Воронцов. Перезагрузка

Глава 14

— Барин, а зачем песок-то? — ныл всю дорогу обратно Митяй, с трудом волоча мешок за спиной. — Для печи, что ли, или во дворе посыпать?

— Ай, не трынди ты, — отмахнулся я. — Узнаешь, когда время придёт. А пока тащи да не хнычь.

По дороге назад я всё думал, и в голове крутились мысли одна другой заманчивее. Ведь кварц — это не просто песок. Это основа для стекла! И если наладить хоть кустарное производство, соблюсти пусть даже примитивные условия, то можно будет… Да можно будет озолотиться! Насколько я помню из университетских лекций по истории промышленности, в девятнадцатом веке стекло было настоящей диковинкой. За качественную стеклянную посуду, окна, зеркала платили бешеные деньги. А уж за стеклянную бижутерию, имитирующую драгоценные камни, вообще сумасшедшие суммы выкладывали!

Мысли опережали одна другую. Можно было бы начать с простого — оконное стекло для себя, для местных помещиков. Потом наладить производство посуды. А там, глядишь, и до художественного стекла дойдём… Да что там говорить, можно будет целую империю построить на этом кварце!

— Барин, а может, отдохнём? — простонал Митяй, останавливаясь и ставя мешок на землю. — Тяжко больно…

— Терпи, казак, — подбодрил я его. — Видишь вон ту рощицу? До неё дотащим, там и передохнём. А потом уж до дома рукой подать.

Вернувшись в Уваровку, когда уже солнце клонилось к закату, окрашивая небо в алые и золотистые тона, мы бросили мешок во дворе. Я сказал Митяю, чтобы в сарай занёс, а то мало ли — дождь пойдёт, чтобы не промок наш драгоценный груз.

— И смотри, никому пока ни слова, — добавил я, понизив голос до заговорщицкого шёпота. — Время придёт — все узнают. А пока молчок.

Митяй кивнул, хотя в глазах его читалось недоумение. Бедняга не понимал, что он только что помог перенести целое состояние.

Заглянул к мужикам, которые трудились в избе. Те вовсю стучали молотками, вбивая клинья как распорки. Работа кипела — внутренняя стена уже была готова, стояла прямо как будто бы здесь и была всегда. Да и дверь уже заканчивали делать с этой стороны — одну ещё когда уходил навесили, вторую сейчас подгоняли по размеру.

Прохор с Фёдором сколачивали топчаны — простые, но крепкие. Не должны развалиться такие кровати, прослужат какое-то время.

— Ай, молодцы, мужики! — похвалил я их, осматривая работу. — Вас тут ещё на пару дней запрячь, так вы дворец выстроите! Будут хоромы получше, чем у барина вашего.

Те смущённо заулыбались, покраснели как маки, и Прохор, которого я окрестил про себя ворчуном, сказал:

— И вам, барин, тоже сделаем хорошую избу. Только времени не хватает на всё сразу. Да вы не беспокойтесь — управимся!

Я лишь кивнул, а спустя каких-то полчаса услышал, как заскрипела телега. Илья с Петром вернулись с Липовки, притащив баулы с вещами. Лошадь тяжело дышала, явно устала от груза и дальней дороги.

Среди привезённых вещей оказался и сундук Фомы, да пара его баулов, от чего тот аж просиял как медный самовар и принялся благодарить Петра.

— Спаси тебя Господь, Петрушка! Думал уж, пропали мои пожитки! А тут вон они, целёхоньки!

Пётр же, вытирая пот рукавом, доложил мне:

— Вот, барин, ещё одну, ну максимум две ходки — и с переездом покончено. Почти все мои вещи забрали и вот, часть Фомы перевезли, да кур этих проклятых осталось забрать. И всё — можно жить по-человечески.

— Молодцы, — сказал я, хлопнув его по широкому плечу. — Но ещё бы, может, какую мебель получится со старых домов перетащить? А то мужики-то всё сразу и не сделают, а жить как-то надо.

Пётр лишь кивнул, а я, отведя его чуть в сторону от остальных, добавил:

— Петь, завтра с тобой на Быстрянку пойдём, дело к тебе есть. Нужен взгляд умельца. Ты же у нас, как говорят, и кузнец, и плотник — мастер на все руки. Поможешь?

