Волчья невеста

Глава 16

Теодрик

Это путешествие превратилось в настоящую муку. Но вовсе не потому, что ему не терпелось добраться до генерала Дорсана. А потому что постоянное присутствие его маленькой шлюшки рядом и невозможность к ней прикоснуться приводили Теодрика в настоящую ярость, сводили с ума. Впереди был Дорсан, которого он сожжет живьем, как тот сделал это с Лувой, но все, о чем мог думать альфа… о ком он мог думать, это девушка с глазами цвета молодой листвы.

Сейчас ее глаза расширились, она смотрела на него со страхом. Со страхом, с ненавистью и с отвращением. Какого беса она смотрела на него так, будто он вот-вот разорвет ее на куски? Будто одно прикосновение к нему заставляет ее сжиматься от омерзения. И эти слова про игрушку!

Конечно, он слушал разговоры Евы с Риной. Во-первых, Теодрик не доверял их проводнику. Несмотря на то, что она не лгала — он бы сразу почувствовал ложь, с ней все равно что-то было не так. Слишком гладко было то, о чем она рассказывала. Возможно, она сама верила в то, что говорила, но это не отменяло того, что подсказывало Теодрику его чутье. Или, скорее, опыт. Дорсан — изворотливая тварь, которую не так легко поймать.

Во-вторых, его интересовало все, что было связано с его волчьей невестой. Он ждал, что Ева откроется, и она открылась. Призналась, что счастлива ходить с шишкой на голове, потому что это защищает ее от его притязаний! Что ему плевать на ее состояние. И это при том, что Теодрик останавливается каждые два часа ради того, чтобы она поспала или просто отдохнула. Да если бы ему было плевать, стал бы он этим заморачиваться?

Теодрик разозлился настолько, что понял: а зачем он, собственно, заморачивается? О ком заботится? О шлюхе, для которой как был зверем, так и остался? Она же ждет, что он снова возьмет ее силой. Так чего же он ждет?

Хватит этого лапанья и объятий, она не его истинная, чтобы перед ней стелиться. Таких как эта Ева не приручают, а ломают. Как игрушки.

Хлопнув своими огромными глазами, девушка дрожащими пальцами потянула юбку, медленно открывая его взгляду тонкие икры и светлую гладкую кожу. У Теодрика стало тесно в штанах только от одного этого вида.

Что она с ним делает? С ума сводит, хотя даже не старается. Некоторые невесты пытались его соблазнить, а Ева не дразнит, наоборот, трясется в ожидании, когда он к ней прикоснется. Ждет этого и морщится от омерзения.

Так не плевать ли ему?

Она обнажила ноги полностью, но перед бедрами нерешительно замерла, посмотрела на него с вызовом. Глаза в глаза. И этот вызов только подлил масла в огонь его ярости.

Теодрик снова шагнул к Еве, одной рукой перехватил ее за талию, а другой прошелся между бедер, раскрывая нежные губы. Сухая. Конечно же, сухая.

Шлюшка не хотела его, и это злило больше всего!

То, что она трясется перед ним после всего, что Теодрик для нее сделал. Защищал, согревал, носился с ней! Как с истинной парой, а не обычной девчонкой, каких много. Где ее благодарность? Только зубы сцепила, терпит, пока он поглаживает вход в ее тело.

Так может, к бесам это все?!

Прижать ее к себе, войти в нее, снова почувствовать себя живым… Но без бесовой влаги он только порвет ее. Опять. Теодрик облизал пальцы и попытался протолкнуть в нее хотя бы один, чтобы разработать вход, но Ева сжала его так, словно по-прежнему была девицей. От этого в паху все только больше закаменело, а вот на душе стало гадко. Будто бы ему было дело до ее чувств. Будто бы ему было дело до того, хочет она его или нет…

— Пожалуйста, — повторила она, прорываясь через хмельной туман наваждения. — Не сейчас. Голова болит.

Стоило заглянуть в ее большие зеленые глаза, увидеть там боль и отвращение, как Теодрик понял, что ему не плевать. Пусть даже Ева хитрит. Тогда, в шатре, он почувствовал себя живым, но это больше не работало. Он хотел, чтобы она под ним стонала не от боли, а от наслаждения. Он хотел услышать ее стоны блаженства. Увидеть, какое у Евы лицо, когда она улыбается. Или сгорает от страсти.

Он сошел с ума, но он этого хотел.

— Сегодня ночью, — прорычал он. — Мы будем вместе.

Теодрик оттолкнул от себя шлюшку, развернулся и ушел. Он знала одно — пока им владеет эта ярость, ему к ней лучше не приближаться. А ночью… Он ей все припомнит.

Сегодня Ева будет стонать под ним.

От страсти.

Ева

Я никогда не привыкну.

Когда альфа касался моей плоти, я мысленно уговаривала себя стерпеть это. Пусть даже тело сжималось от одной только мысли вновь лечь под него. Но рано или поздно это все равно бы случилось: Теодрик не скрывал своих намерений. Значит, нужно привыкнуть раздвигать перед ним ноги. Хотя бы на время, пока не получится сбежать.

