Воронцов. Перезагрузка. Книга 4

Глава 13

Я улыбнулся, довольный её пониманием, и снова обнял её, вдыхая родной запах. В такие моменты я особенно остро чувствовал, как мне повезло с женой — умной, чуткой, понимающей.

— Ну а теперь, — сказал я, отпуская её, — давай-ка покажи, что там у тебя в котелке так аппетитно булькает?

Машенька рассмеялась, и её смех, звонкий и чистый, наполнил избу радостью. Она повернулась к печи и сняла крышку с котелка, выпуская облако ароматного пара.

— Похлёбка грибная, — сказала она с гордостью. — С картошкой, как ты любишь. И пирог с рыбой уже почти готов. Митяй щуку воооот такую принес, — она развела руки в стороны, показывая размер щуки — как заправский рыбак, прям.

Я вдохнул аромат похлёбки и почувствовал, как рот наполняется слюной. После беготни туда-сюда аппетит разыгрался не на шутку.

— Ну, зови к столу, хозяюшка, — сказал я, потирая руки. — Умоюсь только с дороги.

Пока Машенька накрывала на стол, я вышел во двор, зачерпнул воды из бочки и с наслаждением умылся, смывая всю усталость.

Затем зашел в дом, где меня ждал вкусный обед и любящая жена.

Через пару часов после того, как я пообедал, зашёл Степан. Он был в старой рубахе, закатанной до локтей, с полотенцем, перекинутым через плечо. Видно было, что он только что умылся — капли воды блестели в его бороде.

— Барин, где рыбу коптить? — спросил он, почесывая затылок.

Я оглядел двор:

— Да хоть здесь, где как обычно, — ответил я, указывая на место возле колодца. — Тут и ветра не так много, и вода рядом, если вдруг искра на что упадёт.

Степан кивнул, соглашаясь с моими доводами, и, развернувшись, пошёл к калитке своего двора. Я же присел на крыльцо, наблюдая за суетой в деревне. Бабы гоняли кур в курятнике, мужики заканчивали последние дневные дела, а детвора после обеда снова носилась кто куда.

Вскоре из-за забора показалась процессия — Степан, Гришка и Митяй вынесли каждый по коптилке: две старые, уже почерневшие от копоти и сажи, и одна новая, видимо, недавно сделанная.

— Вот, Егор Андреевич, всё как вы велели, — доложил Митяй, расплываясь в улыбке.

— Молодцы, — похвалил я. — Знатный улов! На такой рыбалке я бы и сам не отказался побывать.

— Так вы в следующий давайте с нами, барин, — предложил Гришка, раскладывая коптилки. — Там на реке такие места есть — закинешь удочку и не успеваешь вытаскивать!

— Обязательно, — кивнул я. — Только вот дел пока много, никак выбраться не могу.

Подготовив рыбу, мужики сложили её в коптилки, пересыпав травами и специями, которые Фома привёз из города. Потом разожгли костёр и, дождавшись, когда дрова прогорят до углей, засыпали их щепой. Воздух наполнился запахом горящего дерева и пряных трав.

Пока рыба коптилась, я подозвал Машку, которая с любопытством наблюдала за процессом.

— Машенька, сходи, позови мать, — попросил я. — Пусть поставит отваривать молодую картошечку. Да скажи, пусть не переваривает — а дальше всё, как я говорил.

Машка кивнула и убежала исполнять поручение. Через некоторое время из избы донеслись звуки передвигаемой посуды и плеск воды — видимо, тёща уже взялась за дело.

Я отошёл в сторонку и присел на лавку, наблюдая за тем, как мужики хлопочут у коптилен. Запах копчёной рыбы уже начал распространяться по двору, привлекая внимание соседей. То и дело кто-нибудь заглядывал через забор, интересуясь, что это мы затеяли.

— Ужин готовим, — отвечал я с усмешкой. — Приходите вечером, может, и вам перепадёт, если останется.

Машка вернулась и сообщила, что мать уже поставила картошку. Я кивнул и отправился в избу, чтобы проследить за следующим этапом приготовления. В горнице было тепло и уютно. Тёща хлопотала у печи.

