Воронцов. Перезагрузка. Книга 4

Глава 3

После обеда я решил наведаться к кузнецу — проверить, как продвигается работа над формами. День выдался жаркий, и по улицам Тулы идти было душно. Солнце палило немилосердно, заставляя прохожих жаться к тени домов. Я вытер пот со лба и ускорил шаг — хотелось поскорее завершить дела и вернуться на постоялый двор, чтобы не оставлять Машку надолго одну.

Кузница встретила меня привычным жаром и грохотом. Мастер Савелий Кузьмич, увидев меня на пороге, отложил молот и вытер руки о кожаный фартук.

— А, барин пожаловал! — прогудел он, улыбаясь в густую бороду. — Вовремя, как раз закончил ваш заказ.

— Уже? — удивился я, не ожидав такой расторопности. — Ты ведь говорил, что больше времени понадобится.

— Так ведь интересная работа попалась, — кузнец подмигнул мне. — Не мог оторваться. День и ночь работал, помощников своих загонял. Зато глядите, что вышло!

Он прошёл вглубь кузницы и вернулся с двумя металлическими формами, точь-в-точь повторяющими ту деревянную модель, что я ему давал. Даже на первый взгляд было видно, что работа выполнена мастерски — каждая деталь тщательно сделана, стыки идеально подогнаны, поверхность отполирована до блеска.

— Ну-ка, — я взял одну из форм, внимательно осматривая её со всех сторон. — Дай проверю, как всё сходится.

Форма состояла из двух половин, которые должны были плотно смыкаться, образуя полость для стеклянной бутылки. Я соединил части — они сошлись идеально, без малейшего зазора.

— Добрая работа, — похвалил я, не скрывая удовлетворения. — Как и было заказано.

Кузнец приосанился, довольный похвалой:

— А то! Мы тут в Туле кое-что умеем. Скоро блох подковывать научимся.

Я чуть ли не в голос рассмеялся, вспоминая повесть Николая Лескова «Левша», которую тот напишет только через лет семьдесят. Сам же сказал:

— И механизм смыкания работает без заедания, — я попробовал несколько раз открыть и закрыть форму. — Гладко ходит.

— Так ведь сказано было — для стекла, — кивнул кузнец. — Тут точность нужна особая. Чуть что не так — вся бутылка насмарку пойдёт.

Он с любопытством посмотрел на меня:

— А для какой такой надобности бутылки эти? Особенные, видать?

— Особенные, — подтвердил я уклончиво. — Для одного… хм… целебного состава. От хворей разных.

— А-а-а, — протянул кузнец, хотя по глазам видно было — не поверил ни на грош. Впрочем, выпытывать не стал. — Ну, коли так, то и форма должна быть особая. Я, почитай, каждую грань напильником дорабатывал, чтоб гладко было.

— Сколько с меня? — я достал кошель, готовясь расплатиться.

— Как уговаривались, — кузнец почесал бороду. — Двадцать пять рублей за обе штуки.

Я отсчитал деньги и протянул их мастеру. Тот, пересчитав, спрятал их за пазуху и с некоторым сожалением посмотрел на свою работу:

— Жалко даже с ними расставаться. Душу вложил, можно сказать.

— Зато теперь у тебя опыт есть, — подбодрил я его. — Я эти опробую и если все получается так, как я задумал, то еще несколько штук сделаешь.

Кузнец просиял:

— Буду ждать, барин! Такие заказы не часто выпадают. В основном всё по мелочи, что в ходу. А тут, считай, искусство настоящее.

Он бережно завернул формы в чистую холстину и отдал их служке, которому наказал отнести ко мне на постоялый двор.

— Береги их, — напутствовал он меня. — Если ухаживать правильно, сто лет прослужат.

— Спасибо за работу, мастер, — я пожал его огромную, мозолистую руку. — Дело своё ты знаешь крепко.

Попрощавшись с кузнецом, я отправился обратно к себе, предвкушая, как покажу Машке наше приобретение.

На постоялом дворе меня встретил взволнованный Захар:

— Егор Андреич! Хорошо, что вы вернулись. Там… — он замялся, переминаясь с ноги на ногу, — там к вам гости прибыли. Важные.

— Какие ещё гости? — нахмурился я, смотря на мешок с формами. — Я никого не жду.