Так я себя убеждала, пока он меня лапал. И всякий раз хотелось выть, как той волчице. Не привыкну. Даже ради возможности сбежать не привыкну!

Как Рина вообще может получать от этого удовольствие?!

Она же так и сказала — удовольствие. Как можно получать удовольствие, когда это больно и мерзко? Когда ты шлюха, звериная подстилка?

Я думала об этом и ничего не понимала. Но больше всего меня пугало обещание Теодрика и приближение заката. Если до этого мы тащились медленнее улитки, то сегодня я была бы счастлива, преодолей мы все расстояние до укрытия Дорсана за оставшуюся часть дня. Но у альфы на меня были совсем другие планы. Он будто бы позабыл про месть злейшему врагу, полностью сосредоточившись на мне.

Мы продолжали двигаться вдоль реки, поэтому место ночной остановки мало чем отличалось от того места, где Теодрик пообещал, что сегодня я разделю с ним ночь. Как это будет? Он позовет меня в лес, как делает Дагольф? Или утащит к реке? Или ему вовсе плевать, кто на нас смотрит?

Я думала об этом, когда ела приготовленную на костре зайчатину. Глотала, совершенно не ощущая вкуса под взглядами вервольфов: напряженными и злыми. Правда, во взгляде Теодрика то и дело вспыхивало предвкушение, отражаясь мурашками на моей коже. В конце концов, я отложила еду в сторону и сказала, что хочу прогуляться до ближайших кустов под предлогом зова природы. На самом деле, мне нужна была передышка от этих взглядов. Поэтому отойдя на нужное расстояние, я просто обхватила себя руками и с шумом выдохнула, словно пыталась освободиться от напряжения, сковавшее все мое тело, всю меня.

Шуршание за спиной заставило меня подпрыгнуть: может, это Теодрик пришел выполнять обещание? Но это оказалась Рина.

— Прости, что напугала, — извинилась девушка, очевидно, глядя в мои расширенные от ужаса глаза.

— Все в порядке, — заверила я ее. — Я думала, что это кто-то из зверей.

— Твой альфа, — улыбнулась Рина, присаживаясь за старым, с толстым деревом.

— Он не мой! — вспылила я. Днем я солгала ему насчет больной головы, но сейчас от всех этих дум у меня действительно начинало колотить в висках. — Он сказал, что трахнет меня этой ночью.

Не знаю, почему я разоткровенничалась с Риной. Наверное, просто не могла держать это все в себе. Но девушка поправила одежду и неожиданно посмотрела на меня с серьезным спокойствием.

— Возможно, тебе не нужны мои советы, — тихо выдохнула она, когда подошла поближе, — но попробуй расслабиться. Чем сильнее сопротивляешься, в том числе у себя в голове, тем ужаснее все кажется. А если расслабишься, он возьмет свое и оставит тебя в покое.

Не дождавшись моего ответа, Рина ушла, а я все-таки сделала свои дела и вернулась в лагерь. Ее слова продолжали звучать в моей голове, но, по крайней мере, ушла боль. Настрой альфы подсказывал мне, что жалобы на здоровье его не остановят. Такие, как он, слов на ветер на бросают, поэтому возвращалась я в ожидании расправы. И ложилась на плед рядом с Теодриком тоже, совершенно не послушавшись совета Рины.

Как расслабиться рядом со зверем?

Я не представляла. Кажется, только больше напряглась, когда Дагольф спустя несколько минут потянул волчью невесту за собой, а мы с Теодриком остались в лагере одни. Только тяжело задышала, когда альфа сграбастал меня в свои объятия и уложил на себя.

Расслабиться? Как тут расслабиться, если уже хочется начать отбиваться?

Я замерла перетянутой струной и принялась ждать. Ждать, когда же он приведет в исполнение свое обещание. Ждать, как приговоренный к смерти казнь. Но шло время, и ничего не происходило. Прислушавшись к дыханию зверя и его размеренному биению сердца под моей щекой, я вдруг поняла, что он спит.

Мои глаза широко распахнулись. От такого открытия я едва не скатилась с альфы на сырую землю, укрытую лишь пледом. Не скатилась исключительно потому, что зверь по-прежнему прижимал меня к себе. Даже во сне не выпустил из рук любимую игрушку.

Он что, забыл?

Это была первая мысль. А со второй пришло облегчение. То самое расслабление, о котором говорила Рина. Я не знала, почему зверь уснул, по сути, меня это не касалось: устал он или передумал. А может, ему надоело мое сопротивление. Но провалилась в сон я почти мгновенно. Еще бы, весь день ждать наказания, а сейчас вдруг получить помилование!

Мне снился дом: просторный добротный деревянный. Уютный. И Теодрик, сидящий на ковре возле костра, который был разожжен прямо в центре этого дома. Дым уходил в дырку наверху, согревая и не позволяя задыхаться. Но согревал меня не только костер, сам Теодрик. Его взгляд сейчас был другим, не алчным и порочным, а ласковым, словно любующимся.