— Скоро будет готова, Егор Андреевич, — сказала она, заметив меня. — Вон, уже почти дошла.

Я подошёл, проверил картошку ножом — действительно, уже почти готова. Отлично, самое время приступать к следующему этапу.

— Сливайте воду, — распорядился я. — А теперь нужно её обжарить на сковороде с маслом и луком. И немного укропа добавьте, для аромата. Уже в конце.

Тёща удивлённо посмотрела на меня, но спорить не стала.

Они сделали всё буквально так, как я рассказал. Слили воду, нарезали лук и обжарили всё вместе на сковороде с прожилистым салом. В итоге, отварив и обжарив, добавили сверху зелени — укропа и петрушки из огорода — и поставили на стол.

К этому времени и рыба закоптилась. Мужики аккуратно достали её из коптилен — горячую, ароматную, с золотистой корочкой. Запах стоял такой, что слюнки текли. Разложили на большом деревянном блюде, украсив луком и зеленью.

Пока женщины накрывали на стол, Степан с Митяем сходили к погребу и достали бочонок пива — тёмного, с густой пеной. Разлили по кружкам, и аромат хмеля смешался с запахом копчёной рыбы и жареной картошки.

Когда все собрались за столами, я поднял кружку с пивом:

— Ну, за удачный улов и хороший ужин!

Все дружно выпили, и началась трапеза. Рыба горячего копчения таяла во рту, а картошка, приготовленная по-новому, оказалась настоящим открытием для крестьян.

— Ай да картошечка! — восхищалась жена Степана, накладывая себе вторую порцию. — Отродясь такой не едала! И как вы только додумались так её приготовить, Егор Андреевич?

— Да в городе подсмотрел, — отмахнулся я, довольный произведённым эффектом. — Там в трактирах разные блюда готовят.

Настасья, попробовав угощение, поинтересовалась:

— А когда ж наливочку-то будем пробовать? Я ж её по вашему рецепту делала, как вы велели. Уже, поди, настоялась?

Я задумался, прикидывая сроки. Действительно, наливка должна была уже настояться, но хотелось сохранить её для особого случая.

— А вот это интересный вопрос, — ответил я, отпивая пиво из кружки. — Наверное, завтра разольём её по новым бутылкам, и поставим вторую партию, чтобы готовилась. А эту попробуем, наверное, на Праздник урожая. Как раз будет повод отметить.

— Ох, и долго ждать, — вздохнула Настасья. — Ну да ладно, может, оно и к лучшему. Дольше стоит — слаще пьётся.

В итоге ужин удался на славу. К рыбе то горячего копчения крестьяне уже попривыкли. А вот молодую картошечку, да ещё так приготовленную, нахваливали все наперебой. Особенно понравилось то, как она хрустела снаружи и была нежной внутри.

— Надо будет и дома так попробовать, — говорила жена Степана, обращаясь к другим бабам. — Чай, не хитрая наука — отварить да обжарить.

— А травы-то какие добавлять? — спрашивала другая.

— Да какие есть — укроп, петрушку, лук, — отвечала тёща, гордая тем, что участвовала в приготовлении такого необычного блюда.

Я сидел во главе стола, наблюдая за всеобщим оживлением, и думал о том, как удивительно всё складывается. Простые вещи, которые я принёс из своего времени — вроде рецепта жареной картошки — здесь воспринимались как настоящие чудеса. И это давало мне определённую власть и уважение. Но вместе с тем накладывало и ответственность — ведь теперь эти люди смотрели на меня как на человека, который может изменить их жизнь к лучшему.

Машенька, сидевшая рядом со мной, положила свою руку на мою и тихонько сжала, словно читая мои мысли и поддерживая меня. Я повернулся к ней и улыбнулся.

Утром небо затянуло тучами, но дождь пока не накрапывал. Воздух был свежим и прохладным. Я стоял у окна, наблюдая, как сизая пелена медленно ползет над деревней, предвещая ненастье. Решил, что нужно поторопиться — сходить на лесопилку и посмотреть, как там дела у Семёна, который сегодня должен был попробовать заливать стекло в новые формы для маленьких бутылок. Эти бутылочки были моей особой надеждой — в дальнейшем я планировал именно их попробовать продавать в фармацию. Представлял, как в аптеках будут разливать свои микстуры и настойки, а мои бутылочки окажутся в домах горожан.

