Воронцов. Перезагрузка. Книга 4

Глава 8

В Уваровке нас встретили накрытыми столами во дворе под яблоней. Подъехав к нашему дому, я осмотрелся — всё же он стал для меня каким-то уже родным. Деревья вдоль забора чуть покачивались на лёгком ветру, скамья у калитки потемнела от дождей, а дом, казался приветливым. Ставни были распахнуты настежь, как будто дом радовался нашему приезду.

Мы вошли во двор. Столы были накрыты знатно — все ждали барина домой. Чего там только не было! От капусты до свежих ягод, тарелки с солёными огурцами и грибами, миски с мёдом и вареньем, пирогов и не счесть, даже картошку отварили. В больших глиняных кувшинах, наверняка, таился медовый квас.

Петр, подошёл ко мне и, поклонившись слегка, сказал:

— Всё ждали, когда барин вернётся. Уж очень вы им всем по нраву — вот и расстарались.

Я лишь кивнул и пригласил всех к столу. Здравниц не было, все ждали завтрашнего дня. Но настроение уже было приподнятое. Машенька сидела рядом со мной, иногда смущённо опуская глаза, когда кто-нибудь бросал в её сторону вопросительный взгляд.

Поужинав, когда все разошлись, мы с Машкой сходили в душ и пошли в дом, спать. Небо за окном уже затянули звёзды, где-то вдалеке лаяли собаки, а в саду стрекотали цикады. Завтра нас ждал очередной важный день.

А утро началось снова со всех этих традиций, только в этот раз заправлял всем Фома с Пелагеей.

— Ну что, голубчики, — затараторила Пелагея, врываясь в комнату без стука, когда солнце только взошло над лесом, — пора жениха от невесты отделять! Негоже им перед свадьбой вместе быть!

Я едва успел накинуть рубаху, как меня уже вытолкали в сени, где ждали мужики с заранее заготовленными шутками и прибаутками.

— Ну что, барин, — спросил Пахом, — готовы ли вы выкупить свою невесту? А то мы её так упрячем, что и до зимы не сыщете!

— Выкупить-то выкуплю, — ответил я, пытаясь сохранить хорошее расположение духа, — но может, сначала хоть умыться дадите?

— Какое умыться! — загоготал Пахом. — Жених должен потом и кровью невесту добывать!

Его каламбур вызвал взрыв хохота у остальных. Я лишь вздохнул. Предстоял долгий день.

Тем временем в доме Машеньку окружили подружки. Оттуда доносились девичьи песни и звонкий смех. Изредка я слышал её голос — то смеющийся, то слегка возмущённый.

Мне же пришлось пройти через настоящие испытания. Сначала меня заставили разгадывать загадки, одна нелепее другой.

— Что растёт корнем вверх? — спросил меня Фома, хитро прищурившись.

— Сосулька, — ответил я, вспомнив детские загадки.

— А вот и нет! — обрадовался Фома. — Муж под каблуком у жены!

Новый взрыв хохота. Я начинал понимать, что логика здесь бессильна.

После загадок начались физические испытания. Мне предложили расколоть полено на мелкие щепки — «чтобы доказать, что могу семью обогреть». Затем пришлось перетаскивать мешки с зерном — «чтобы доказать, что могу семью прокормить». К девяти утра я уже был мокрый от пота и порядком раздражённый.

— А теперь, — сказал Фома торжественно, — пора выкупать невесту!

Выкуп невесты оказался отдельным представлением. Машеньку спрятали за печью, а дорогу к ней преградили столом, за которым сидели её «стражи» — самые бойкие на язык женщины деревни.

— За вход — золото, за невесту — серебро, за косу — медь! — объявила одна из них.

Я достал приготовленные монеты, но она лишь покачала головой:

— Это что ж за богатство такое скудное? За такую невесту-красавицу?

Начался торг. Женщины требовали всё больше и больше, я отшучивался и торговался, как на базаре. Наконец, когда кошелёк мой изрядно полегчал, а терпение истончилось до предела, меня пропустили в пройти за стол.