— Из губернской канцелярии, — понизив голос, сообщил Захар. — Карета с гербом. И казак при них.

Сердце моё ёкнуло. Неужели что-то узнали? Но о чём? Я ведь ничего противозаконного не делал.

— Где они? — спросил я, стараясь говорить спокойно.

— В общей зале ждут, — ответил Захар. — Хозяин постоялого двора их в лучшие кресла усадил, чаем потчует. Важные птицы, видать.

— А Машка где?

— Тоже там, — Захар улыбнулся. — Барыней себя держит, не хуже настоящих дворянок. Вы бы видели, как она с ними разговаривает — любо-дорого посмотреть.

Я ободряюще хлопнул Захара по плечу:

— Неси формы наверх, в комнату. Да поаккуратнее, не повреди.

— Сделаю, барин, — кивнул Захар и поспешил наверх, а я, поправив кафтан и пригладив волосы, направился в общую залу.

К вечеру таверна уже наполнилась народом — в основном приезжие купцы да мелкие чиновники. Гомон стоял изрядный, но в дальнем углу, за лучшим столом, действительно восседали двое: благообразный господин средних лет в мундире губернской канцелярии и молодой казак с шашкой на боку. Рядом с ними, разрумянившаяся от волнения и важности момента, сидела Машка, прямая как струна, с высоко поднятой головой.

Завидев меня, чиновник поднялся:

— Господин Воронцов?

— Он самый, — я слегка поклонился, чувствуя, как все взгляды в зале обратились на нас.

— Позвольте представиться, — чиновник расправил усы. — Коллежский асессор Сергей Петрович Тимофеев, служащий канцелярии губернатора. Прибыл к вам с особым поручением.

Он жестом подозвал казака, и тот протянул ему кожаную папку с бумагами. Чиновник извлёк из неё конверт, запечатанный внушительной сургучной печатью с гербом губернии.

— По высочайшему соизволению и милости Её Императорского Величества, — торжественно провозгласил Тимофеев, и в зале мгновенно стало тихо, — за ревностные труды на благо Отечества, Марии Фоминичне даровано звание личной дворянки, с привилегиями, оными положенными. А также разрешается вступление в брак с Егором Андреевичем Воронцовым без ущерба его дворянскому достоинству.

Я почувствовал, как у меня отвисла челюсть. Машенька же, сидевшая за столом, зарделась как маков цвет и опустила глаза, но было видно, что она готова прыгать от радости.

Чиновник с церемонным поклоном протянул мне конверт:

— Извольте принять.

Я взял конверт, который показался мне неожиданно тяжёлым, и осторожно сломал печать. Внутри лежали два документа, оба на гербовой бумаге с водяными знаками. Первый — Указ о пожаловании личного дворянства Марии Фоминичне, с подписью самого губернатора и большой гербовой печатью. Второй — Разрешение на брак, где чёрным по белому было написано, что я, потомственный дворянин Егор Андреевич Воронцов, могу сочетаться законным браком с личной дворянкой Марией Фоминичной без ущерба для своего положения в обществе.

— Благодарствую, — только и смог я вымолвить, глядя на чиновника.

— Рады служить, — уже менее официально ответил тот, видя моё замешательство. Потом, наклонившись ко мне, добавил тише: — Её Сиятельство княгиня Надежда Андреевна прислала особое ходатайство. Губернатор не мог отказать.

«Ай да Надежда Андреевна!» — мелькнуло у меня в голове. Вот уж поистине всемогущая покровительница. Знать, не забыла обещания своего, помогает как может.

— Разрешите откланяться, — чиновник слегка поклонился. — Поздравляю вас обоих с высочайшей милостью. Это большая честь.

— Подождите, — я слегка растерялся. — Может быть, вы отужинаете с нами? В знак благодарности за добрые вести.

Тимофеев покачал головой:

— Благодарю покорно, но вынужден отказаться. Нам ещё предстоит обратный путь в губернский город, а дорога не близкая.

Он ещё раз поклонился, казак козырнул, и они направились к выходу. Я проводил их до дверей, всё ещё не вполне осознавая произошедшее.

Когда чиновник и его сопровождающий удалились, я вернулся к столу, где сидела Машка, белая как полотно, но с глазами, сияющими от счастья.

— Егорушка, — прошептала она, глядя на меня с таким восторгом, что у меня защемило сердце. — Неужто правда? Я теперь… дворянка?

