Все эти дни меня не покидала мысль, что нужно как-то усилить Уваровку. Нападение на Ивана ясно показало, что наше растущее благосостояние привлекает не только честных торговцев, но и тех, кто хочет поживиться чужим трудом или разузнать наши секреты. И хотя мы отбились в этот раз, что будет дальше? Этот вопрос не давал мне покоя ни днём, ни ночью.
Сидя на крыльце своего дома, я наблюдал за деревенской жизнью. Бабы с вёдрами шли к колодцу, мужики возились с телегами, ребятня гоняла кур и собак. Мирная картина, которую так легко было разрушить одним набегом разбойников. Как защитить всё это, не приходило в голову. Ведь четырьмя наёмными охранниками — Захаром, Иваном, Прохором да Никифором, ну пусть ещё Михаилом, который тоже был готов вступить в ряды охраны в случае необходимости, — в случае каких-то более серьёзных обстоятельств не отбиться.
Да, как показала практика, один Иван справился с тремя, но если захотят напасть количеством больше десяти человек, то отбиться будет сложно. А ведь здесь, в глуши, и на помощь никого не позвать в случае внезапного нападения подавляющей силы.
Я вспомнил о том оружии, которое у нас было, да всё это годилось для обороны, но против организованной банды, или подготовленных наёмников вооружённых огнестрельным оружием, шансов мало. Нужно было что-то более серьёзное.
Встав с крыльца, я прошёлся по двору, раздумывая. Можно было бы построить частокол вокруг деревни, но это не остановит решительных налётчиков. Нужно было оружие — то, что даст нам преимущество.
Я подозвал к себе Захара, который как раз проходил мимо, проверяя, как идёт строительство.
— Захар, зайди ко мне, как освободишься — надо поговорить, — сказал я ему. — Дело важное, касается защиты Уваровки.
Тот кивнул серьёзно, видно было, что и его тревожат те же мысли.
Не прошло и получаса, как Захар пришёл ко мне. Мы сели за стол, разговор предстоял серьёзный.
Я попросил объяснить Захара, как сейчас можно было бы приобрести огнестрельное оружие. Из уроков истории я помнил, что в начале девятнадцатого века покупка армейских мушкетов была достаточно строго регламентирована. Но покупать, допустим, охотничьи ружья не воспрещалось, и какие-то там тонкости были насчёт дворянских званий, что можно было как-то прям с завода купить. А ещё был теневой бизнес. Поэтому я попросил Захара рассказать, как всё это работает на самом деле.
Захар погладил свою густую бороду, задумчиво посмотрел на меня, словно собирался с мыслями. Наконец он заговорил, негромко, но уверенно:
— Вот что я вам скажу, Егор Андреевич, — начал он, понизив голос, хоть мы и были одни в горнице. — Дело это непростое, но возможное. Мушкеты и прочее огнестрельное оружие у нас изготавливают в основном на Тульском оружейном заводе. Там государево производство, и просто так, с улицы, не купишь.
Он отпил кваса и продолжил:
— Но у меня остались связи с прежних времён. Служил я, как вы знаете, в охране у князя, а там не только дворню охраняли, но и сопровождали князя в разных делах. Познакомился я с разными людьми, в том числе и с теми, кто при оружии служит.
Я внимательно слушал, понимая, что Захар, оказывается, не так прост, как кажется на первый взгляд.
— Есть у меня знакомец, Степан Лукич, — продолжал Захар. — Служил он в армии, дослужился до унтер-офицера, а потом вышел в отставку. Сейчас при Тульском заводе состоит, не то смотрителем, не то приказчиком — не скажу точно. Но человек уважаемый, с весом.
Захар наклонился ближе ко мне, понизив голос ещё сильнее:
— Через него можно бы попробовать. Казённое оружие, конечно, напрямую не продадут — за это голову снимут. Но есть и другие пути. Например, бывает, что партия ружей выходит с маленьким изъяном — не по армейским меркам, но для нас вполне сгодится. Такие партии иногда не переделывают, а пускают на сторону, якобы как брак. Но это всё тихо делается, через своих людей.
Я кивнул, понимая схему. Классическая коррупция — неизменная спутница любой бюрократии во все времена.
— А ещё, — продолжил Захар, воодушевляясь, — можно через отставных военных. Им при выходе в отставку иногда разрешают оставить личное оружие. Особенно офицерам. И вот они потом, когда нужда прижмёт, могут это оружие продать. Тоже не совсем законно, но бывает.
— А что насчёт охотничьих ружей? — спросил я. — Их ведь можно свободнее покупать?