Но это было только начало. Дальше же были расставлены лавки и табуреты, где меня ждали новые препятствия. То нужно было спеть серенаду, то станцевать, то ответить на вопросы о невесте — «какого цвета глаза у твоей суженой?» (зелёные с карими крапинками), «сколько веснушек на её носу?» (я честно ответил, что сбился со счёта на тридцать седьмой, что вызвало одобрительный гул).

Наконец, преодолев все преграды и выложив почти все деньги, я добрался до печи. За ней, как я надеялся, ждала Машенька. Обойдя печь, я увидел… Пелагею, наряженную в сарафан и кокошник.

— А невеста-то улетела! — объявила она, прыснув со смеху. — Ищи ветра в поле!

Я в изнеможении прислонился к косяку. Шутки шутками, но всему есть предел.

— Где моя Машка? — спросил я уже без всякого юмора.

— Да вон она, в саду твоя Маша, — сжалилась Пелагея. — Мы её наряжаем потихоньку, а ты тут мучаешься.

Я выглянул в окно и действительно увидел свою Машеньку в окружении женщин. Она была уже в свадебном наряде — белом сарафане с вышивкой, с венком из полевых цветов на голове. Даже издалека было видно, как она прекрасна.

После обеда начался сам обряд. Нас благословили родители Маши — её отец — Фома, чинно передал мне руку дочери, а мать — Пелагея, всё утирала слёзы кружевным платочком.

Потом был обряд смены прически невесты — девичью косу Маши расплели и заплели по-новому, уложив вокруг головы короной, как полагается замужней женщине. Машенька всё это время сидела тихо, только иногда бросала на меня взгляды из-под опущенных ресниц.

Затем начались бесконечные хождения вокруг стола, обсыпание зерном — «чтобы жизнь была сытная», обливание медовой водой — «чтобы жизнь была сладкая», перепрыгивание через различные предметы — от веника до специально разожжённого костерка — «чтобы все беды перепрыгнули».

К середине дня, когда солнце уже стояло в зените, а мы с Машей успели не меньше двадцати раз что-то обойти, через что-то перепрыгнуть и что-то трижды повторить, я начал потихоньку внедрять свой план по сворачиванию этого бесконечного действа.

— А теперь, Фома, — сказал я, отведя его в сторону, — не пора ли нам перейти к застолью? Гости уже томятся, да и мы с Марией устали немного.

— Как же так, барин, — всплеснул руками Фома, — а обряд «выкупа постели»? А «поиски ярма супружеского»? А «связывание рук на ночь»?

Я вздохнул и достал из кармана увесистый кошель.

— Думаю, эти монеты помогут нам пропустить некоторые… менее важные обряды.

Фома взвесил кошель на ладони, хитро прищурился:

— Ну, может, и впрямь не стоит молодых мучить. Они ж не крепостные, чай, всё по своей воле делают.

Так после обеда все традиции стали по-тихоньку сворачиваться не без моей помощи. Да и Машенька уже от всего этого я видел, что устала. Её лицо, раскрасневшееся от беготни и смущения, выражало лёгкую усталость, хотя глаза блестели счастьем.

Когда гости уже расселись за столами, мы с Машей наконец-то смогли присесть рядом и перевести дух.

— Ну что, жена моя, — шепнул я ей на ухо, — выдержала испытание третьей свадьбой?

Она лукаво улыбнулась:

— А ты думал, я слабая? Вот прадед мой рассказывал, что в его времена свадьбы по неделе гуляли, и каждый день — новые обряды.

— Слава богу, что те времена прошли, — искренне ответил я, и мы оба рассмеялись.

Когда с традициями было покончено, я решил, что сегодняшний день будет выходным, хотя мужики на меня посматривали и явно хотели о чем-то рассказать. Да только не на того напали. После трех свадеб подряд моя голова напоминала раскалённый котёл, в котором варились остатки мыслей вперемешку со звоном колоколов и отголосками песен, что не смолкали последние дни. Нет уж, какие могут быть дела? Сегодня только отдых.

Когда стало смеркаться, гости нехотя разошлись, а мы с Машкой остались одни. Где-то в ветвях яблони чирикали воробьи, на крыльце дремала наша кошка Бусинка, а из-за забора доносились приглушённые голоса деревенских.