— Правда, Машенька, — я сел рядом и взял её за руку. — Вот документы. Всё по закону, с печатями и подписями.

Она осторожно, словно боясь повредить, коснулась бумаг:

— И замуж за тебя можно? По-настоящему? Перед Богом и людьми?

— Можно, — я сжал её руку. — Теперь всё можно.

В этот момент к нам подошёл хозяин постоялого двора, сияющий так, словно это ему только что пожаловали дворянство:

— Поздравляю, ваши благородия! Такая честь! Позвольте в честь столь радостного события поднести вам лучшего вина!

Я кивнул, всё ещё не в силах осмыслить произошедшее. Вокруг нас уже собрались наши — Захар, Фома, Пахом, Никифор, Митяй — все с одинаково ошарашенными, но счастливыми лицами.

— Ну, барыня, — Захар неловко поклонился Машке, явно не зная, как теперь себя с ней вести, — поздравляю вас…

Машка, до сих пор державшаяся с достоинством, вдруг всхлипнула и бросилась ко мне на шею:

— Егорушка! Я ведь и помыслить не могла! Господи, какое счастье!

Я обнял её, чувствуя, как она дрожит всем телом, и вдруг осознал, что сам улыбаюсь как дурак. Внезапно все наши тревоги, все сложности, казавшиеся непреодолимыми, отступили перед этой нежданной милостью судьбы.

Хозяин принёс бутылку вина и стаканы, а вслед за ним служанки потащили блюда с угощениями — видно, решил расстараться для новоиспечённой дворянки и её жениха.

— За вас, барыня, — Захар поднял стакан. — За ваше благородие!

— И за Надежду Андреевну, — добавил я, встречаясь глазами с Машкой. — Нашу благодетельницу.

Мы выпили, и я поймал себя на мысли, что давно не чувствовал себя таким счастливым. Все трудности, все опасения — всё это вдруг показалось мелким и несущественным перед лицом этой нежданной удачи.

Утром ко мне пришел Игорь Савельевич купец, с которым мы сговорились на поставку досок. Он сидел за столом на постоялом дворе, степенно поглаживая бороду и поблескивая глазами из-под кустистых бровей.

— Доброго утречка, Егор Андреич, — встал и поклонился он, когда я спустился, — не помешал ли?

— Нисколько, — ответил я, жестом приглашая его войти. — Мы уже давно на ногах. Что-то случилось?

— Да нет, всё идёт как уговаривались, — сказал Игорь Савельевич. — Хотел сообщить, что скоро выезжаем в Уваровку за досками. Обоз готов, люди тоже. Вот-вот тронемся.

Я задумчиво потёр подбородок. Эта новость пришлась как нельзя кстати — можно было решить сразу несколько дел, не откладывая их в долгий ящик.

— А нельзя ли задержаться на полчаса? — спросил я, быстро соображая, как лучше организовать всё задуманное. — Мне нужно кое-что отправить в Уваровку.

— Отчего ж нельзя? — пожал плечами купец. — Можно и подождать малость. Дело-то не срочное.

— Вот и славно, — кивнул я и, подойдя к двери, крикнул в коридор: — Эй, кто там есть? Сбегайте-ка за Фомой, скажите, чтоб сию минуту ко мне шёл!

Снизу донёсся голос служки:

— Сей момент, барин!

Пока мы ждали Фому, я предложил Игорю Савельевичу присесть, но тот отказался, сказав, что не привык рассиживаться по утрам — ноги, мол, затекают потом. Мы перекинулись несколькими фразами о погоде, о дороге до Уваровки, о видах на урожай.

Наконец, по ступенькам послышались шаги, и появился запыхавшийся Фома — видно, бежал со всех ног.

— Звали, Егор Андреич? — он поклонился сначала мне, потом Игорю Савельевичу.

— Звал, — кивнул я. — Дело есть срочное. Слушай внимательно: обоз идёт за досками в Уваровку, — я кивнул на купца. — Собирайся, бери с собой Пахома и Никифора. И езжайте вместе с обозом прямо сейчас.

Фома слушал меня, округлив глаза, но не перебивал.

— Но прежде, чем отправиться, — продолжал я, — быстро закупи зерна, муки, мёда. Бочонков десять пива, да пару мешков картошки, и езжайте в Уваровку. Там проследи за погрузкой досок — чтоб всё честь по чести, без обмана.

