Воронцов. Перезагрузка. Книга 4

Глава 21

Следующие дни выдались неспешными, будто сама природа решила дать нам передышку после недавних событий. Я особо ничем важным не занимался, был несколько раз на лесопилке, следил, как крутится дело. Погода стояла ясная, небо голубое, с редкими облаками, похожими на клочья ваты.

Наблюдал, как уже укладывают крышу на бане — работа спорилась, мужики трудились не покладая рук. Доски ложились ровно, щелей не оставляли.

Заглянул и к Степану, посмотрел, как досками обшивают его старый дом. Сруб был крепкий, но за годы почернел и местами требовал обновления. Теперь же, обшитый свежими досками, дом выглядел как новый.

— Хорошо выходит, — сказал я Степану.

— Добрая работа, — согласился он. — И зимой теплее будет, и глазу приятно. Спасибо за науку, Егор Андреевич.

Я кивнул, принимая благодарность.

Однажды, идя на лесопилку, я вспомнил, что в городе мы взяли трубки у того немца. Прихватив их с собой — четыре медные трубки разной длины и толщины, с деревянными рукоятками на конце — я направился в сторону стекольной мастерской.

Пришёл вовремя, Семён как раз собирался к этому времени выливать стекло в формы из камня и в формы для бутылок. Мастерская гудела от жара печи, воздух дрожал над раскалённым горном. Два подмастерья — молодые парни с обожжёнными руками — помогали Семёну, ловко орудуя щипцами и ковшами.

— А, Егор Андреевич пожаловали! — обрадовался Семён, заметив меня. — Сейчас стекло готово будет, начнём разливать.

Я кивнул и показал ему трубки:

— Вот, принёс то, что у немца брали. Может, пригодится.

Семён с интересом осмотрел трубки, повертел в руках, даже подул в одну из них.

— Это для чего же такие? — спросил он удивленно.

— Для выдувания стекла, — пояснил я. — Так можно делать разные формы, не только в заготовки лить.

Семён задумчиво покрутил в руках самую длинную трубку, с тонким концом.

— И как же это? — спросил он, явно заинтересовавшись.

Я попросил, чтобы оставил немножко расплавленного стекла — было интересно попробовать выдуть какую-то форму. Семён кивнул и дал указание подмастерьям не всё стекло разливать в формы, а часть оставить в горне.

Когда основная работа была сделана и формы заполнены, мы приступили к эксперименту. Семён извлёк из горна реторту с остатками расплавленного стекла — оно светилось изнутри оранжево-красным светом, завораживая взгляд.

— Ну, с Богом, — сказал я, беря в руки трубку.

Примоченный в воде кончик трубки я осторожно окунул в расплавленное стекло. Стекло, густое и вязкое, налипло на металл, образовав небольшой сгусток. Я поднёс трубку к губам и стал аккуратненько выдувать, и оно действительно, как пузырь, стало раздуваться на конце трубки.

Это было удивительное зрелище! Полупрозрачный шар, светящийся изнутри тёплым янтарным светом, медленно увеличивался в размерах с каждым моим выдохом. Стекло растягивалось, становилось тоньше, приобретало форму, послушное моему дыханию. В мастерской стало тихо — все, затаив дыхание, наблюдали за этим чудом.

— Матерь Божья, — прошептал один из подмастерьев, — оно как живое!

И правда, казалось, что стекло живёт своей жизнью — пульсирует, дышит, меняется. Я продолжал осторожно дуть, вращая трубку, чтобы форма получалась ровной. Постепенно шар вытянулся, превратившись в подобие колбы.

— Глядите, глядите! — восхищённо воскликнул Митяй, крутившийся рядом. Его глаза сверкали от восторга, а лицо раскраснелось от жара печи. — Как пузырь из щелока, только не лопается!

Я кивнул, не прерывая процесса. Стекло остывало, и нужно было успеть придать ему нужную форму, пока оно не затвердело. Ещё несколько выдохов, и колба приобрела изящные очертания — с узким горлышком и округлым туловом.

— Теперь нужно отделить от трубки, — сказал я. — Дайте-ка нож.