Пётр зачесал затылок, явно соображая, что бы это могло значить:

— Помогу, барин. Чего ж не помочь-то? Вы только скажите, что нужно, а я уж постараюсь. — И это, — уже более смущённо и тихо произнёс он. — Мне бы ещё… землицы бы хоть кусочек… Если можно…

— Будет тебе земля, — отмахнулся я великодушно. — Но сперва дело сделаем, а там и подумаешь — сколько тебе этой земли понадобится.

Отойдя ещё дальше в сторону, чтобы никто не услышал, я добавил заговорщицким тоном:

— Мельницу я хочу поставить. А это, Петь, не только мука будет… — Я чуть было не запнулся, едва не ляпнув про модернизацию и промышленную революцию. — Короче, разберёмся. Главное — с жильём управиться, а там я тебе такое поручу, что не только Уваровка ахнет, а вся губерния про нас знать будет!

Глаза Петра загорелись любопытством и предвкушением. Видно было, что мужик не промах, схватывает на лету. Именно такие люди и нужны были для воплощения моих грандиозных планов.

Пётр хмыкнул, но спорить не стал. Видать, наслышан от Ильи, что барин чудной немного, но что делает — то получается. А я ведь и правда после того, что Фома сказал про Петра, прикинул: в двадцать первом веке такого мужика в какие-нибудь стартапы бы засунул без раздумий. Если человек рукастый, то оно везде полезно будет — хоть избы рубить, хоть бизнес строить.

Тут ко мне подошёл Фома, потирая руки и явно что-то обдумывая. Начал немного издалека, осторожно подводя разговор к тому, для какого же дела нужен он мне.

Я не стал ходить вокруг да около, как делают в деловых переговорах, когда все знают суть, но никто не хочет первым показать карты.

— Да есть у меня на счет тебя задумка, — говорю ему прямо, — да и не одна. Товар будем делать разный, поэтому торговлю будем поднимать. Вот для этого ты мне и нужен. У тебя как у купца и жилка же есть, и связи, поди, остались. Потянешь?

Фома на секунду задумался, глаза забегали — считал, прикидывал. Потом медленно кивнул, словно внутри что-то щёлкнуло:

— Потяну, барин, — выдохнул он с облегчением человека, который наконец понял, что в стороне не останется да к делу своему любимому вернется. — Связи, конечно же, есть. В Новгороде, да в Туле людишки остались. Кое-кто ещё помнит старые времена, когда мы с обозами ходили. Только дело дай да товар, а я развернусь так, что по всей округе судачить будут.

— Вот и ладно, — хмыкнул я, чувствуя, как внутри поднимается волна удовлетворения от удачно проведённых переговоров.

К вечеру же деревня гудела, как растревоженный улей. Работа кипела — кто-то тащил доски, кто-то стучал по деревянным клиньям, кто-то что-то обсуждал, размахивая руками.

Бабы накрыли стол у меня во дворе прямо под открытым небом — каша с салом, от которой шёл дух на всю округу, хлеб ещё тёплый, квас в глиняных кувшинах. Не знаю, то ли Илья, а может, Степан принёс бочонок пива — где они его берут, ума не приложу, но слюнки потекли у всех.

Мужики упахались за день, что ели так, что аж ложки стучали по деревянным тарелкам, словно дробь барабанная. Разговоры шли вперемешку с чавканьем — кто-то рассказывал байки, кто-то строил планы на завтра, кто-то просто молча уплетал, набираясь сил после трудового дня.

Машка же, помогавшая Пелагее разносить еду, то и дело мелькала в дверях, появляясь и исчезая, как видение. И я снова поймал её взгляд — быстрый, украдкой брошенный, но от этого не менее пронзительный. Сердце снова ёкнуло, словно молотом ударило. Машка… Я аж отвернулся, чтобы не смущать девчонку своим пристальным вниманием, да и самому нужно было взять себя в руки.

Глаза упёрлись в новый забор, который Прохор с Митяем успели поставить за день. Крепкий, ровный, сделанный на совесть. А в мыслях крутилось одно: пусть Уваровка и не будет городом, но уж точно не останется захудалой деревушкой, такой, как сейчас.

И я чувствовал себя частью этого процесса, даже его движущей силой. Странное ощущение для человека, который ещё недавно сидел в московском офисе и думал о квартальных отчётах, да как твой начальник сливает в унитаз реальные проекты.