— Будет сделано, барин, — закивал Фома. — А что-нибудь ещё?

— Да, — я понизил голос, словно делился секретом, хоть и знал, что Игорь Савельевич всё равно услышит. — У Семёна заберёшь четыре стекла. Остальные скажи, пускай Пётр делает оконные рамы так, как я ему говорил. Привезёшь стекло сюда. Очень аккуратно, чтоб не треснуло по дороге.

Фома слушал, часто кивая, словно боялся пропустить хоть слово. Я же продолжал сыпать указаниями:

— Отдашь Петьке с Семёном формы для бутылок. Я сейчас инструкцию напишу — пусть попробуют сделать. Накажи, что если с первой получится — пусть смело делают и дальше.

— А как же Пелагея? — вдруг спросил Фома, и я понял, что он беспокоится о своей жене — матушке нашей Машки.

— Жену свою, матушку Маши, на обратной дороге прихвати, — улыбнулся я. — Давай туда и обратно, через две недели свадьба. Не опаздывай!

Лицо Фомы просветлело, он широко улыбнулся:

— Будет исполнено, барин! Всё в точности сделаю!

— Ну, тогда ступай, собирайся, — я похлопал его по плечу. — Времени мало.

Фома поклонился ещё раз и выскочил за дверь. Я услышал, как он торопливо сбегает по лестнице, и его голос, окликающий Пахома.

Обернувшись к Игорю Савельевичу, я сказал:

— Прошу вас, уважаемый, чтоб по прибытию в Уваровку дали Фоме пол дня на сборы. Ему нужно будет всё обойти, указания мои передать.

Купец кивнул и, неожиданно улыбнувшись в бороду, предложил:

— А знаете что, Егор Андреич, давайте-ка сразу и рассчитаемся тут? Чего деньги с собой возить, время нынче неспокойное, разбойники на дорогах. А так — и вам спокойнее, и мне.

Я даже обрадовался этому предложению — было как нельзя кстати. Деньги сейчас не помешают, да и правда, зачем рисковать?

— Согласен, — кивнул я. — Разумное предложение.

Игорь Савельевич достал из-за пазухи кожаный мешочек, развязал его и начал отсчитывать деньги — неторопливо, аккуратно, слюнявя пальцы и проговаривая вслух:

— Вот сотенная… ещё сотенная… ещё… вот полсотни… ещё полсотни… двадцать пять… и ещё двадцать пять… и мелочью: вот десять, ещё десять, и пятёрка… Итого — четыреста семьдесят пять рублей, как и договаривались.

Я пересчитал деньги — всё сходилось. Мы пожали друг другу руки и остались оба довольны. Игорь Савельевич откланялся, сказав, что будет ждать Фому у ворот постоялого двора через полчаса.

Как только за купцом закрылась дверь, я поспешил к столу. Времени было мало, а написать надо было много. Я и кликнул управляющего — плотного мужичка с красным лицом и бегающими глазками.

— Любезный, — обратился я к нему, — нет ли у тебя пергамента с пером? Нужно срочно письмо написать.

— Как не быть, барин, — закивал управляющий. — Пройдёмте со мной.

Он провёл меня в маленькую комнатку возле стойки, где у него была обустроена нечто вроде конторы: стол, несколько стульев, полки с какими-то бумагами и книгами. На столе лежали чистые листы пергамента, стояла чернильница и несколько перьев.

— Вот, располагайтесь, барин, — управляющий сделал приглашающий жест. — Пишите на здоровье.

Я сел за стол и принялся быстро писать, стараясь максимально подробно описать, как выливать бутылки из стекла. Чертил схемы, рисовал формы, указывал температуру, время, подходящие ингредиенты. Даже несколько зарисовок с пошаговой инструкцией сделал, чтобы нагляднее было. Написав последнюю строчку, я подул на чернила, чтобы быстрее высохли, сложил пергамент вчетверо и спросил у управляющего:

— А конверт найдётся?

Тот протянул мне конверт из пергамента и я, вложив в него инструкцию, запечатал его сургучом.

Вернувшись в общий зал, я застал там Фому, который уже успел обернуться с закупками и теперь нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

— Всё, барин, закупили, — отрапортовал он. — Готовы в путь.