Я поцеловал Машеньку — сначала нежно, едва касаясь губ, а потом всё крепче, чувствуя, как она отвечает мне с неожиданной страстью. Её руки обвились вокруг моей шеи, и я понял, что пора перебираться в дом.

— Идём, — шепнул я, беря её за руку, — ночь уже.

В доме было тихо, свечи в светелке были зажжены, постель расстелена. Я закрыл дверь и повернулся к Машеньке.

Она стояла посреди комнаты, освещённая мягким светом свечей, и смотрела на меня так, что перехватывало дыхание. В её глазах читалось всё — и любовь, и нежность, и то самое желание, которое не выразишь словами.

Я подошёл к ней, провёл рукой по волосам, распуская тугую косу. Русые пряди рассыпались по плечам, и я зарылся в них пальцами, вдыхая её запах.

— Ты прекрасна, — прошептал я, целуя её в висок, в щёку, в уголок губ.

Машенька прильнула ко мне, отвечая на поцелуи. Её руки, поначалу робкие, становились всё смелее, и вскоре мы оба забыли обо всём на свете, кроме друг друга.

Ночь окутала нас своим покрывалом, даря минуты близости и нежности, о которых не расскажешь словами. Это была наша ночь — полная открытий и признаний, шёпотов и вздохов, тихого смеха и сладких поцелуев.

Мы уснули на рассвете, обнявшись, как два усталых путника, нашедших наконец свой дом. И этим домом были мы сами — друг для друга.

А утром у калитки меня уже ждали, переминаясь с ноги на ногу, мужики — Петька, Илья, Степан да Прохор. Я заметил их, выглянув в окно, и тихо выругался себе под нос. Машенька ещё спала, и мне не хотелось её будить.

Быстро одевшись и умывшись, я вышел к мужикам. По их лицам было видно, что дело не терпит отлагательств — все четверо выглядели взволнованными и нетерпеливыми.

— Ну, жалуйтесь. — Сказал я, подойдя к ним. Те переглянулись, явно не понимая, о чём я.

— Жалуйтесь, говорю, — повторил я, скрестив руки на груди. — Наверняка ведь что-то стряслось в моё отсутствие? Крыша обвалилась? Волки кур перетаскали? Медведь на пасеку забрёл?

Петька почесал затылок, а Илья и вовсе растерянно заморгал.

— Да нет, барин, всё хорошо, — пробормотал наконец Петька. — Чего нам жаловаться-то?

— Ну и хорошо! — Хмыкнул я.

— Конечно, хорошо, — кивнул Илья. — Разве ж плохо, когда всё ладится?

— Ну, тогда рассказывайте, — улыбнулся я, не в силах больше сдерживать смех.

Те поняли шутку юмора и стали наперебой рассказывать, что в деревне всё хорошо. Говорили так быстро и сбивчиво, что приходилось их останавливать и просить повторить. Впрочем, я был рад их энтузиазму — значит, действительно дела шли неплохо.

— Дом семье Алексея поставили, — докладывал Петька, раздуваясь от гордости, словно это он лично срубил каждое бревно. — Крепкий, добротный. На века!

— Он уже и внутри всё сделал, — подхватил Илья, — и топчаны, и полки, и печь уже топит — всё там хорошо. Жена его, уже и занавески повесила, и половики постелила. Обжились, в общем.

А Петька, не дожидаясь моих расспросов, начал рассказывать про лесопилку.

— Доски пилим справно, — говорил он, размахивая руками, словно сам работал пилой. — Лес рубится как надо, складируем всё по вашей науке.

— А как там Семён? — спросил я. — Справляется?

— Ещё как! — закивал Петька. — Семён справляется с изготовлением патоша, вместе со светильным газом обрабатываем и песок, и глину — выбираем металл.

Я мысленно поправил его — не «патоша», а «поташа», но не стал перебивать. Главное — суть они уловили правильно.

— Потом, пока он стекло плавит, я приловчился металл обрабатывать на том же жару, — продолжал Петька, явно гордясь своими достижениями. — Уже и серпы сделал, и косы новые, и ножи хозяйкам, и даже топоры для лесорубов.

— Вот это ты здорово придумал, — похвалил я, радуясь, что моя затея с лесопилкой и стекольной мастерской приносит такие плоды. — Молодец, Пётр!