Заканчивали ужин уже под первыми звёздами, что мигали, как лампочки в офисе перед тем, как вот-вот предохранители сгорят. Ужин, хоть и был простым, но очень вкусным. Кто-то из мужиков негромко рассказывал байку про соседского кота, женщины переговаривались о завтрашних делах. Дым от печи из избы Ильи медленно поднимался к потемневшему небу, смешиваясь с вечерней прохладой.

Митяй сидел рядом, уплетая кашу за обе щёки. Время от времени он поднимал глаза и довольно кивал, словно говоря: «Вот это дело, барин, вот это жизнь!»

Перекусив, я оглянулся, ища глазами Фому, чтобы что-то придумать ему опять с ночлегом. Но тот уже сам шёл ко мне, вытирая руки после ужина.

— Егор Андреевич! — начал он, сияя, как медный пятак. — Ну что, пора в новую избу перебираться! Неохота как-то у Игната Силыча куковать — он же, зараза, чуть ли не за воздух хочет деньги трясти.

— Фома, погоди, — хмыкнул я. — Дом же ведь ещё не готов, да что-то сделали, но жить-то в нём как?

— Да как не готов! — чуть ли не перебил он меня, размахивая руками. — Мужики же стену поставили, двери во какие! — Он показал большой палец вверх, глаза его горели энтузиазмом. — Топчаны сколотили! Бабы вон матрасы соломенные дали.

Действительно, несколько женщин, сидевших поодаль, одобрительно закивали. Одна из них, пожилая, с добрым лицом, даже подмигнула мне:

— Солома-то свежая, мягкая! Спать будут, как младенцы!

— Да и Петька мои вещи частью привёз, — продолжал Фома, всё больше воодушевляясь. — Переночуем, а там уже сразу и обживаться начнём! Всё лучше, чем у старосты — уже в своём будем, как никак.

Я прищурился, прикидывая и так, и сяк. Как-то неудобно было перед Фомой — забрал его с насиженного места, какой бы дом ни был, но они в нём жили, и им было комфортно. Но раз захотел переехать, просился, значит, что-то его там не устраивало. К тому же в голосе слышалась такая искренняя радость, что отказывать не хотелось.

— Не дворец, конечно, — добавил Фома, заметив мои колебания, — но крыша над головой есть, стены крепкие. А главное — своё! Не надо ни перед кем отчитываться, когда спать ложимся, когда встаём, а когда воды ночью попить да до ветра сходить.

— Ладно, — сказал я наконец, — смотри сам. Только не жалуйся, если солома в бок колоть будет.

Фома кивнул и тут же добавил, ухмыляясь:

— Да… вывески, правда, нет, ну уж как-нибудь не заблужусь!

И засмеялся над своей шуткой — звонко, заразительно. Несколько мужиков тоже усмехнулись, а одна из баб даже прыснула в кулак. Я тоже невольно улыбнулся — этот Фома умел поднять настроение даже в самых простых ситуациях.

Тут поймал взгляд Маши — она сидела с другой стороны стола и помогала Пелагее собирать миски. Посмотрела на меня и так по-бандитски подмигнула… Вот же зараза! А сердце тут же ёкнуло, словно в него током ударили. Чувствует ведь, что не могу на неё просто так смотреть, будто гипнотизёр какой. Глаза у неё такие — серые, с зелёными искорками, и когда она так смотрит, кажется, что весь мир вокруг замирает на секунду.

Вот не зря говорят, что все бабы ведьмы. Эх, Машка… Ну вот, как будто бы точно она моя, сердце-то знает, его не обманешь. Я поспешно отвернулся, чтобы не пялиться, как влюблённый дурак. И думал: «Уваровка, Уваровка, куда ж ты меня доведешь?»

Пётр же тем временем решил до поры остаться у Ильи — но оно и понятно, у брата хоть изба целая, а не этот наш, прости Господи, «таунхаус» на стадии «ещё не рухнул». Стены еще местами кривые, как после землетрясения, крыша местами просвечивает, а пол такой, что ночью без свечки и шага ступить страшно — провалишься куда-нибудь. Благо хоть сторону Фомы привели в порядок и Божий вид.

Я пожелал всем спокойной ночи и отправился в дом.

Завалившись на матрас из соломы, мечтал о тишине и покое. Как-то насуетился я сегодня.