— Быстро же ты, — удивился я.

— Так ведь время дорого, — пожал плечами Фома. — К тому же Пахом мне помогал — я его на базар отправил, а сам к пивовару сходил.

— Ну и хорошо, — кивнул я, протягивая ему конверт. — Вот, Петьке отдашь. Там всё подробно расписано, как действовать.

В этот момент дверь распахнулась, и в комнату влетела Машка — румяная, с блестящими глазами, в новом платке.

— Доброе утро! — воскликнула она, но тут же замерла, увидев сборы. — Что случилось?

— Да вот, батеньку твоего с обозом в Уваровку отправляю, — пояснил я, подмигнув ей. — Матушка твоя же захочет на свадьбе погулять.

Машка округлила глаза и приоткрыла рот, явно собираясь что-то сказать — может, спросить, почему её не берут с собой, или попросить передать что-то матушке. Но я опередил её:

— Нам с тобой оба воскресенья на оглашении нужно быть, — сказал я строго. — Да и в городе погуляешь — хотела же. Ярмарка, помнишь? Да и к портнихе сходить надо, платье свадебное заказать.

При упоминании о платье Машкино лицо мгновенно преобразилось — глаза загорелись, а губы расплылись в широкой улыбке:

— Егорушка, я прям как в сказке какой-то! — выдохнула она, прижимая руки к груди. — Не верится даже!

Фома смотрел на дочь с нежностью, но я видел, что ему не терпится отправиться в путь.

— Ну, я пойду, барин, — наконец сказал он. — Игорь Савельевич, поди, заждался уже.

— Иди, — кивнул я. — И помни: туда и обратно. Чтоб к свадьбе вернулся с матушкой Машиной.

— Будет исполнено, — Фома поклонился и, обняв напоследок дочь, вышел из залы.

Мы с Машкой подошли к окну и смотрели, как во дворе постоялого двора собирается обоз: телеги с товаром, верховые, возницы, слуги. Фома о чём-то говорил с Игорем Савельевичем, тот кивал и указывал на одну из телег. Наконец, всё было готово, прозвучала команда, и обоз тронулся, выезжая за ворота постоялого двора.

— Ну вот, — сказал я, обнимая Машу за плечи, — теперь твои родители точно будут на нашей свадьбе.

— Спасибо тебе, Егорушка, — она прижалась к моему плечу. — Я так рада, что матушка приедет. Она ведь ещё и приданое моё привезёт — там и полотенца, и рушники, что я сама вышивала…

— Да на что нам приданое? — усмехнулся я. — Мы и так не бедствуем.

— Всё равно, — упрямо мотнула головой Машка. — Так положено. Чтоб всё как у людей было.

Я не стал спорить — пусть будет, как она хочет. Для Машки важны эти традиции, обычаи, обряды. Да и мне, если честно, приятно было ощущать себя частью этого древнего уклада жизни, где всё идёт своим чередом, как заведено было испокон веков.

— Ну что, — сказал я, отходя от окна, — раз уж мы остались вдвоём, может, на ярмарку сходим? Ты ведь вчера не всё ещё рассмотрела.

Машка тут же оживилась:

— Правда? А можно к тем рядам пойти, где ткани продают? Я вчера приметила одну, голубую с цветочками — как раз на платье хорошо бы пошло.

— Можно, — кивнул я. — И к портнихе зайдём, закажем тебе платье свадебное. А потом, может, и к оружейникам заглянем — Тула ведь своими оружейными мастерами славится.

— Как скажешь, Егорушка, — Машка уже суетилась, доставая из сундучка платок. — Я готова!

Мы вышли из комнаты, спустились по лестнице и направились к выходу. День обещал быть интересным и насыщенным. А впереди ждала свадьба, новая жизнь и множество забот и радостей, которые эта жизнь с собой принесёт.

Покидая постоялый двор, я ещё раз оглянулся в сторону, куда уехал обоз. Пыль на дороге уже улеглась, но я знал — сейчас решается многое. Если Петька с Семёном сумеют по моим чертежам наладить производство бутылок, то дело наше пойдёт в гору. А там, глядишь, и стекольную мастерскую расширим, и рабочих наймём, и торговлю наладим… Но это всё потом. А сейчас — ярмарка, Машкина радость и предвкушение большого праздника.