Петька просиял от похвалы, но потом его лицо слегка похмурело:

— Только вот незадача вышла на прошлой неделе… Вал заклинило, который в сторону кузни идёт.

Я нахмурился. Вал — важнейшая часть нашего механизма. Если он вышел из строя, это могло остановить всю работу.

— И что же вы сделали? — спросил я, готовясь услышать о долгом простое.

— Пришлось быстро колесо подымать да восстанавливать, — ответил Петька. — День потеряли, не больше. Смазки, видать, мало оказалось, но заменили часть вала — вставили новое бревно, проверили на холостом ходу — работает. Потом уже запустили на водяном колесе — всё работает, так что не переживайте.

Я хмыкнул:

— Не знал бы — не переживал. А теперь нужно думать, как такие моменты исключить, ну да ладно, придумаем что-то.

В голове уже крутились мысли о том, как усовершенствовать механизм, сделать его более надёжным. Может, добавить дополнительную смазку? Или заменить деревянный вал в местах где стыки на куски из мореного дуба? Хотя для этого нужно сначала доставить этот самый дуб да обработать его…

— Что там со стеклом? — спросил я, отгоняя технические мысли на потом.

— Семён каждый день делает по два стекла, — с гордостью сообщил Илья. — Такие ровные, прозрачные — загляденье! Мы их пока складываем в сарае, как вы велели, на мягкую солому, чтоб не побились.

— Кстати, Егор Андреевич, — вмешался Петька, — раму я без вас вставлять не стал, но сделал. Даже две. По вашему чертежу.

— Молодцы, — кивнул я. — А как там насчёт бутылок?

— Бутылок? — переспросил Петька, и лицо его расплылось в хитрой улыбке.

— Да, бутылок, — повторил я с надеждой. — Помнишь, я просил Семёна попробовать?

Петька кивнул, зазывая меня куда-то рукой. Я недоуменно смотрел на него, а тот повёл меня к моему же флигелю. Я шёл за ним, не понимая, что он хочет показать. Мы обогнули дом, прошли через двор и оказались у задней двери флигеля, которой я почти не пользовался.

— Вот, — сказал Петька, распахивая дверь с таким торжественным видом, словно за ней скрывались как минимум царские сокровища.

Я заглянул внутрь и замер от удивления. В полутёмной комнатушке, освещённой лишь узким окошком под потолком, стояли деревянные ящики. Не просто ящики, а именно те самые, которые я рисовал Семёну — сколоченные из дерева, с ячейками под бутылки. И полтора ящика по десять бутылок каждый были уже заполнены!

— Вот так Семён, — выдохнул я, не веря своим глазам.

Я осторожно достал одну бутылку и осмотрел её со всех сторон. Затем поднял её, посмотрел на просвет — почти прозрачная, ровная, можно сказать — идеальная. Горлышко — сантиметров четыре-пять, как я и просил. Дно ровное, без видимых пузырей и дефектов.

Улыбка не могла сползти с лица при виде такой работы. Я поднял глаза на Петьку, который стоял рядом, явно наслаждаясь моей реакцией.

— Передай Семёну мою благодарность, — сказал я, аккуратно возвращая бутылку на место. — Скажи, что я очень доволен его работой.

Петька кивнул, явно довольный тем, что смог меня удивить и порадовать.

— Ну что ж, — сказал я, потирая руки. — Конечно хочу своими глазами увидеть, что вы там натворили без меня, но уже наверное в другой раз.

Мужики заулыбались, и пошли в сторону Быстрянки. Я же вернулся к Машеньке и мы решили какое-то время заняться безделием. Мы сидели под яблоней, шутили, вспоминая все три наши свадьбы. Бусинка запрыгнула ко мне на колени, я ее гладил, а она громко мурлыкала.

К полудню Машенька с улыбкой потянула меня за руку в дом:

— Идём, обедать пора. Я тут кое-что приготовила… Надеюсь, тебе понравится.

Я послушно пошёл за ней, думая о том, как мне повезло — и с женой, и с людьми, что работают у меня. А ещё о том, сколько всего ещё предстоит сделать. Впрочем, с такими помощниками это было лишь вопросом времени.