Воронцов. Перезагрузка. Книга 4

Глава 17

Утром, перед тем как пойти на лесопилку, я выглянул в окно. Небо очистилось после вчерашней непогоды, и солнце уже вовсю сияло, обещая жаркий день. Лужи, оставшиеся после ливня, блестели в его лучах, как маленькие зеркала, разбросанные по всему двору.

Выйдя на крыльцо, я прищурился от яркого света и глубоко вдохнул. После грозы природа словно ожила, засияла новыми красками. Деревья, умытые дождем, стояли с блестящими листьями, а трава казалась особенно сочной и зеленой.

Заприметив Степана, который шел через двор с каким-то инструментом в руках, я окликнул его:

— Степан! Постой-ка!

Он остановился, повернулся в мою сторону и, приложив руку к глазам, чтобы солнце не слепило, посмотрел на меня.

— Слушаю, Егор Андреевич, — отозвался он, подходя ближе.

— Нужно проверить, что там с посевами после такого ливня, — сказал я, спускаясь с крыльца.

Степан почесал затылок, задумавшись.

— Да кто ж его знает, барин. Вода вчера знатно шла, особенно с косогора. Боюсь, могло и попортить местами.

— Вот и я о том же думаю, — кивнул я. — Сказал бы пройтись посмотреть, да только грязь месить ногами не хочется. Знаешь что? Седлай лошадей нам, да и себе тоже. Прокатишься, посмотришь заодно как там дела обстоят, а нам на лесопилку надо.

— Сделаю, Егор Андреевич, — кивнул Степан. — А что, на лесопилку тоже верхом?

— А как же иначе? — усмехнулся я. — Хотя ночью и ветер был сильный, и в общем-то дорога подсохла малость, но идти по оставшейся жиже, особенно через лес, совсем не хотелось бы. Да и время поджимает — два дня из-за непогоды потеряли, нужно наверстывать.

Степан понимающе кивнул и направился к конюшне, а я вернулся в дом, чтобы собраться и перекусить перед дорогой. Машенька уже хлопотала у печи, готовя завтрак.

— Егорушка, — улыбнулась она, увидев меня. — Завтракать будешь?

— Буду, — ответил я, целуя её в щеку. — Но быстро. Нужно на лесопилку ехать, да и Степана отправлю поля проверить после ливня.

— Ох, и правда, — вздохнула Машенька, ставя передо мной миску с кашей. — Я с утра выглянула — все везде размыто.

— Вот-вот, — кивнул я, принимаясь за еду. — Боюсь, что и с полями беда. Хорошо, если только местами пострадали, а не всё смыло.

Позавтракав и собравшись, я вышел во двор. Степан уже ждал меня с тремя оседланными лошадьми. Лошадь для меня он вывел вперед.

— Всё готово, Егор Андреевич, — доложил Степан, поправляя подпругу на моем коне. — Петр сказал, что выйдет к развилке, там и встретимся.

— Хорошо, — кивнул я, проверяя, крепко ли привязана к седлу небольшая сумка с инструментами. — А Семён с Ильей уже там — на Быстрянке?

— Так точно, — кивнул Степан. — Еще с утра уехали на двух лошадях. еще хитро так что-то в холстине большой везли.

— То они реторту видать с собой взяли, — сказал я, вставляя ногу в стремя и забрасывая вторую через круп лошади. — Ну, с Богом!

Петька действительно ждал нас у развилки, как и обещал. Увидев нас, он помахал нам рукой.

— Доброго утра, Егор Андреевич! — поприветствовал он меня, когда мы поравнялись. — Степан!

Дорога через лес была ещё влажной, но уже вполне проходимой для лошадей. Копыта с чавканьем погружались в мягкую землю, но проваливались не глубоко.

Солнце припекало так, что, думаю, за день должно всё подсохнуть. Очень сильно парило — влага, испаряясь с земли, создавала эффект бани. Рубаха быстро пропиталась потом и липла к спине. Я расстегнул ворот, пытаясь хоть немного облегчить своё состояние.