Накинув на плечи суконный кафтан — мало ли, вдруг дождь нагрянет — я вышел на крыльцо. Не успел я дойти до околицы, как навстречу вышли Пётр с Ильёй.

— К Быстрянке? — спросили они почти хором, заметив направление моего движения.

— Да, к ней, — ответил я, кивнув. — Хочу посмотреть, как там продвигаются дела с новой формой для бутылок. Семён обещал сегодня первую пробу сделать.

— И мы туда же, — Пётр почесал затылок и добавил с характерной для него обстоятельностью: — Нужно склепать новую косу, а то скоро покос, а в деревне их мало.

— Дело хорошее, — кивнул я, оценивая его заботливость. — Вот и займись.

Илья, шагавший рядом, хмыкнул и поправил висевший на плече мешок с инструментами.

И мы все трое зашагали в сторону Быстрянки. Утренняя прохлада постепенно отступала, но тучи над головой становились всё плотнее, обещая добрый ливень.

Дорога петляла между деревьями, спускаясь к речке. Слышался уже шум воды на запруде и характерное поскрипывание водяного колеса. Лесопилка работала полным ходом — с раннего утра стучали топоры, визжали пилы.

Когда мы пришли, я сразу заметил, как мужики разбирали свежераспиленные доски, складывая их в аккуратные штабеля. Я перешёл по мосту к кузнице и замер на пороге, наблюдая, как Семён с двумя молодыми парнями заканчивает обрабатывать светильным газом песок. Жар от печи чувствовался даже у входа — внутри же было жарко, как в преисподней.

Увидев меня, все трое хором поздоровались, вытирая потные лбы закопченными рукавами. Семён кивнул на стоявшие в углу мешки с белой глиной.

— Глину закончили, — сказал он с гордостью, — сейчас песок готовим.

Потом повернулся к своим помощникам и с сознанием дела, выпрямившись во весь рост, сказал:

— Вы тут заканчивайте, а мне с барином переговорить надо. Есть важные вопросы.

«Статус свой поднимает», — подумал я с улыбкой, наблюдая, как парни почтительно кивают Семёну.

Мы отошли в сторону, к небольшому навесу, где было прохладнее и можно было говорить, не перекрикивая шум работающего вентилятора.

— Какие на сегодня планы, Семён? — спросил я.

— Ну а какие, барин, — Семён расправил плечи, явно гордясь своими достижениями. — Пока Прохор делает новые камни, заливать буду в оба старых. А ещё наплавлю стекла немного больше, чтобы помимо опробованной формы под бутылки попробовать залить в эту новую, — он указал на стоящую в углу форму, заботливо укутанную в чистую тряпицу. — Интересно, как оно получится. Форма непростая, с узором по бокам.

— Вот обязательно попробуй, — кивнул я, ощущая приятное волнение от предвкушения результата. — Самому интересно. Если всё получится, то можно будет думать о заказе целой партии для аптекарей.

— Жаль только, что результат можно будет увидеть только завтра, — вздохнул Семён, протирая руки ветошью. — Стекло должно остыть медленно, иначе потрескается. Я бы и рад побыстрее, да нельзя торопить такое дело. Сами учили.

— Что ж, подождём до завтра, — согласился я. — Дело того стоит.

Семён кивнул, поглядывая за своими подмастерьями.

Пока мы разговаривали с Семёном, было слышно, как вдалеке на горизонте, где небо было аж чёрным, сильно громыхало и были видны молнии. Огненные зигзаги рассекали тяжёлые тучи, на мгновение освещая окрестности бледным, почти потусторонним светом. Каждый раскат грома, докатывавшийся до нас, заставлял вздрагивать не только людей, но и лошадей, привязанных неподалёку. Животные нервно перебирали копытами и прядали ушами, чувствуя приближение непогоды острее, чем мы.

— Грозу принесёт знатную, — задумчиво произнёс Семён, глядя на горизонт. — Давненько такой черноты на небе не видал. Как бы беды не натворило.