Семён протянул мне небольшой нож с деревянной рукоятью. Я смочил лезвие в воде и осторожно провёл по месту соединения стекла с трубкой. Раздался тихий треск, и моё первое стеклянное изделие отделилось от трубки.

Держа горячую колбу щипцами, я показал, что можно выдутую форму поставить на ровную поверхность и та получится с ровным дном так, чтобы эту получившуюся ёмкость можно было потом ставить на твёрдую поверхность. Колба чуть осела, дно выровнялось, и вот перед нами стояло настоящее стеклянное изделие — не идеальное, конечно, чуть кривоватое, но всё же настоящая стеклянная колба, сделанная не литьём, а выдуванием!

— Ай да Егор Андреевич! — восхищённо протянул Семён, разглядывая получившуюся колбу. — Ай да мастер! Да ведь этак можно такие штуки делать, что в городе за большие деньги пойдут!

Глаза у него загорелись предпринимательским огоньком. Я же, довольный успехом, предложил:

— Хочешь попробовать?

Семён не заставил себя упрашивать. Взяв трубку, он с некоторой опаской окунул её конец в расплавленное стекло, а потом, набрав в грудь воздуха, стал дуть. Поначалу ничего не получалось — стекло то растягивалось неравномерно, то вовсе не хотело раздуваться. Но Семён был упорным — пробовал снова и снова, пока наконец не получил нечто похожее на пузатый кувшинчик.

— Вот ведь диво! — радовался он, как ребёнок, разглядывая своё творение. — И впрямь выходит!

Вскоре к процессу присоединились и другие. Каждый хотел попробовать это чудо — выдувание стекла. Пётр создал нечто похожее на бутылку с коротким горлышком. Прохор, зашедший посмотреть, что за шум в мастерской, выдул подобие чаши, правда, кривобокой. Даже Илья, обычно сдержанный и серьёзный, не устоял перед искушением и попробовал свои силы в новом ремесле.

Но лучше всего, как ни странно, получилось у Митяя. Он проявил удивительное терпение и чуткость. Его дыхание было ровным, руки — уверенными, а глаза следили за каждым изменением стеклянного пузыря с неослабевающим вниманием. Постепенно под его дыханием родилась изящная вазочка с тонким горлышком и расширяющимся книзу туловом — настолько красивая, что все ахнули от восхищения.

— Вот это да, Митяй! — похвалил я, рассматривая его творение. — Да ты прирождённый стеклодув!

Он зарделся от похвалы, но было видно, что он и сам доволен результатом.

— Егор Андреевич, а научите ещё? — спросил он, глядя на меня с надеждой. — Я хочу ещё такие штуки делать, только лучше!

Семён переглянулся со мной и кивнул:

— А что, пускай учится. Рука у него лёгкая, глаз верный. Может, и впрямь мастером станет.

Так Митяю и доверили в дальнейшем процедуру выдувания разных форм. Я показал ему несколько приёмов, которые помнил когда смотрел канал дискавери — как вращать трубку, чтобы стекло распределялось равномерно, как регулировать силу выдоха, чтобы не порвать тонкие стенки, как использовать мокрое дерево для придания формы.

Митяй схватывал на лету. К вечеру он уже создал несколько вполне приличных изделий — два бокала на ножке, вазочку для цветов и даже подобие графина с носиком для разливания.

— Вот как получилось, — гордо заявил он, показывая графин. — Так же удобнее наливать будет.

Я одобрительно кивнул, отмечая практичность идеи. Это было ценное качество — не просто повторять увиденное, но и вносить свои улучшения.

К концу дня мастерская преобразилась — повсюду стояли различные стеклянные изделия, созданные нашими общими усилиями. Какие-то кривоватые, какие-то с пузырьками воздуха внутри, но все — уникальные, непохожие на штампованные формы, которые делались литьём.

— А знаешь, Семён, — сказал я, когда мы уже собирались расходиться, — ведь это может стать нашей особой фишкой. Бутылки — это хорошо, они нужны, их много требуется. Но такие вот штучные изделия, сделанные мастером… За них в городе действительно хорошие деньги дадут.