— Жарко будет нынче, — заметил Степан, вытирая пот со лба. — Как бы к вечеру опять грозы не нагнало.

— Не дай Бог, — покачал головой я. — Ещё одного такого ливня земля не выдержит — всё смоет к чертям.

Подъехав к лесопилке мы спешились и привязали коней к коновязи. Илья крутился у каретки с пилами, а Семён суетился у кузни, видать, уж очень хотел использовать новую реторту, которую те привезли с собой.

— Не терпится ему, — усмехнулся Петька, наблюдая за Семёном. — Как малое дитя с новой игрушкой.

— Пусть радуется, — ответил я. — Эта «игрушка», если всё получится, нам хорошие деньги принесёт. Такого стекла никто не делает в округе — весь рынок будет наш.

И пока мы переходили по мосту, Петька с Ильёй аккуратно несли реторту, словно величайшую драгоценность. Она была не слишком тяжёлой, но довольно хрупкой, и любая неосторожность могла привести к её поломке.

Над печью уже пошёл дымок — Семён успел её растопить ещё до нашего приезда. Предусмотрительный, знал, что без этого работа не начнётся, вот и подготовился заранее.

— Как там колесо, Илья? — спросил я, оглядывая механизмы лесопилки. — Не пострадало?

— Никак нет, барин, — отозвался Илья, вытирая руки. — Всё цело, слава Богу. Вода поднялась, да, но до колеса не достала. И ямы с углём тоже уцелели — укрыли хорошо, только по краям немного затекло, но это не беда, уже подсыхает.

— Отлично, — кивнул я. — Давайте проверим на холостом ходу, как работает вал.

Мы запустили механизм вхолостую, и я с удовлетворением отметил, что всё работало гладко. Вал вращался ровно, нигде ничего не заедало, не было странных звуков или вибраций.

— Всё в порядке, — констатировал я, наблюдая за вращением. — Можно запускать в полную силу.

Когда мы установили реторту у печи, и Семён принялся засыпать в неё угольки и поташ, я отправился проверить состояние досок и брёвен после дождя. К счастью, большая часть материалов хранилась под навесами и не пострадала, но несколько штабелей, которые стояли под открытым небом, промокли насквозь. Их нужно было просушить, прежде чем использовать или отдавать Игорю Савельевичу.

Илья тем временем вернулся через мост и стал опускать лебёдкой колесо — пора было и досками заняться, и вентилятор скоро бы понадобился для разогрева печи до нужной температуры. Колесо медленно опускалось в воду, и вскоре его лопасти начали вращаться, приводя в движение все механизмы лесопилки.

Дел сегодня предстояло много, всё-таки два дня простоя могло сказаться на поставках и досок, и стекла. Нужно было наверстать упущенное, а для этого работать предстояло с удвоенной силой.

К моменту, когда колесо уже встало на своё место и заработало в полную силу, солнце поднялось высоко. Шум воды, бьющей о лопасти, создавал ритмичный фон, к которому уже все привыкли — словно сердцебиение всей лесопилки. После ливня река Быстрянка была полноводной, и колесо крутилось с удвоенной силой, передавая движение механизмам мастерской.

Семён уже заполнил реторту всем необходимым и поставил её в печь, аккуратно закрепив её, проверив, чтобы трубки для отвода газа были правильно расположены.

Вентилятор, приводимый в движение тем же водяным колесом, поддувал с равномерной силой, создавая постоянный поток воздуха. Разожжённые дрова потрескивали в печи, языки пламени лизали стенки реторты, постепенно нагревая её содержимое.

Пока печь разогревалась, Семён не терял времени. Он сам стал засыпать просушенным до этого песком ёмкость, в которую были выведены трубки, через которые со временем будет выходить светильный газ. Песок был чистый, белый, с мелкими крупинками, почти как сахар. Семён засыпал его ровным слоем, тщательно распределяя по поверхности.