Я молча кивнул, наблюдая за тем, как тучи медленно, но неумолимо наползали на деревню, поглощая собой последние островки голубого неба. Воздух стал тяжёлым, густым, напитанным предгрозовой влагой, от которой становилось трудно дышать. Листья на деревьях замерли в неестественной неподвижности, словно и они в тревоге ожидали надвигающейся бури.

— Успеем закончить с формами, как думаешь? — спросил я Семёна, прикидывая, сколько времени у нас осталось до того, как гроза накроет лесопилку.

— Хотелось бы, — неуверенно ответил он, тоже поглядывая на небо. — Ежели поторопимся. А там будет видно.

Мы вернулись к обсуждению форм для бутылок, когда я заметил, что птицы, обычно шумные в это время дня, притихли, попрятавшись кто куда. Даже неугомонные воробьи, обычно чирикающие без умолку, сидели нахохлившись под навесом лесопилки. Это был ещё один верный признак приближающейся непогоды.

А спустя минут сорок стали падать первые капли — тяжёлые, редкие, с глухим стуком разбивающиеся о землю и оставляющие на ней тёмные следы. Воздух наполнился свежим запахом намокающей пыли и травы — запахом, который всегда предшествует сильному дождю.

— Начинается, — пробормотал Семён, подставив ладонь, чтобы поймать несколько капель. — Может, обойдёт стороной?

Но его надежды были напрасны. Капли падали всё чаще, и вскоре лёгкое покрапывание превратилось в устойчивый дождь. Я поднял воротник кафтана, защищаясь от влаги, но это мало помогало — одежда постепенно намокала, становясь тяжёлой и неудобной.

Всё бы ничего, да только вода в Быстрянке стала бурлить сильнее. Река теперь превратилась в настоящий поток. Вода пенилась у берегов, закручиваясь в небольшие воронки, и несла с собой ветки, листья и прочий мусор, подхваченный выше по течению.

Подошёл Илья, слегка изменившийся в лице, и стал показывать на реку. Его обычно невозмутимое выражение сменилось явной тревогой — брови сдвинуты, глаза беспокойно бегают от реки к небу и обратно.

— Егор Андреевич, по всей видимости, в верховье дождь сильный валит, — сказал он, указывая на бурлящую воду. — Видите, как вода по-другому пошла? Вот-вот прибывать начнёт.

Я внимательнее присмотрелся к реке. Действительно, даже за то короткое время, что мы стояли на берегу, уровень воды немного повысился. Там, где ещё недавно из воды торчали камни, теперь была только пена и бурлящие потоки.

Вода на самом деле стала прибывать, и течение забурлило ещё сильнее. У берега стали образовываться маленькие водовороты — верный признак того, что вода поднимается.

— Сколько, думаешь, подняться может? — спросил я Илью, прикидывая, насколько серьёзной может быть угроза.

— Коли дождь затяжной будет, то и на метр, а то и больше, — ответил он, почесывая затылок.

Я посмотрел на горизонт. Тучи не только не рассеивались, но, казалось, становились ещё темнее, а молнии сверкали всё чаще, высвечивая их мрачные очертания. Гром грохотал почти непрерывно, сливаясь в один протяжный, устрашающий рокот.

Понимая, что это только начало — потому что тучи на горизонте светлее не становились, и молнии сверкали всё чаще — я скомандовал, чтобы работы на сегодня прекращали. Рисковать людьми не имело смысла.

— Всем заканчивать работу! — крикнул я, перекрывая шум дождя и грома. — Инструменты убрать, печи загасить! И обязательно колесо поднять максимально высоко!

Работники, уже промокшие до нитки, но не бросавшие своих дел, услышав мой приказ, сразу же засуетились. Кто-то побежал убирать инструменты, кто-то закрывал ангар, кто-то торопливо накрывал крышками бочки.

Илья тут же побежал и стал крутить механизм лебёдки на колесе, поднимая то из воды. Его руки, привыкшие к тяжёлой работе, сжимали рукоять лебёдки так, что побелели костяшки пальцев, а жилы на шее вздулись от напряжения.

— Помогите кто-нибудь! — крикнул я, видя, как трудно приходится Илье.

