Воронцов. Перезагрузка

Глава 20

В избу ввалился Митяй, неся корзину с завтраком, и выпалил на одном дыхании:

— Доброе утро, барин! Вот обнаружилось кто корзины приносит — Пелагея передала, велела сказать — чтоб не голодный ходил.

— Ну привет, пташка ты наша ранняя, — хмыкнул я, разглядывая корзину. — А там уже стандартный набор — каравай, яйца, сало, квас… — Чё не спится-то? И где ночевал, боец?

— Так во флигеле же, барин! — гордо ответил он, расправив плечи. — Там и топчан, и матрас — всё как у людей! Хорошо так-то там!

— Ну и отлично, что догадался, — кивнул я одобрительно. — Давай жуй пирог, запивай и дуй за Петькой. Дел сегодня уйма, мельницу строить начинаем.

Митяй, понимая, что я серьёзен и времени на раскачку нет, быстренько откусил здоровый кусок пирога, запил вчерашним молоком, остаток сунул в карман и умчался прочь, как заяц от охотника.

Машка же, стоя рядом со мной, тихо сказала:

— Пойду я, Егорушка, а то батюшка с матушкой переживать будут.

Я посмотрел на неё, и в голове крутились фразы с уроков истории, когда-то давным-давно перечитанная «Война и мир», какие-то сериалы про помещиков, исторические хроники, документальные фильмы. Чёрт возьми, ну это же не двадцать первый век, где можно просто съехаться и плевать на всё вокруг!

Машка хоть и не крестьянка, но и не дворянка — дочь мелкого торговца, среднее сословие, если не ниже, с учетом, что Фома уже не первый год как не купец. Вольную ей оформить не получится — она и так вольная. Статус поднять отцу, как купца, чтобы у семьи положение было? Но это нужно очень сильно постараться, деньги немалые вложить, связи налаживать. И то тогда придётся наплевать на пересуды соседей и как-то узакониться перед обществом.

Нужно всё это дело подробнее узнавать, законы изучать, а то ещё подставлю и себя, и семью Воронцовых. В эти времена репутация — дело тонкое и легко ломающееся.

Я взял её за руку, посмотрел в глаза зелёные — как малахитовая россыпь:

— Маш, — сказал я нежно, но при этом твёрдо, — ты моя. Не потому, что я барин и барин так велит. А потому что я так хочу, так сердце просит. Ты ж не против?

Она даже не моргнула, только кивнула и ответила, причём голос её был хрипловатым:

— Не против. Хочу быть твоей.

И тут же зараза такая подмигнула:

— Пусть хоть даже фавориткой.

Я аж присвистнул про себя — всё-то она знает, всё-то понимает, вот же умница.

— Перебирайся ко мне, — сказал я. — Официально будешь помощницей. Батя твой говорил — грамоте обучена, считать умеешь?

— Да, умею, — с гордостью подтвердила она, улыбнувшись широко, словно солнышко из-за тучи выглянуло.

Мы помолчали, наслаждаясь этой тишиной и близостью. Она подняла взгляд и тихо добавила:

— А я ведь тоже с первого дня… ты мне в душу запал. Как в глаза посмотрел, так и всё, и тянет к тебе, так, что ни о чём больше думать не могу. Даже во сне снишься, представляешь?

— Ну вот и хорошо, — выдохнул я, поцеловав её в лоб, потом в щёку, потом в губы.

Она прижалась ко мне крепче, и мы ещё немного посидели в тишине, слушая, как за окном просыпается деревня — где-то петух прокричал, где-то собака залаяла, где-то скрипнула калитка.

А тут во двор ввалились Митяй, Пётр и Илья, топая, как целое стадо коней по мёрзлой земле. Маша тут же вскочила, подошла к топчану, посмотрела на него внимательно, а потом быстро сдёрнула простыню. Я же увидел на ней красное пятно, а Машка вся тут же покраснела, как маков цвет.

— Застираю, — пробормотала она, торопливо скручивая ткань в комок и прижимая к груди.

— Беги уже, — хмыкнул я и шутливо шлёпнул её по упругой попке.

Она захихикала звонко и умчалась к выходу, разминувшись в сенях с мужиками. Слышно было, как они переговариваются у порога, обстукивая с сапог грязь.

Мужики, пропустив Машку, ввалились в избу, как медведи в малинник.

— Доброе утро, барин! — чуть ли не хором рявкнули Пётр с Ильёй, снимая шапки.

Петька же проводил взглядом слегка растрёпанную Машку, что выскользнула в сени с простынёй, и как будто бы кивнул чему-то своему, но промолчал. Только в глазах промелькнуло понимание.

Я прищурился, но не стал развивать мысль. Итак ясно, что он там думает. Деревня — не город, тут всё на виду, да и не скроешь ничего.