Рядом с Семёном суетились его помощники. Они готовили следующую партию материалов, сортировали инструменты, подкладывали дрова в печь — делали всё необходимое, чтобы процесс шёл без задержек.

Моего вмешательства абсолютно не требовалось. Семён освоил процесс изготовления стекла настолько хорошо, что теперь мог руководить им самостоятельно, без моих постоянных указаний. Это освобождало меня для других дел, которых тоже было немало. Единственное, что сказал Семёну:

— Ты же учти, что сейчас выход поташа и, соответственно, светильного газа будет где-то в полтора-два раза больше — реторта-то больше. — Поэтому приготовься либо быстро менять песок на следующую партию, либо сразу приготовь глину, чтобы не терять время, — продолжил я. — Пока будешь менять и готовить, чтобы зря не тратился светильный газ.

Семён оторвался от работы, вытер пот со лба тыльной стороной ладони и кивнул:

— Да, барин, я так и хотел сделать. Глину обработаю, с неё и металла больше потом получится, и запас будет на зиму, — он посмотрел на меня с некоторым ожиданием в глазах. — Вы же говорили, что зимой фарфором займёмся?

— Займёмся, Семён, обязательно займёмся, — подтвердил я, довольный его энтузиазмом.

— А скажите, как фарфор выплавлять, так же, как и стекло? — спросил он, прищурившись от жара печи.

Я задумался, подбирая слова. Нужно было объяснить процесс так, чтобы он был понятен человеку XIX века, не знакомому с современными технологиями и терминами.

— Не совсем, — начал я, присаживаясь на деревянный чурбак рядом с печью. — Фарфор — это особый вид керамики, который делается из белой глины, той самой, что мы нашли в верховьях Быстрянки.

Семён слушал внимательно, изредка кивая. Прохор тоже подошёл ближе, заинтересованный разговором.

— Сначала эту глину нужно очистить от всех примесей, — продолжил я. — Размешать в воде, дать отстояться, слить воду с песком и другими тяжёлыми частицами, которые осядут на дно. Потом повторить этот процесс несколько раз, пока глина не станет совершенно чистой.

— Как для горшков, значит, — кивнул Семён.

— Похоже, но тщательнее, — уточнил я. — Затем эту очищенную глину нужно смешать с измельчённым кварцем и полевым шпатом. Кварц у нас есть — это тот самый белый камень, что встречается в русле реки. А полевой шпат — это розоватый или белый минерал, который точно должен быть возле места, где вы берете белый песок. А также вдоль берега реки можно поискать — должен быть. Я чуть позже покажу, какой он именно.

Семён и Прохор внимательно слушали, стараясь запомнить каждое слово. Фёдор тоже подошёл, отложив работу.

— Всё это нужно тщательно измельчить и смешать в определённых пропорциях. Потом из этой смеси формируем изделия — чашки, блюдца, статуэтки — и сушим их. После сушки изделия обжигаем в печи при очень высокой температуре, гораздо выше, чем для обычных глиняных горшков.

— А как такой жар получить? — спросил Фёдор. — Наша печь осилит?

— Осилит. Мы изначально ее делали с запасом прочности. А поддув усилим, переставив скорость вращения вентилятора.

Семён задумчиво почесал бороду.

— Понимаю, барин. А после обжига что?

— После первого обжига получается так называемый бисквит — пористый, белый материал. Его нужно покрыть глазурью — это особая стекловидная масса, которую мы будем делать из тех же компонентов, но в других пропорциях, с добавлением извести и соды. Затем изделие обжигается второй раз, и глазурь плавится, образуя гладкое, блестящее покрытие.

— А цвет? — заинтересовался Прохор. — Можно разный цвет сделать?

— Конечно, — улыбнулся я. — Для этого в глазурь добавляют различные минералы. Например, кобальт даёт синий цвет, марганец — фиолетовый, медь — зелёный или красный, в зависимости от того, как её обжигать.