Ну, на этот раз тишина в Уваровке оказалась мифом.

Полночи тявкали собаки — то ли волков почуяли, то ли просто от скуки завыли. Какие-то мыши скреблись под домом, шуршали, будто целая армия грызунов устроила там марш-бросок. Сова где-то ухала зловеще, словно предвещая беду. А как только горизонт начал светлеть, словно кто-то включил розовый прожектор за лесом, проснулись первые петухи.

И орали под окном так, будто попали на рок-концерт! Будильники двадцать первого века и рядом не стоят с этим хором пернатых психопатов. Я чуть не подскочил до потолка — сердце заколотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

Мне как раз снилось, что я с Машкой в нашей московской студии — проспал на работу, а рядом сотовый лежит, и будильник орёт почему-то петушиными глотками. Проснулся в холодном поту, сердце аж колотилось, как после спарринга с профессиональным боксёром.

Встал, потянулся — кости хрустнули, как сухие ветки. Вышел в сени, умылся ледяной водой, которую Митяй, видать, ещё с утра пораньше принёс. Вода была такая холодная, что аж зубы свело. Фыркая, как кот, который в лужу свалился, и стряхивая капли с бороды, вышел на крыльцо.

И чуть было не столкнулся с Митяем, который как раз заходил в сени с деловым видом. С собой он нёс плетёную корзину с едой — видать, снова кто-то из баб расстарался.

— Доброе утро, барин! — бодро поприветствовал он. — Вот, принёс, чем разговеться.

Я не выдержал любопытства и заглянул под рушник, которым была накрыта корзина. Ржаной каравай, ещё тёплый — видно, только из печи. Полдесятка отварных яиц в скорлупе, кусок сала, аккуратно завёрнутый в чистую тряпицу. Да кувшин кваса, от которого шёл кисловатый, но аппетитный запах.

Простенько, но душевно — как и вся эта жизнь в Уваровке. Желудок тут же отозвался голодным урчанием, напоминая, что вчерашний ужин давно переварился.

— Митяй, а кто это так о нас заботится? — спросил я, доставая из корзины ещё тёплый хлеб.

— Да кто ж его знает, — улыбнулся парень. — Видать бабы поставили на довольствие барина. Все стараются, все помочь хотят.

Сердце потеплело от такой заботы. В Москве соседи друг друга в лицо не знали, а здесь… Здесь люди о незнакомом человеке думают, как о родном. Хотя, был бы я не барин — не понятно как бы все сложилось.

— Митяй, ты корзины-то у забора оставь, — сказал я, отламывая ломоть хлеба и намазывая его густым слоем сала. — А то хозяюшки ведь не напасутся.

— Я им новые сплету! — выпалил Митяй с полным ртом. Крошки летели во все стороны, но парень явно был в восторге от собственной находчивости.

— Вот и плети, — кивнул я, жуя сало. Соль хрустела на зубах, и от этого простого завтрака появлялось ощущение сытости, которого не давали никакие ресторанные изыски в прошлой жизни. — В общем, ты делом займись, мужикам помогай. Дом-то доделывать надо, крышу особенно — а то дожди зарядят и затопит там все в избе. А мы с Петром по делам сходим.

Митяй довольно хмыкнул, видимо, представляя себя мастером на все руки. Позавтракав, я допил из деревянной кружки квас и вышел на улицу.

Ещё раз умылся из бадьи. Вода бодрила лучше, чем кофе в моём времени — может, дело было в её чистоте, а может, в том, что организм начинал привыкать к новому ритму жизни. Капли скатывались с подбородка, и я с удовольствием вдыхал утренний воздух, в котором смешивались запахи дыма из печных труб, свежескошенной травы и речной прохлады.

А тут и Пётр подоспел — лёгок на помине.

— О, Пётр! — поздоровался я, вытирая руки о холщовое полотенце. — Только хотел за тобой Митяя посылать, а ты уже тут. Ты позавтракал?

— Да, боярин, — кивнул он, потирая мозолистые руки и поглядывая на меня с любопытством. — Ну что, куда идём? Что хотели показать?

— К Быстрянке пойдём, — сказал я. — Дело есть важное. Там всё покажу и расскажу подробно.

Я повернулся к Митяю, который уже успел приняться за работу и что-то мастерил из прутьев:

— А ты, Митяй, как я сказал, в деревне остаёшься. Мужикам помоги, да гляди, чтоб работа спорилась.