Он повернулся ко мне, деловито потирая руки:

— Егор Андреевич, я тут прикинул. Илюха ж на заготовке леса каждую зиму в Уваровке работает. Вот вчера только вечером разговаривали — он там крутится и знает, что где лежит и что по прошлым годам не убрали. А нам же с вами это неведомо, а он в курсе. Вот и думаю — взять его с нами в лес. Да и рукастый он, хоть и меньшой. Вдвоём-то сподручнее будет.

Илья при этих словах важно кивнул и добавил:

— Точно, барин. Знаю там каждую делянку. И где брёвна хорошие лежат с прошлого года — сухие уже, но не прогнившие. И где дорога получше, чтоб вывозить удобнее было.

Я на это лишь кивнул.

— Хорошо придумал, Петька. Я и сам хотел Илюху звать, только не вдвоём, а втроём будем работать. Да и Митяй ещё на подхвате будет. Введем ему должность — старший куда пошлют.

Пётр слегка закашлялся, переглянувшись с Ильёй, будто я им в суп плюнул.

— Так-то оно так, барин, — начал он осторожно, — но вы уж не серчайте… лучше вы руководить будете, да показывать, что и как, а мы уж сделаем. Негоже барину молотком да пилой махать.

Я аж расхохотался.

— Да что ж вы, мужики! Я же не какой-нибудь столичный щёголь! Руки у меня есть, и работать умею.

— Может, оно и так, — упрямо продолжал Пётр, — только всё ж таки вы наш барин, не гоже вам. А мы — мужики рабочие. Каждому своё место.

— А вот это, Петруха, как раз мне решать, что гоже, а что нет, — отрезал я. — Хочу с пилой работать, хочу с молотком, а хочу и с кнутом дисциплину наводить. Ладно, не о том спор.

Пётр поджал губы, но промолчал. Видать, понял, что переборщил с советами.

— Теперь решаем: пешком идём или Зорьку сразу запрягаем? — продолжил я, оглядывая собравшуюся компанию.

— Так сразу и запрягаем! — выпалил Пётр. — Че два раза ходить-то⁈ — Колесо и опоры у Быстрянки делать сподручнее будет, да и тащить не придётся к реке, — продолжал он, размахивая руками, — а мелочь всякую — шестерёнки, втулки, то, о чём вы говорили, — в сарае тут доделаем. Ночевать там не будем, тут до уваровки треть часа пешком.

— Верно мыслишь, — согласился я, кивнув. — Илюх, пока мы с упряжью будем возиться, попроси жену снеди на четверых собрать, да и двинем.

Пока Илья побежал домой за снедью, Пётр пошёл запрягать Зорьку. А Митяй принялся шуршать по избе, наводя порядок с усердием настоящей хозяйки. Молоко аккуратно спрятал в подпол, чтобы не скисло, хлеб ручником накрыл от мух, крошки со стола старательно вытер и даже лавки расставил по местам.

— Ну прям хозяюшка, ей-богу, — хмыкнул я, наблюдая за его хлопотами.

Парень — золото настоящее. Вот в дворецкие бы его к какому помещику, цены бы не было такому работнику.

В итоге из Уваровки выехали буквально минут через пятнадцать. Как оказалось, Пелагея уже всё приготовила: хлеб свежий, сало домашнее, яйца отварённые, квас в глиняной бутыли — всё уже лежало в просторной холщовой торбе, перевязанной бечёвкой.

Мы, к удивлению моему, двинулись не к Быстрянке, а в другую сторону — там тоже начинался лес, но более редкий. Шли недолго, буквально минут десять по утоптанной тропинке, и вышли к настоящему сокровищу — аккуратно сложенным штабелям брёвен. Толщиной сантиметров по сорок-семьдесят, длиной метра по три каждое.

— Вот, с позапрошлой осени лежат, — махнул рукой Илья, словно извиняясь за то, что не сразу вспомнил про эти запасы.

Обошли штабеля, внимательно посмотрели на качество древесины. Ни плесени, ни жуков-короедов — бревна отлично просохли на сквозняке между укладочными брусками, и ровные, словно по линейке отобранные. Хороший материал, видать, мужики знали толк в заготовке леса и умели правильно складывать.

В основном тут были осина, сосна, ольха и вон там берёза — белоствольная красавица. Я прикинул в уме: для опор мельничного колеса вполне сойдёт любая из этих пород. Но вот для самого колеса и ответственных шестерёнок нужен дуб — твёрдый, надёжный, не боящийся воды.

Илья, поймав мой задумчивый взгляд и угадав мысли, сказал:

— Там, барин, дальше дубрава начинается, где-то верста отсюда будет. Там и дуб заготовленный есть, хороший.