К нему тут же подбежали двое молодых работников, и втроём они продолжили крутить лебёдку. Деревянные зубцы механизма скрипели под нагрузкой, но колесо медленно, сантиметр за сантиметром, поднималось над бурлящей водой.

В итоге колесо приподнялось на полметра над уровнем воды. Илья, тяжело дыша, отошёл от лебёдки, закрепив её и вытер пот со лба.

— Лишь бы хватило, — покачал я головой, глядя на поднятое колесо. Если вода поднимется выше, колесо может сорвать с креплений, и тогда ущерб будет огромным.

— Дальше поднять не выйдет, барин, — сказал Илья, все ещё пытаясь отдышаться. — Механизм уже на пределе, того и гляди сорвёт. Разве что разбирать придётся.

Дождь усиливался с каждой минутой. Вода стекала по склонам, образуя ручьи, которые впадали в Быстрянку, ещё больше увеличивая её напор.

— Семён! — крикнул я ему через шум дождя. — Сегодня со стеклом не получится! Колесо подняли, вентилятор дуть не будет! Да и ливанёт сейчас так, что домой успеть бы дойти!

Семён, стоявший под навесом и наблюдавший за происходящим с явным беспокойством, кивнул в ответ. Он был достаточно опытен, чтобы понимать — с такой погодой шутки плохи. Стекло можно будет сделать и завтра, а вот если повредит оборудование или, ещё хуже, кто-то пострадает, дело встанет надолго.

— Понял, барин! — прокричал он в ответ, прикрывая рот ладонью, чтобы его было лучше слышно. — Завтра сделаем, коли погода позволит!

Я оглядел территорию, проверяя, не забыли ли мы что-нибудь важное. Взгляд упал на ямы у берега, в которых доходил уголь и перегорали опилки — важная часть нашего производства. Если их затопит, придётся начинать процесс заново, а это потеря времени и ресурсов.

Крикнул мужикам, которые были на берегу Быстрянки, чтоб накрывали ямы. Те сразу поняли, о чём речь, и бросились исполнять.

Все быстро засуетились под усиливающийся дождь, который хлестал по лицам, затекал за шиворот, но никто не жаловался — не до того было.

Наконец, когда все неотложные дела были сделаны, я скомандовал отход. Оставаться дольше было опасно — дорога и так уже раскисла, а если промедлить ещё, то можно и вовсе не добраться до деревни.

— По домам! — крикнул я, делая энергичный жест рукой. — Быстрее, пока совсем не развезло!

Идти было тяжело. Земля, размокшая от дождя, превратилась в скользкую грязь, в которой ноги увязали по щиколотку. Каждый шаг давался с трудом — приходилось буквально вырывать ногу из вязкой жижи. Дождь, подгоняемый усиливающимся ветром, хлестал в лицо, затрудняя дыхание и мешая видеть дорогу.

В деревне мы уже почти бежали по довольно раскисшей земле. Вода стекала по улице мутными потоками, унося с собой мелкий мусор и ветки. Собаки попрятались в конуры, куры забились под навесы, а люди, спешили укрыться в домах, опасаясь надвигающейся грозы.

Наконец, показался мой дом. И стоило мне заскочить в сени, как дождь обрушился чуть ли не сплошной стеной. Такого ливня я не видел никогда — казалось, что небо разверзлось, и вся вода, скопившаяся в тучах, разом хлынула на землю.

Я прислонился к стене, тяжело дыша и отряхиваясь от воды. С одежды текло ручьями, образуя лужу на деревянном полу сеней. В доме было тепло и сухо, и эта разница с промозглой сыростью снаружи казалась почти невероятной.

Дверь в горницу отворилась, и на пороге появилась Машенька, моя жена. Увидев меня, промокшего до нитки, она всплеснула руками.

— Господи, Егорушка! Насквозь промок! — воскликнула она, бросаясь ко мне. — Давай скорее переодеваться, а то захвораешь!

Она помогла мне стянуть мокрый кафтан и сапоги, из которых вылилась вода, и подала сухую рубаху и портки. Я благодарно кивнул, чувствуя, как тепло дома постепенно возвращает жизнь в замёрзшее тело.