Семён задумчиво покрутил в руках один из бокалов, созданных Митяем:

— Это верно… Такого в наших краях никто не делает. Нигде не видал, чтоб стекло выдували, всё больше льют. А эти вещицы… — он поднял бокал, любуясь игрой света в стекле, — они ж как живые, каждая со своим характером.

— Вот-вот, — согласился я. — И заметь, для таких изделий стекла меньше нужно, а цена выше будет. Выгодное дело.

Когда я уходил из мастерской, на душе было легко и радостно. Мы освоили новую технику, которая могла принести пользу и доход. Но главное — я видел, как загорелись глаза у Митяя, как в них появился тот особый блеск, который бывает только у человека, нашедшего своё призвание.

А потом ещё через пару дней приехал Фома, весь довольный, и сиял, как начищенный самовар. Я был занят тем, что осматривал новые помосты между домами. Мужики славно потрудились — доски подогнали плотно, просмолили, чтоб дольше служили. Было видно, что работали с душой. Я проверял крепость, слегка притопывая ногой, когда услышал скрип колёс и лошадиное ржание. Обернувшись, увидел телегу Фомы, въезжающую в деревню.

Фома правил лошадьми сам, сидя на облучке с таким гордым видом, будто не телегу вёз, а как минимум царскую карету. За ним следовал ещё один воз, гружённый мешками и какими-то свёртками — видать, не с пустыми руками вернулся.

Завидев меня, Фома приосанился ещё больше, хотя казалось, что дальше уже некуда. Телега остановилась неподалёку, подняв облачко пыли, которое медленно оседало в безветренном воздухе. Не успев даже спрыгнуть с телеги, Фома подался вперёд, окликнул меня:

— Егор Андреевич! С возвращеньицем меня!

Я подошёл ближе, с улыбкой глядя на этого обычно степенного, а сейчас похожего на возбуждённого мальчишку мужчину.

— С возвращением, Фома, — кивнул я. — Вижу, поездка удалась?

Фома наконец спрыгнул с телеги, отряхнул дорожную пыль с кафтана и, подбежав ко мне, энергично затряс протянутую руку.

— Удалась, Егор Андреевич, ещё как удалась! — Голос его звенел от возбуждения, а глаза сверкали. — Такое было! Такое!

К тому времени к нам подтянулись и другие жители Уваровки — новости в деревне разносились быстро, а возвращение Фомы с торговой поездки ждали все. Захар подошёл, степенно поздоровался, Митяй прибежал и как всегда, вертелся рядом, жадно ловя каждое слово, бабы перешёптывались, дети с любопытством пытались разглядеть привезённые товары.

Поздоровавшись, Фома начал докладывать, захлёбываясь от восторга и размахивая руками:

— Бутылки… чуть с руками не оторвали! — выпалил он, едва переводя дыхание. — Как горячие пирожки разошлись! Только выставил ящики, а там уже очередь выстроилась!

Я усмехнулся, видя такой энтузиазм. Фома был прирождённым торговцем — ему бы на ярмарках зазывалой работать.

— Один купец, — продолжал Фома, обращаясь уже не только ко мне, но и ко всем собравшимся, — хотел скупить все сходу по двадцать одному рублю! Всё, что было, забрать хотел!

— И что ж ты? — спросил Захар, скептически приподняв бровь.

Фома хитро прищурился:

— А я устроил аукцион!

— Это как? — заинтересовался Митяй, протискиваясь ближе.

— А так! — с гордостью ответил Фома. — Объявил, что, мол, товар редкий, диковинный, кто больше даст, тот и возьмёт. И пошло-поехало! Один даёт двадцать один рубль, другой — двадцать два, а третий и вовсе двадцать три предложил!

Вокруг послышались одобрительные возгласы и присвисты. Для крестьян такие деньги были немалыми.

— И в итоге большие бутылки удалось продать по двадцать три рубля, — с гордостью завершил Фома. — Но!

Он поднял палец вверх, делая драматическую паузу.