— Веди, — кивнул я решительно.

— Петь, Митяй, вы тут останьтесь и отберите штук пять-шесть стволов самых ровных, чтоб без сучков были и трещин, — распорядился я. — А мы с Ильёй за дубом сходим, так быстрее управимся.

Пётр с Митяем принялись деловито перебирать брёвна, простукивая их обухом топора и прислушиваясь к звуку — опытный плотник сразу определит, хорошее дерево или нет.

Оставив их у штабелей, мы с Ильёй двинулись дальше по едва заметной тропе. И действительно, лес менялся на глазах, словно мы переходили из одного мира в другой. Сосны постепенно редели, потом и вовсе сошли на нет, уступив место дубам — сначала корявеньким придорожным, но крепким на вид.

Прошли ещё с километр и вот она — настоящая дремучая дубрава. Вековые великаны стояли плотной стеной, их кроны переплетались так густо, что солнце с трудом пробивалось к земле отдельными золотыми пятнами.

Дошли до места, о котором знал только Илья — видать, не каждому доверяли местоположение такого богатства. И действительно, несколько внушительных куч брёвен лежали аккуратно сложенными, и что особенно порадовало — с деревянными перемычками между каждым слоем для лучшего проветривания.

— Гляди-ка, как грамотно сложено, — присвистнул я, обходя штабеля. — Каждое бревно дышит, влага выходит равномерно. Кто ж такой мастер был?

— Да старый Герасим ещё, царствие ему небесное, — ответил Илья с почтением в голосе. — Он всю жизнь с лесом работал, знал каждое дерево в округе. Говаривал: дерево — живое, с ним ласково надо, тогда и служить будет верно.

Подошёл ближе, провёл ладонью по коре. Дуб действительно отменный — плотный, тяжёлый, без единой трещинки. Такой и через сто лет будет как новый стоять.

Мужики, сушили как положено, как для себя, знали в этом толк, чтоб не гнило и на ветру сохло быстрее. Каждое бревно проверяли, постукивая костяшками — глухой звук означал гниль внутри, звонкий говорил о здоровой древесине. Илья даже нюхал торцы — опытный плотник по запаху определит качество дерева лучше любого прибора.

Выбрали в итоге семь стволов в диаметре сантиметров по сорок-шестьдесят. Благо не длинные были — метра по три каждый, и, кряхтя от натуги, используя шесты как рычаги, кое-как закинули их в телегу. Зорька, когда трогалась с места, аж фыркнула недовольно от тяжести, но сдюжила в итоге — поехали назад, к Петру с Митяем.

Те уже справились, выбрали самые лучшие стволы и мы догрузили воз берёзовыми брёвнами. Колёса телеги заскрипели тревожно под двойной нагрузкой, и мы, подтолкнув в помощь Зорьке телегу, двинулись вперёд. А дальше направились к Быстрянке, к перекатам, где я планировал начать делать мельницу.

Проходя мимо Уваровки, из-за забора внезапно выскочила Машка с котомкой в руках. Подбежала быстро, всучила мне свёрток, видно было — пироги ещё тёплые да квас в бутыли, и как будто бы случайно придержала руку на моём плече. Её пальцы были тёплыми даже через рубашку чувствовал. Затем улыбнулась вроде украдкой, но мужики всё заметили — в деревне от любопытных глаз не скроешься.

Я поймал её взгляд, кивнул благодарно, и она умчалась обратно за забор, только русая коса мелькнула на бегу. Сердце екнуло от такой заботы.

Илья, шагая рядом с телегой, как бы невзначай заметил, покашливая:

— Хороша девка Машка, барин. Умная, работящая. Таких нынче и не сыскать.

Петька же шёл рядом и подхватил мысль:

— Вы уж простите, Егор Андреевич, но прошу — не обижайте её. Я её знаю ещё с Липовки, как Фома с Пелагеей и с ней переехали, так с тех пор и знаю. Добрая она, хорошая, не сыскать таких нынче. Сердце у неё золотое.

Митяй молча кивнул, поддерживая товарища. В его глазах читалась та же просьба.

Я зыркнул на них строго, но не озлобился — понимал, что говорят от чистого сердца.

— Правы вы, мужики, только не ваше это дело в конечном счёте. Но скажу точно — обижать не буду и никому другому не позволю. Ясно⁈

Они лишь кивнули разом.

И тема, собственно, закрылась.

Я шёл дальше, поглядывая на воз, как бедная Зорька его еле-еле тащит, перебирая уставшими ногами, а сам думал о Машке. Она ведь стала моим всем в этом странном мире. Она мне как якорь спасительный, который я бросил в бурном море неопределённости. Но тут не двадцать первый век, где можно просто съехаться и жить в своё удовольствие.