— Верно, Егор Андреевич, — кивнул Захар. — Охотничьи ружья — это другое дело. Их делают не только на государевом заводе, но и частные мастера. В Туле их много. И купить такое ружьё проще, особенно если будет бумага от вас — боярина Воронцова, — что это для охраны ваших земель.
Он ненадолго задумался, будто вспоминая что-то.
— У меня в Туле есть ещё один знакомец, Фёдор Иванович Зайцев. Из династии оружейников Зайцевых, знатные мастера. Они делают не только охотничьи ружья, но и другое оружие на заказ. Если с ним договориться — можно заказать и мушкеты, похожие на армейские. Он не станет спрашивать лишнего, человек понимающий.
Захар отпил ещё кваса и вытер усы.
— Только вот что я думаю, Егор Андреевич, — сказал он, задумчиво глядя на меня. — Не лучше ли нам через Фому действовать? Он купец, у него связи торговые, ездит часто. Меньше подозрений будет, если он станет закупать ружья понемногу, под видом торговли. Скажет, что заказ у него есть от помещиков на охотничьи ружья. А мы тем временем потихоньку будем вооружаться.
Я кивнул, соглашаясь. Идея была здравой — действовать через Фому безопаснее, чем напрямую связываться с оружейниками.
— Только вот какое дело, — продолжил Захар, помрачнев. — Нужно понимать, что если власти узнают, что мы, простые крестьяне, массово закупаем оружие, могут быть большие неприятности. Подумают, что мы бунт готовим или разбойничать собираемся. Поэтому действовать надо очень осторожно.
— А что насчёт разрешений? — спросил я. — Нужны ли какие-то бумаги, чтобы хранить и использовать огнестрельное оружие?
Захар вздохнул:
— По закону, Егор Андреевич, простым крестьянам не положено иметь огнестрельное оружие. Только дворянам да купцам, да и то с ограничениями. Но на практике в глуши многие держат охотничьи ружья для защиты от диких зверей и лихих людей. Власти смотрят сквозь пальцы, если речь идёт о паре ружей. Но если мы вооружим десяток мужиков — это уже отряд, и это может вызвать вопросы.
Он помолчал, а потом добавил:
— Но у нас есть одно преимущество. Боярин Воронцов — уже становится известной личностью. Вон и жена ваша дворянство получила от губернатора. Поэтому, если будет бумага, что вы разрешаете своим крестьянам в Уваровке иметь оружие для защиты ваших владений, это будет хорошим обоснованием в случае чего. Тут уже никакой становой пристав не придерётся.
Я задумался. Идея использовать дворянство была хорошей, но рискованной.
— Хорошо, Захар, — сказал я наконец. — Давай действовать через Фому. Пусть для начала прощупает почву, узнает цены, возможности. Потом решим, как быть с разрешениями и прочими формальностями.
Захар кивнул, соглашаясь.
— А сколько нам нужно оружия, как думаешь? — спросил я.
Захар задумался, прикидывая:
— Для начала хотя бы десяток мушкетов или ружей. По одному на каждого служивого и чтоб про запас были. И пистолеты было бы неплохо иметь, хотя бы пять-шесть штук. С саблями проще — их можно заказать, у кузнецов.
Я кивнул, соглашаясь. Десять мушкетов и пять-шесть пистолетов — это уже серьёзная сила, с которой придётся считаться любой шайке разбойников.
— А порох и пули? — вспомнил я ещё один важный момент. — Как с ними быть?
— С порохом сложнее, — признал Захар. — Его изготовление строго контролируется. Но опять же, через Фому можно. Купцы часто возят порох для охотничьих нужд. А пули — это не проблема. Наш Петька может отлить сколько угодно, была бы форма подходящая.
Я задумался, вспоминая, что знал о пороховом деле из своего времени. Порох состоит из серы, селитры и угля. С углём проблем нет, сера тоже добывается во многих местах, а вот селитра… Но и её можно добыть, если знать, как. Это знание из будущего могло бы пригодиться, если с покупным порохом возникнут проблемы. По крайней мере дымный порох можно было сделать прямо на коленке.
— Хорошо, Захар, — сказал я, приняв решение. — Надо бы поговорить с Фомой. Пусть разузнает всё про оружие, цены, возможности покупки. А пока давай подумаем, кого ещё можно привлечь в охранную дружину. И надо бы обучить мужиков хотя бы основам строя и владения оружием — чтобы в случае чего действовали слаженно, а не кто куда.
Захар кивнул, явно довольный принятым решением.
— Сделаем, Егор Андреевич. Я поговорю с Пахомом и Никифором, они могут показать, как в строю ходить и как мушкетом пользоваться. А пока можно и палками вместо мушкетов обойтись, для обучения сгодится.