— Но Игорь Савельевич после аукциона отвёл меня в сторонку и просил в будущем все бутылки отдавать ему по двадцать одному рублю, а дальше он уже будет сам думать, с кем торговлю вести. Если получится продать выгоднее, обещался поделить доход пополам — всё, что свыше двадцать одного рубля.

Фома вопросительно посмотрел на меня:

— Я так и сделал, согласился. Правильно поступил?

— Ну и отлично, — кивнул я, одобряя его решение. — Игорь Савельевич — человек надёжный, с ним можно дело иметь. А двадцать один рубль за бутылку — цена хорошая.

Фома, услышав похвалу, просиял ещё больше, хотя казалось, что дальше уже некуда.

— А мелкие, — продолжил он, понизив голос до заговорщического шёпота, — ой, за мелкие, Егор Андреевич, там чуть драка не была!

— Да ну? — удивился Степан, который к тому времени тоже подошёл послушать новости.

— Вот те крест! — перекрестился Фома. — Сцепился тот немец… ну, знаете, который на торговой площади лавку держит, с диковинными товарами из заморских стран… Да ещё один купец, который торговал фармацией — разные настойки да мази.

Фома перевёл дыхание и продолжил, явно наслаждаясь всеобщим вниманием:

— Как увидели эти бутылочки и прикинули, что в них хранение гораздо лучше, чем в глиняных, так чуть не до драки дошло! В итоге даже полиция вмешалась!

Вокруг послышались ахи и охи. Женщины качали головами, мужики переглядывались с уважением — надо же, из-за наших бутылок в городе чуть до смертоубийства не дошло!

— И что же ты сделал? — спросил я, с трудом сдерживая улыбку. Фома явно приукрашивал, но история выходила занятная.

— Продал половину одному, половину другому, чтоб не поубивали друг друга, — гордо ответил Фома. — Так в дальнейшем и договорились, что часть будет забирать один, часть другой. Тоже сторговались неплохо — мелкие бутылки по двенадцать рублей получились за штуку!

По толпе прошёл одобрительный гул. Двенадцать рублей за маленькую бутылку — цена более чем достойная. Получалось, что наше стекольное производство оказалось даже выгоднее, чем мы предполагали изначально.

— Ну и отлично, — похвалил я Фому. — Хорошо управился. Значит, до осени, пока дорогу не размоет, ещё пару раз съездишь?

Тот довольно кивнул, радуясь и похвале, и удачным сделкам:

— Конечно, Егор Андреевич! Теперь-то можно даже больше товара брать — разберут влёт!

Пока мы разговаривали, Никифор и Пахом, сопровождавшие Фому в поездке, уже начали разгружать телеги. Из мешков доставали муку, крупу, соль, из свёртков — ткани, инструменты, гвозди и прочую мелочь, необходимую в хозяйстве. А в одной из телег, прикрытые рогожей, лежали металлические листы — те самые, что я заказывал для печи в баню.

Фома, заметив мой взгляд, направленный на листы, кивнул:

— Всё, как вы просили, Егор Андреевич. Листы металла от кузнеца, в полпальца толщиной. Хорошие, ровные. Кузнец долго выбирал, самые лучшие отложил.

Он полез за пазуху и достал увесистый кожаный мешочек:

— И вот, — он отдал мне вырученные деньги, — за вычетом того, что на товары потратил. Всё честь по чести, до копеечки.

Я взял мешочек. Нехитрая арифметика в уме: двадцать три рубля за большие бутылки, двенадцать за маленькие, минус расходы на закупку товаров… выходило немало. Наше стекольное производство начинало приносить хорошую прибыль.

— Добро, Фома, — я одобрительно похлопал его по плечу. — Ты заслужил отдых и хороший ужин. Иди, приводи себя в порядок, а вечером соберёмся у меня — отметим удачную поездку и обсудим планы на будущее.

Фома просиял от такой чести и, поклонившись, поспешил домой. Толпа начала постепенно расходиться, обсуждая новости.

Я же подошёл к телеге с металлическими листами. Хорошие листы, ровные, без изъянов. Из таких выйдет отличная печь для бани — прослужит долго и жар будет держать хорошо. Представил, как будет хорошо после трудового дня попариться в новой бане, с веником, да потом окатиться холодной водой. Благодать!