Здесь вольная, купчая для Фомы, свадьба — всё это такая тонкая шахматная партия, где ничего нельзя упустить и ни одного хода не сделать зря, иначе улечу на самое дно социальной лестницы. Одно неверное движение — и считай, жизнь сломана. А тут репутация боярского рода, как ни как.

Ну а пока… пока она просто рядом со мной. И это самое главное, что у меня есть в этом мире.

У Быстрянки перекат все так же бурлил и пенился. Вода била о камни с такой силой, что брызги летели на несколько метров. Идеальное место для водяного колеса — течение мощное, постоянное.

Мы разгрузили тяжёлые брёвна, отвязали измученную Зорьку, чтоб походила по берегу и отдохнула. Сами же перетаскали брёвна к тому месту, где я планировал ставить колесо — выбрал участок, где берег был покрепче и поровнее.

Я вытер пот со лба и прикинул: вот достанем дуб морёный, про который Петька говорил, да с такими опытными мастерами — наверное, даже меньше чем за месяц управимся со всей конструкцией. Главное — не торопиться и делать всё по уму.

— Петь, — сказал я, показывая рукой на камни у самого берега, — будет стоять наше колесо вот там. Видишь, как удачно природа всё устроила? Основание крепкое, течение подходящее.

— Собираем здесь на месте? — уточнил Пётр, прикидывая глазами расстояния.

— Да, здесь и будем собирать. Только инструмент весь сюда притащить нужно будет. А вот шестерни и звёздочки как ты и говорил, лучше в сарае делать — там и верстак есть, сподручнее будет точную работу выполнять.

Пётр кивнул, явно уже прикидывая последовательность работ в голове.

— Ну что ж, начнем? — Предложил я. — А ты, Митяй, пока мы тут разбираемся, наверное, за Прохором сходи. Лишние руки точно не помешают — работы предстоит непочатый край.

— Сделаю, барин, — тут же кивнул Митяй и пошел обратно в Уваровку.

Пётр украдкой посмотрел на меня, видно, что-то его беспокоило.

— А чертежи вечером покажете? Хотелось бы ещё раз внимательно изучить, особенно соединения.

— Покажу, — согласился я. — А пока давайте с едой разбирайтесь, а то я на Зорьку поглядываю уже нехорошо — желудок требует своего.

Мужики рассмеялись и принялись разворачивать холщовые торбы. Расположились прямо у реки, на плоских камнях. Пелагея, жена Ильи, явно расстаралась — пироги с капустой, сало аж розовое с прожилками, квас в глиняной посудине прохладный. Видать, в погребе держала до последнего.

Жуя сытный пирог, я смотрел на этот небольшой водопад на быстрянке и думал: ну вот и начали мои планы воплощаться в жизнь. Не на бумаге, не в мечтах, а по-настоящему. Руки уже чесались взяться за работу.

Мы неспешно перекусили, сидя прямо на тёплых камнях у бурлящей Быстрянки. Вода здесь падала почти отвесно, метра на полтора, образуя внизу пенную воронку.

Доедая нехитрую снедь, я от души похвалил жену Ильи:

— Илюх, передай Пелагее спасибо. Знает она, как поднять боевой дух работнику и настроить на дальнейшие подвиги. Уж очень вкусный был перекус.

— Передам, барин, она будет рада, — улыбнулся Илья.

Над рекой деловито стрекотала крупная стрекоза, переливаясь на солнце изумрудными крыльями. Солнце к полудню разошлось не на шутку — пекло так, будто решило нас всех в смолу расплавить. Благо, тут была живительная прохлада от реки, да и деревья росли так густо, что давали превосходный тенёк.

Отёр пот рукавом, окидывая взглядом бревна, что привезли.

— Ну, орлы, — хмыкнул я, поднимаясь с камня, — хватит пузо набивать. Пора бревна в доски превращать, а то мельница сама себя не построит.

Пётр, пыхтя от усердия, полез в телегу за инструментом. Достал топор с широким лезвием, пару деревянных клиньев для раскалывания, молот. Не сказать, что прямо кузнечный, но достаточно увесистый для плотницкой работы.

Илья, прищурившись, осторожно потрогал пальцем лезвие топора — проверял, не затупилось ли. Потом одобрительно кивнул.

— Острый. Хорошо заточен.

— Ну, Петька, — сказал я, хлопнув мастера по плечу, — давай рули парадом. Это теперь твоя вотчина.

— Каким таким парадом, Егор Андреевич? — переспросил Пётр, почёсывая затылок.

— Да процессом, говорю, руководи. Что кому делать, за что хвататься. Да и погнали уже!

— Барин, кого погнали? — Илья растерянно оглянулся по сторонам.

— Ай, много вопросов задаёшь, давай работаем! — махнул я рукой.