Я позвал Фому. Мы втроём, сидя уже на бревнах возле моего дома, в двух словах обсудили все ранее сказанное. Я внимательно следил за реакцией Фомы — он хмурился, почесывал бороду, но молчал, обдумывая ситуацию.
— Вот что, — сказал я, когда Захар закончил пересказ. — Нужно нам вооружиться. Без этого теперь никак.
Фома кивнул:
— Правду говорите, Егор Андреевич. Охрана нужна серьёзная, не с дубьём же ходить.
— Именно, — согласился я и сказал, чтобы Захар ввёл в курс дела Фому во всех подробностях, и чтобы собирались вдвоём в город, в Тулу, купить десяток стволов, желательно армейских, а там как получится.
— Денег не жалейте, — добавил я, доставая кожаный мешочек. — Но и не сорите ими. Смотрите в оба — в городе тоже могут быть люди этого купчишки.
— Если сделка пройдёт успешной, то назад чтобы взяли в охрану кого-то из служивых, — продолжил я, — либо же договоритесь с Игорем Савельевичем, чтобы вместе прийти с их обозом.
Те покивали, заверив, что все сделают, и отправились готовиться к дороге. Я же остался сидеть на бревне, обдумывая дальнейшие шаги.
А ещё через пару дней, когда баня высохла (а сохла она быстро благодаря жаркой погоде и постоянно открытым дверям и окнам), мы с мужиками стали быстренько из липы делать полки в парной. Древесина была мягкой, гладкой, приятной на ощупь — самое то для банных лавок. Строгали тщательно, шлифовали песком, чтобы ни одной занозы не осталось.
Прасковья принесла мешок с лекарственными травами — душицей, мятой, чабрецом.
— Вот, Егор Андреевич, развесьте по стенам. Дух будет знатный, целебный.
Я поблагодарил и развесил пучки трав под потолком парилки. Запах стоял изумительный — свежий, пряный, чуть терпкий.
Обустроили помывочную — поставили деревянные шайки, лавки пониже, чтобы удобно было мыться. На стену повесили березовые и дубовые веники, высушенные специально для бани. А ещё сколотили стол с лавками вдоль стен в предбаннике, чтоб можно было посидеть, выпить кваса, либо же пивка после жаркой парилки.
Когда всё было готово, я растопил баню. Сухие берёзовые дрова разгорелись быстро, печь загудела, нагревая камни.
До этого в бочку Степан натаскал воды, также воду залили в ёмкость в парилке.
Когда баня прогрелась как следует — пар уже висел под потолком густым облаком, а камни раскалились добела — я позвал с собой Машку.
Мы зашли в баню, разделись в предбаннике. Я постелил на полки чистую холщовую простынь, чтобы не обжечься о горячее дерево. За первую ходку мы просто согрелись, привыкая к жару. Сидели молча, чувствуя, как тело постепенно расслабляется, как уходит напряжение из мышц, как открываются поры, выпуская пот.
Жар был мягкий, обволакивающий. Не тот обжигающий, что перехватывает дыхание, а именно приятный, глубоко проникающий в тело. Простынь под нами быстро намокла, но это только добавляло удовольствия — чувствовалось, как из тела выходят все шлаки, вся грязь, вся усталость.
Первый заход был недолгим — минут пять-семь. Мы вышли в предбанник, Машка окатила меня прохладной водой из ковша, потом я её. Кожа мгновенно покрылась мурашками, дыхание перехватило от контраста температур, но это было приятно — кровь побежала быстрее, сердце застучало сильнее.
— Ух, хорошо! — выдохнула Машка, встряхивая мокрыми волосами.
Дальше я запарил веник. Опустил его в шайку с горячей водой, дал напитаться влагой, чтобы листья стали мягкими, эластичными. Потом встряхнул его, разбрызгивая капли воды, которые с шипением испарялись на раскалённых камнях.
Мы снова вошли в парилку. Теперь жар чувствовался сильнее — камни уже отдавали всё накопленное тепло. Воздух был густой, насыщенный ароматами трав и берёзового листа.
— Ложись, — сказал я Машке, указывая на полок.
Она легла на живот, подложив руки под голову. Я набрал в лёгкие воздуха и начал её парить. Сначала легонько, едва касаясь кожи веником, привыкая сам и приучая её к этому ощущению. Постепенно движения становились более сильными, размашистыми. Веник шуршал по коже, оставляя на ней влажные следы и лёгкий запах берёзы.