Глаза Прохора загорелись от восторга. Семён тоже выглядел воодушевлённым.

— Потом нужно будет также у кузнеца заказать разные формы, — продолжил я, — чтобы, если, допустим, делать фарфоровые блюдечки и чашечки, чтобы они получались абсолютно одинаковые. Чтобы продавать комплектами.

— Интересная задумка, — сказал Семён, вставая и подкладывая ещё угля в печь. — Но это же будет зимой. Нужно будет меха как-то сделать, чтобы руками не крутить, не работать. Зимой-то колесо встанет.

Он был прав. Зимой река замёрзнет, и водяное колесо, которое приводило в движение вентилятор, остановится. Нужно было придумать другой способ нагнетания воздуха в печь.

— Ну, ничего, что-то придумаем, — ответил я, а сам уже думал, что можно было бы сделать что-то по типу велосипеда и приделать систему приводов к вентилятору. Или, может, использовать силу ветра, установив на крыше мастерской что-то вроде ветряка. Но это потом, сейчас и так есть чем заняться.

Семён вернулся к работе, проверяя температуру в печи и состояние трубок. Реторта уже нагрелась до нужной температуры, и скоро должен был пойти первый светильный газ.

— Барин, — окликнул меня Семён, — а ведь если мы наладим производство фарфора, то это ж какие деньги будут! Фарфор-то нынче дорог, его только богатые покупают, да и то из-за границы возят.

— Именно, — кивнул я. — И не только деньги, Семён. Это и слава для нашей Уваровки, и работа для людей, и развитие ремесла. Представь, как будут говорить: «Уваровский фарфор — лучший в губернии!»

Семён довольно улыбнулся, явно представляя, как его изделия будут украшать столы не только местных помещиков, но, может быть, даже самого губернатора или столичных вельмож.

— Ну, до того ещё дожить надо, — практично заметил он. — А пока будем стекло делать да бутылки.

В это время из трубки начал выходить первый газ — бесцветный, с характерным запахом. Семён быстро подставил под трубку подготовленную ёмкость с песком, который должен был очиститься под воздействием газа.

— Пошёл! — радостно воскликнул он. — И смотрите, барин, как ровно идёт, без перебоев! Новая реторта лучше прежней работает.

Я с удовлетворением наблюдал за процессом. Всё шло как надо. Семён и его помощники справлялись отлично, производство налаживалось.

— Ладно, Семён, я пойду, — сказал я, поднимаясь. — У меня ещё дел много. А ты, как закончишь с этой партией, сразу начинай следующую. И запиши всё — сколько песка ушло, сколько угля, сколько времени заняло. Нам нужно будет рассчитать, сколько материалов заготовить на зиму.

— Сделаем, барин, — кивнул Семён. — Не беспокойтесь.

Выйдя из мастерской, я на мгновение остановился, глядя на реку. Быстрянка несла свои воды, крутя колесо, которое приводило в движение всё наше производство.

Увидев, что рядом стал крутиться Петька, я отвлёкся от своих мыслей.

— Что там у тебя с металлом? — спросил я, подходя ближе к его рабочему месту.

Петька просиял, словно только и ждал этого вопроса. Он показал на деревянный ящик.

— Вот, Егор Андреевич, глядите, — с гордостью произнёс он, открывая крышку ящика. — Отобрал с прошлых обработок песка и глины.

Петька с энтузиазмом засыпал всё содержимое ящика в большую металлическую ёмкость, похожую на котёл, только с более толстыми стенками.

— Вот, пока реторта будет нагреваться, раскалю тоже металл, — пояснил он, показывая на печь, которую уже растапливал его помощник. — Потом помогу Семёну с песка магнетитом отобрать металл, потом с глины. К вечеру, пока будет вариться стекло, скую пару кос.