Окликнул Петра и Илью, которые тоже были среди встречающих:

— Ну что, мужики, пора и за печь для бани браться. Материал прибыл, чертеж сделаю. Завтра с утра и начнём.

Они радостно закивали — баня в деревне была делом важным, не только для чистоты, но и для здоровья. А уж какая будет баня у Егора Андреевича, с невиданной печью — об этом уже судачила вся деревня.

Забрав листы металла, мы со двора перетащили их в баню. День выдался солнечный, но не жаркий — самое то для работы. Петька да Илья пыхтели, таская тяжёлые листы, а я командовал, куда и как складывать. Хотелось сделать всё по уму, чтоб потом не переделывать.

— Вот сюда давай, — указывал я в угол парилки, где уже было подготовлено место под печь. — Тут и ставить будем.

Стали с Петькой да Ильёй складывать металлические листы в кучу и так, и этак, чтобы получилась печь именно такая, как я хотел. Примеряли, прикидывали, спорили иногда — каждый по-своему видел, как лучше сделать.

— Может, вот так поставим? — предлагал Петька, приподнимая лист и приставляя его к другому.

— Нет, не пойдёт, — качал головой Илья. — Тут щель останется, жар уходить будет.

Я наблюдал за их работой, иногда вмешиваясь, когда видел, что они идут не в том направлении. Металл был грубый, конечно. Это не технологии двадцать первого века, с их идеально ровными, калиброванными листами. Но в принципе, достаточно ровный по всей площади в толщине — видно, что кузнец прям выковывал, явно не литьё. Края, правда, были неровные, зазубренные местами, но это не беда — обработаем.

— Гляньте, Егор Андреевич, — позвал меня Илья, проводя рукой по листу. — Добрый металл. Толстый, ровный. Долго прослужит.

Я кивнул, соглашаясь. Полдня мы провозились, прикидывая и так, и этак, пока наконец не выложили металл так, чтобы получилась нужная мне форма. Я хотел сделать печь с хорошей теплоотдачей, но при этом безопасную — чтобы ни баня не загорелась, ни человек не обжёгся случайно.

— Вот здесь, — я указал на переднюю часть конструкции, — будет топка. Дверцу навесим на петлях, чтоб открывалась-закрывалась. А вот здесь, — я обвёл рукой верхнюю часть, — выложим камни для пара.

Петька с Ильёй внимательно слушали, кивая. Видно было, что идея им нравится, хоть и непривычна. В этих краях бани топили по-чёрному — дым шёл прямо в помещение, оседая на стенах и потолке. Моя же задумка была иной — печь с дымоходом, чистая, удобная.

На стыках листов металла прикинули сначала, что можно сделать замазку из глины. Но я понимал, что от высокой температуры глина может потрескаться и осыпаться. Нужно было что-то более надёжное.

— А что если сварить? — предложил я, вспоминая сварочные работы из своего времени.

— Это как? — не понял Петька.

— Ну, раскалить металл добела в месте стыка и соединить, проковав, — пояснил я. — А сможешь ты, Петька, сковать их? — спросил я прямо.

Тот помялся, оглядел конструкцию, прикинул что-то в уме и наконец покачал головой:

— Нет, не выйдет. Размер очень большой — проколить всё это не получится. Да и горн на кузне не такой большой, чтоб такие листы разогреть.

Я кивнул, понимая его сомнения. Действительно, без современного сварочного оборудования соединить такие большие листы было проблематично.

— Ладно, придумаем что-нибудь другое, — сказал я, осматривая конструкцию. — Что если мы всё-таки обложим глиной, но особым образом?

— Это как? — заинтересовался Илья.

— Вот смотри, — я начал объяснять, показывая руками. — В полвысоты обложим глиной, причём и снаружи, и снутри. Снаружи — чтобы жар не шёл в стороны и не поджёг баню. А снутри — чтоб металл не перекалялся и дольше служил.

— А выдержит глина такой жар? — засомневался Петька. — Не потрескается?