Машка постанывала от удовольствия, иногда вздрагивая, когда веник проходился по особенно чувствительным местам. Её кожа раскраснелась, покрылась капельками пота, которые блестели в полумраке бани, как маленькие жемчужины.
Несколько раз я поливал на камни разбавленный с водой квас. Он шипел, испаряясь, и наполнял парилку душистым ароматом хлеба — терпким, чуть кисловатым, невероятно вкусным. Этот запах смешивался с ароматом трав, развешанных под потолком, создавая неповторимый банный дух, от которого кружилась голова и расширялись лёгкие.
После веника Машка сама взялась парить меня. Её движения были не такими сильными, как мои, но удивительно приятными. Она как будто чувствовала, где нужно пройтись посильнее, а где едва коснуться. Веник в её руках то взлетал вверх, разгоняя пар, то опускался на мою спину мягкими, но настойчивыми ударами.
Жар становился всё сильнее. Казалось, воздух раскалился настолько, что его можно было резать ножом. Дышать становилось трудно, но это была приятная трудность — лёгкие расширялись, наполняясь целебным паром, кровь бежала по венам всё быстрее, унося с собой усталость.
Машка плеснула на камни ещё кваса, и новая волна жара окатила нас с головы до ног. Капельки пота покрывали всё тело, стекали ручейками по спине, груди, ногам. Кожа горела и одновременно ощущала необыкновенную лёгкость, словно тело потеряло вес и могло воспарить к потолку.
В какой-то момент жар стал почти непереносимым. Мы выскочили в предбанник, тяжело дыша и смеясь от переполнявших нас ощущений. Я зачерпнул ковшом холодную воду из бочки и вылил на Машку. Она вскрикнула, но не от боли, а от удовольствия. Её кожа, разгорячённая парилкой, мгновенно отреагировала на холод — покрылась мурашками, порозовела ещё сильнее.
— Теперь ты меня окати, — сказал я, подставляя спину.
Холодная вода обрушилась на меня водопадом, вышибая дух и заставляя сердце биться часто-часто. Это было невероятное ощущение — контраст между обжигающим жаром парилки и ледяной водой создавал в теле бурю эмоций и ощущений.
Мы сделали ещё несколько заходов в парилку, каждый раз увеличивая жар и силу ударов веником. После каждого захода окатывались холодной водой, давая телу отдохнуть и насладиться контрастом температур.
В последний заход я решил взять сразу два веника — дубовый и берёзовый — и начал работать ими одновременно, создавая вокруг Машки настоящий вихрь из листьев, пара и ароматов. Она лежала на полке, отдавшись во власть этого вихря, иногда постанывая от удовольствия, иногда замирая, когда ощущения становились слишком сильными.
Я чувствовал, как веники становятся продолжением моих рук, как через них я передаю не только силу ударов, но и энергию, жизненную силу. Машка это тоже чувствовала — её тело отзывалось на каждое движение, на каждый взмах, словно между нами установилась невидимая связь.
Когда жар достиг своего пика, я плеснул на камни настой из трав — смесь мяты, чабреца и душицы, которую специально приготовил для бани. Запах разлился по парилке мгновенно — свежий, терпкий, с нотками мёда и полевых цветов. Этот аромат проникал в каждую клеточку тела, очищая не только физически, но и духовно.
Мы выдержали этот последний, самый жаркий заход до конца, хотя казалось, что лёгкие вот-вот расплавятся от жара, а кожа превратится в раскалённый металл. Но когда мы вышли в предбанник, то почувствовали такую лёгкость, такую чистоту, какой не испытывали, наверное, с самого рождения.
Тело казалось невесомым, кожа — шелковистой и гладкой, мысли — ясными и чёткими. Все проблемы, все тревоги остались где-то далеко, смытые потом и горячим паром.
Мы облились холодной водой ещё раз, растёрлись жёсткими холщовыми полотенцами до красноты и сели за стол в предбаннике. Я достал кувшин с квасом — холодным, ядрёным. Налил в деревянные кружки.
— За новую баню, — сказал я, поднимая свою кружку.
— За новую баню, — эхом отозвалась Машка, и мы выпили этот квас, который после жаркой парилки казался вкуснее любого вина.
Мы сидели в предбаннике, остывая и наслаждаясь состоянием полной расслабленности и чистоты. За окном уже стемнело, но нам не нужен был свет — достаточно было мерцания углей в печи, отбрасывающих красноватые отблески на стены.
— Хороша баня вышла, Егорушка, — сказала Машка, допивая свой квас.
Мы ещё немного посидели, остывая и разговаривая о разных мелочах, а потом оделись и вышли в прохладный вечерний воздух, который после бани казался особенно свежим.