Митяй вроде бы надулся — видимо, ему хотелось пойти с нами и посмотреть что там барин задумал, но спорить не стал. Только кивнул.

Мы с Петром двинулись к реке, идя по тропинке, которая петляла между огородами и задворками. Утро выдалось ясное, солнце только начинало припекать, а в воздухе ещё держалась ночная прохлада. По пути встречались ранние пташки из деревенских — кто с коромыслом к колодцу, кто с кошёлкой за грибами в лес. Все кланялись, но как-то осторожно, будто всё ещё не знали, чего от меня ожидать.

— Далеко идти-то? — поинтересовался Пётр, перешагивая через небольшую канавку.

— Да нет, рукой подать. Вон уже и шум слышно.

И правда, до нас доносился мерный гул воды, разбивающейся о камни. Ещё несколько поворотов тропы — и мы вышли к Быстрянке.

Перекат всё так же бурлил, как котёл с похлёбкой на большом огне. Пена с брызгами летела на все камни вокруг, радуги играли в мельчайших капельках. Я остановился у самого берега, и Пётр притормозил рядом, явно гадая, зачем я его сюда притащил.

— Вот смотри, — сказал я, показывая рукой впереди себя. — Берег крепкий, не илистый и течение сильное. Самое то для мельницы будет.

Пётр, глядя на этот почти маленький водопад, аж перекрестился, будто я ему не мельницу строить предлагал, а в бой с невиданными силами идти заставлял. В его глазах читалось что-то между благоговением и страхом — видимо, такие проекты ему в голову не приходили.

— Мельницу? — переспросил он с сомнением. — Да тут вода-то больно быстрая… Как же её укротить-то?

— А вот как, — я подобрал прутик и присел у воды. — Колесо будет тут, смотри.

Я стал рисовать на мокром песке, чертя будущие схемы. Сперва нарисовал большое колесо с лопастями.

— Деревянное сделаем, дубовое или из акации. Лопасти поставим под углом, чтобы течение его крутило как надо. Видишь? Вода будет ударять в лопасть, колесо поворачивается, следующая лопасть подставляется под струю…

Каждое своё слово я подкреплял зарисовкой — не схематично, а достаточно точно, благо техническое образование никуда не делось. Пётр смотрел на всё это дело и кивал, мол, да, вроде не сложно.

— Посередине выведем ось, — продолжал я, рисуя дальше. — Туда вставим вал, через переходники всё соединим. А уже от вала пойдёт привод на жернова.

Я ухмылнулся, видя, как Пётр старается всё запомнить, и стал усложнять. Нарисовал рядом механизм подъёма.

— Это вот будет механизм отката, — пояснил я. — Нужно для того, чтобы колесо можно было поднять, если по весне река разольётся или просто воды много будет. А то ведь снесёт нашу конструкцию к чертовой матери.

Пётр почесал затылок:

— Оно-то так, да как же его поднимать-то? Тяжеленное ведь будет.

— А вот так, — я нарисовал систему блоков и противовесов. — Верёвки, деревянные ролики… Один человек справится, если с умом подойти.

Дальше я начертил схему примитивного редуктора — системы деревянных шестерёнок, которые позволяли бы регулировать обороты.

— Это затем, чтобы можно было скорость менять, — объяснял я, рисуя зубья на колёсах. — Если нужна сильная тяга — быстрее крутим, если меньше — помедленнее. А то ведь как без регулировки.

В общем, чертёж выходил у меня как из учебника по сопромату, только без формул. Благо, техническое образование не пропьёшь, а проектирование в AutoCAD в прошлой жизни мне нервы так ещё вымотало, но знания остались в голове. Не пропали мои навыки — просто теперь применять их приходилось к дереву и железу, а не к стали и бетону.

— Боярин, — протянул Пётр, разглядывая мои рисунки, — а ты точно знаешь, что всё это работать будет? А то как бы за зря силы не тратить…

— Работать будет, — уверенно ответил я. — Только начать надо с малого. Сперва колесо сделаем, установим и испытаем. Потом уж и к жерновам приступим.

Пётр кивнул, но в глазах у него всё ещё читались сомнения. Впрочем, это было понятно — для него моя затея выглядела, наверное, как полёт на луну.