— Ещё пару лопат сделай, — сказал я Петьке, оглядывая его мастерскую. — Те, что у нас есть, уже порядком износились, а работы в поле только прибавляется.

— Сделаем, барин, — кивнул Петька. К завтрему будут готовы, не извольте беспокоиться.

Понимая, что моё участие здесь уже не требуется, я развернулся и направился обратно в деревню. Поскольку уже был верхом, решил сам прокатиться да глянуть хоть мельком на посевы да участки с картошкой — что да как растёт, да был ли ущерб какой после ливня.

Объехав поля, где было засыпано и засеяно зерно, я с удовлетворением отметил, что всходы выглядят хорошо. Тонкие зелёные стебельки тянулись к солнцу, колосились, шелестя на ветру.

Потом я доехал до участков с картошкой. Тут тоже всё было в полном порядке — ровные ряды, между которыми виднелась вскопанная земля.

— Ну и хорошо, — подумал я, поворачивая лошадь к Уваровке.

Подав пятками по бокам коня, я пустил его в галоп, наслаждаясь скоростью и встречным ветром. Он, словно только и ждал этого момента, рванул вперёд с такой силой, что я едва удержался в седле. Но быстро выровнялся и слился с его движением.

Ощущение было непередаваемым — словно летишь над землёй, едва касаясь её. Его мышцы работали как хорошо отлаженный механизм, копыта ритмично ударяли о землю, выбивая комья грязи и мелкие камешки. Ветер свистел в ушах, трепал волосы и норовил сорвать шапку.

Конь чувствовал каждое моё движение, каждый наклон тела, каждое натяжение поводьев. Он уверенно скакал в направлении Уваровки, огибая ямы и преграды, перепрыгивая через небольшие канавы. Мы с ним были как единое целое — слившиеся в одном стремительном движении.

Впереди показались первые дома Уваровки. Конь, почуяв близость конюшни и отдыха, прибавил ходу, и вскоре мы уже влетели в деревню, распугивая кур и собак. Крестьяне, завидев меня, кланялись, но я едва успевал кивать в ответ — так быстро мы проносились мимо.

У околицы я заметил Степана. Увидев меня, он остановился, явно ожидая, что я тоже остановлюсь для разговора. Я натянул поводья, заставляя лошадь сбавить ход.

Конь встал как вкопанный, и я ловко соскочил с седла прямо возле Степана, отдавая ему поводья.

— Выгуляй, — сказал я, похлопывая взмыленного коня по шее.

— Хорошо, барин, — кивнул Степан, принимая поводья. — А что вы так спешили?

— Да нет, не спешил, — ответил я, отряхивая пыль с одежды. — Просто прокатиться захотелось с ветерком.

Степан лишь понимающе кивнул. Он взял поводья, и лошадь послушно пошла за ним.

Я же, довольный прогулкой и осмотром полей, отправился домой.

— Степан, — обернулся я, когда тот уже направился к конюшне, — как выгуляешь, зайдёшь, по посевам доложишься.

— Хорошо, Егор Андреевич, — ответил тот. — Там всё в порядке, но я подробно расскажу, как вернусь. Эвон, — он кивнул на взмыленного коня, — сперва её обиходить надо.

Я кивнул, соглашаясь, и продолжил свой путь к дому. Когда подходил к крыльцу своего дома, из трубы поднимался дымок — значит, Машенька уже готовила ужин. Внутри было тепло и уютно, пахло свежим хлебом и какими-то травами — Машенька любила добавлять их в еду для аромата.

— Вернулся? — спросила она, улыбаясь мне из-за печи. — А я уж думала, до ночи пропадать будешь.

— Как видишь, не пропал, — усмехнулся я, снимая одежду. — Всё обошёл, проверил — дела идут хорошо. Будет у нас и хлеб, и металл, и стекло.

Машенька подошла, обняла меня и поцеловала в щёку.

— Ну и славно, — сказала она. — А теперь садись ужинать, пока всё горячее.