело касается государственной важности, я действую быстро, — сказал он с лёгкой улыбкой. — Ставьте своего человека — этого Ричарда. Пусть занимается организацией, планировкой, закупками. Всё, что нужно — инструменты, лекарства, мебель — обеспечим.

Я встал, протянул руку:

— Иван Дмитриевич, спасибо. Это… это больше, чем я ожидал.

Он пожал мою руку в ответ:

— Не за что, Егор Андреевич. Мы работаем на благо России. А ваши идеи — как раз то, что нужно стране. Только не забывайте — с большими возможностями приходит и большая ответственность.

— Понимаю, — серьёзно кивнул я.

Мы ещё немного поговорили о деталях — о сроках, о финансировании, о людях, которых нужно будет привлечь. Иван Дмитриевич оказался человеком дела — он не просто соглашался, он сразу предлагал конкретные шаги, называл имена, сроки, суммы.

Наконец я встал:

— Ну что ж, Иван Дмитриевич, на этом, пожалуй, всё. Спасибо за приём и за поддержку.

Он тоже поднялся:

— Хорошо, Егор Андреевич. С вами приятно работать. Вы не из тех, кто только говорит — вы делаете. Это редкость.

Я слегка кивнул и вышел из кабинета. Спускаясь по лестнице, я чувствовал лёгкость и удовлетворение. Дела двигались, планы воплощались. Конечно, впереди ещё много работы, но главное — начало положено.

Захар ждал у саней, прохаживаясь туда-сюда, чтобы не замёрзнуть.

— Ну как, Егор Андреевич? — спросил он, увидев меня.

— Отлично, Захар, — ответил я, садясь в сани. — Всё идёт по плану. Теперь поехали обратно на завод. Нужно с Гришей переговорить, да заодно посмотреть, как у них дела с площадкой.

— Как скажете, Егор Андреевич, — кивнул Захар, забираясь на козлы.

Мы поехали обратно через город. Солнце уже поднялось высоко, день разгорался.

Когда мы подъехали к заводу, караульный уже знал меня в лицо и просто кивнул, открывая ворота. Мы проехали на территорию, направились к реке.

Картина, открывшаяся мне, была впечатляющей. За какие-то несколько часов мужики успели сделать немало — на льду была размечена площадка, в нескольких местах уже начали пробивать лёд. Григорий стоял на берегу, с моими чертежами в руках, раздавая указания.

Я подошёл ближе. Григорий увидел меня, помахал рукой:

— Егор Андреевич! Смотрите, уже начали! Василий Кузьмич с мужиками лёд режут, намечают, где сваи вбивать будем.

Я огляделся. Действительно, работа кипела. Одни мужики пилили лёд большой пилой, другие кирками и ломами отбивали куски, третьи вытаскивали их на берег.

Василий Кузьмич, увидев меня, подошёл:

— Барин, всё по вашему чертежу делаем, что вы Грише передали. Вот, смотрите — квадрат четыре на шесть аршинов разметили. Сейчас лёд убираем, потом сваи начнём забивать.

— Хорошо, — одобрил я, подходя ближе к краю проруби. — Главное — сваи ставьте прочно, глубоко в дно забивайте да камнями побольше обложите. Чтоб весенним паводком не снесло.

— Не беспокойтесь, барин, — заверил Василий. — Мы это дело знаем. Сваи забьём так, что и через десять лет стоять будут.

Я обернулся к Григорию:

— Григорий, а меха где будут стоять? Ты уже прикинул расположение?

Он развернул чертежи, показал пальцем:

— Вот смотрите, Егор Андреевич. Четыре группы по три меха. Две группы здесь, по краям площадки, две — в центре. Все будут подключены к общей компрессионной камере, которая будет стоять вот тут, на берегу.

Я прикинул в уме:

— Да, это правильно. Так и делайте. И не забудьте про защиту от льда для свай — те самые ледорезы, о которых я говорил.

— Помню, Егор Андреевич, — кивнул Григорий, делая пометку на чертеже. — Уже Василию Кузьмичу сказал, он понял, как делать.

Я посмотрел на Григория с одобрением. Парень действительно схватывал всё на лету, быстро учился. Из него получится толковый мастер.

— Когда сваи забьёте и настил сделаете — сразу зови меня, — сказал я. — Я приеду, проверю всё лично, прежде чем турбины ставить начнёте.

— Обязательно позову, — пообещал Григорий.

Я ещё немного постоял, наблюдая за работой.

— Гриш, — сказал я. — Ты через пару дней пригласи Савелия Кузьмича или сам к нему зайди. Мне с вами обоими переговорить нужно. И тетрадку свою не забудь.

— Хорошо, Егор Андреевич. А о чем говорить будем?

— Да терзает меня одна мысль, вот её и будем думать, — без конкретики ответил я. Потом повернулся к Захару:

— Ну что, Захар, пожалуй, можем ехать. Здесь всё под контролем.

— Домой, Егор Андреевич? — уточнил он.

Я задумался. День перевалил далеко за обед, Машенька наверняка уже беспокоится.

— Да, домой, — кивнул я. — Пора и отдохнуть немного.

Мы сели в сани и поехали обратно. По дороге я обдумывал всё, что было сделано за день. Работа на заводе началась, с Иваном Дмитриевичем договорился о производстве эфира и организации клиники. Дела двигались хорошо.

Когда мы подъехали к дому, я увидел на крыльце Машеньку. Она стояла, кутаясь в шаль, и махала мне рукой. Рядом суетилась няня Агафья, причитая что-то о том, что нельзя на морозе стоять в её положении.

Я спрыгнул с саней, поспешил к крыльцу:

— Машунь, что ты тут делаешь? Замёрзнешь же!

— Соскучилась, — улыбнулась она.

Няня Агафья тут же подхватила:

— Вот видишь, Егорушка! А я ей говорю — иди в дом, в тепло, а она — нет, буду мужа ждать! Упрямая как…

— Как я в молодости, — закончила за неё Машенька, и мы рассмеялись.

Я обнял жену, повёл в дом:

— Пойдём, солнышко. Расскажу, как день прошёл.

В гостиной уже накрывали на стол — обед был готов. Бабушка сидела в кресле у печи, вязала что-то. Увидев меня, кивнула:

— А, внучок пришёл. Ну, рассказывай, как дела?

Я сел за стол, Машка устроилась рядом. Матрёна принесла щи, жаркое, пироги. Пока ели, я рассказывал о поездке на завод, о встрече с Иваном Дмитриевичем, о планах по производству эфира и организации клиники.

Бабушка слушала внимательно, время от времени кивая:

— Вот молодец, внучок. Дело делаешь, государственное. Не зря я тебя в Уваровку отправила — гляди-ка, каким ты стал!

Я улыбнулся. Бабушка всегда найдёт способ напомнить о своей заслуге.

После обеда я поднялся в спальню, лёг ненадолго отдохнуть. Машенька устроилась рядом. Мы лежали молча, наслаждаясь близостью и тишиной.