— Потому и говорю — особым образом, — я улыбнулся. — Будем делать не просто глину, а смесь. Возьмем белую глину, смешаем с песком и добавим толчёного камня. Такая смесь выдержит и жар, и не потрескается со временем.

Глаза у мужиков загорелись — им нравились новые идеи, особенно когда они были понятны и практичны.

И закипела работа. Глину развели водой до консистенции густой сметаны, добавили мелкий речной песок, толчёный камень, тщательно перемешав.

Сначала выложили листы металла в форме прямоугольного короба — это будет топка. Скрепили их временно проволокой, которую Петька принёс из кузни. Затем начали обмазывать глиняной смесью — сначала снутри, давая каждому слою подсохнуть, прежде чем накладывать следующий. Работа кропотливая, требующая терпения и аккуратности.

— Вот так, тонким слоем, — показывал я Илье, который никогда раньше не делал ничего подобного. — И разравнивай, чтобы ровно было.

Когда внутренняя часть была готова, принялись за внешнюю. Здесь слой делали толще — для лучшей теплоизоляции и прочности. Глина ложилась ровно, без комков и пузырей, благодаря тщательному перемешиванию.

К вечеру второго дня основная часть печи была готова. Теперь предстояло сделать дымоход — пожалуй, самую важную часть конструкции. Ведь именно он должен был отводить дым наружу, не позволяя ему оставаться в бане.

Потом вывели трубу, сделали её из белой глины. Эта глина была особенно хороша — пластичная, но при этом прочная после высыхания. Обложили трубу толстым слоем этой глины, чтобы теплоотдачу погасить. Вывели трубу выше крыши бани — так, чтобы дым уходил вверх и не задувался ветром обратно.

— Вот так, — говорил я, показывая Петьке, как правильно формировать трубу. — Внутри ровно, без уступов, чтобы тяга была хорошая. А сверху сделаем колпак, чтобы дождь не заливал.

Подвели под дымоход отверстие в крыше, тщательно заделав щели той же глиняной смесью, чтобы не протекало во время дождя. И оставили всю конструкцию сушиться — без хорошей просушки печь могла потрескаться при первой же растопке.

В это время я, чтобы не терять дня, послал ребятню на Быстрянку с телегой, чтобы набрали гладких речных камней, которые я планировал на эту металлическую печь выкладывать. Камни нужны были особые — не слишком большие, чтобы быстро нагревались, но и не мелкие, чтобы держали жар. И обязательно гладкие, окатанные рекой — такие не трескаются от перепада температур.

— Только смотрите, — наказывал я мальчишкам, — берите камни, чтоб без трещин были, целые.

Ребятня радостно загалдела и помчалась к реке — для них это было не работой, а скорее развлечением. Кто быстрее наберёт, чей камень красивее, кто найдёт самый необычный.

А мы тем временем продолжили работу над печью. Также сверху сделал из тех же металлических пластин, ближе к стенке очага, некую ёмкость, которую надо заполнять водой так, чтобы и вода была всегда горячая, и влагу в парилке поддерживать.

— Это для чего? — спросил Илья, наблюдая, как я пристраиваю металлический короб сбоку от основной печи.

— А вот смотри, — пояснил я. — Когда печь растопится, металл нагреется, и вода в этой ёмкости станет горячей. Можно будет ковшиком черпать для мытья. А ещё, если плеснуть этой воды на камни, пар будет мягкий, влажный, приятный для кожи и для дыхания.

— Хитро придумано, — одобрительно кивнул Петька. — Сама печь будет воду греть.

— Именно, — подтвердил я. — Экономия времени и дров.

Мы вышли из бани, оставив дверь открытой для лучшей вентиляции. Я оглядел нашу работу с удовлетворением — получилось именно то, что я задумывал. Эта печь будет служить долго, давая жар и пар, не дымя и не чадя.

— Ну что, мужики, — сказал я, хлопнув Петьку и Илью по плечам, — хорошо поработали. Заслужили отдых.

— И угощение, — хитро улыбнулся Илья. — У меня как раз бочонок медовухи припасён, от прошлого года остался. Самое время распить за новую печь.

— Не откажусь, — кивнул я.