Зверь потянулся ко мне и коснулся губами моих губ. С мягкой настойчивостью, будто пробовал наш поцелуй на вкус. Будто сама себе в этом сне не принадлежала, потому что со стоном ответила ему. Подалась вперед, закинув руки ему на шею, обнимая и прижимаясь к мужской каменной груди.

Его ладони заскользили по моему телу, а сам Теодрик опрокинул меня на ковер. Склонился надо мной, задирая мои юбки, и я не была против, лишь шире развела бедра.

Мой разум сопротивлялся тому, что должно произойти даже в этой чужой грезе. Потому что мне такие сны не могли сниться! От них мне становилось горячо. Мое тело распалялось, как тот хворост, подкинутый в костер. От прикосновения и поцелуев. Мне было так жарко, как никогда в жизни.

Обжигающе.

И когда Теодрик накрыл меня собой, я изо всех сил рванула из этого странного сна.

Чтобы очутиться в его объятиях наяву!

Я боком лежала на пледе, а зверь обнимал меня со спины. И он совершенно точно не спал, потому что моя юбка оказалась задранной, а его пальцы блуждали по моим бедрам.

— Тише, — прошептал он мне на ухо, когда я дернулась. — Ты же не хочешь разбудить наших спутников?

Я в немом ужасе широко распахнула глаза, чтобы увидеть спящих по другую сторону от костра Рину и Дагольфа. Девушка тоже спала на вервольфе и об него грелась.

Мне греться было не нужно. Мои щеки обожгло так, словно я умылась кипятком. От смущения и жуткого чувства стыда. Ведь у Дагольфа волчий слух, он может все услышать! Даже шепот Теодрика.

А оглянуться и испепелить наглого альфу взглядом я тоже не могла: он держал меня крепко, распластав по своей широкой груди.

Можно было попытаться отодвинуться, но куда там — он не позволил. Лишь сжал меня крепче в объятиях и погладил нежную кожу внутренней части бедра.

— Я же обещал тебе, Ева, — он говорил тихо, нарочно касаясь губами моего уха и тем самым посылая по телу мурашки. Мурашки страха! Я в ужасе! — Что мы будем вместе сегодняшней ночью.

А еще я в бешенстве.

— Р-р-р, — только и могла прорычать в ответ.

Альфа лишь рассмеялся и провел пальцами по другому бедру, подбираясь к самому главному. Почему-то он медлил. Или дразнил меня.

— Не дергайся, — приказал он, поглаживая мою грудь, которая почему-то тоже оказалась высвобождена из платья. Ощутимо ущипнул за сосок. — Ты уже делала это. Отдавалась мне.

Это разозлило еще больше… И внезапно меня обидело.

— Не у всех на виду, — мой шепот был больше похож на хрип. Волнение и стыд сковали меня посильнее чего бы то ни было, и от этого у меня совершенно сел голос.

— Нас никто не видит.

С этим я могла поспорить, потому что лежали мы как раз в сторону остальной части лагеря. Остальные не видят нас, пока спят. Но стоит им проснуться от любого шороха, и меня сразу заметят. С широко раздвинутыми бедрами, с обнаженной грудью, раскрытую и уязвимую. И облапанную вервольфом.

Это даже унизительнее, чем то, что со мной делал Лиам!

Его пальцы накрыли мою плоть, как это было утром, и внезапно один из них легко проскользнул внутрь меня.

— Надо же, — шею обожгло его горячим удивленным шепотом, — тебя возбуждает эта мысль, что кто-то может нас увидеть?

Кажется, я замотала головой так, что рисковала остаться без нее вовсе. У меня уже не просто щеки горели, горела я вся.

— Или тебе приснился настолько горячий сон? — продолжил гадать мой палач, поглаживая меня на этот раз изнутри. Ночь в шатре запомнилась мне болью и бессилием, сейчас я тоже не могла его остановить, но больно не было. Возможно, потому что между ног было скользко, и палец то погружался в мое нутро, то почти выскальзывал, цепляя какой-то неведомый мне бугорок и посылая по телу снопы искр. — Скажи, я был в нем?

Я едва не свернула шею, но встретилась с альфой взглядом, надеясь без слов передать ему всю силу своей ярости.

— Значит, был, — понял Теодрик с какой-то шальной улыбкой. — Ты меня убиваешь, Ева.

Сейчас я действительно готова была его убить! Дайте мне нож, точно бы вонзила в глотку. Особенно когда внутри меня стало тесно — альфа добавил еще два пальца. Насаживая меня на них, ягодицами вжимая меня в себя.

Я чувствовала этот внушительный бугор, готовый в любой момент заменить пальцы, и не могла понять, почему он медлит. Это было странно, мне не хватало той боли. Не потому что я хотела, чтобы мне в самом деле было больно, просто… Во мне вновь разрасталась эта пустота, которую непонятно что могло заполнить. Жажда, которую мог утолить только… Он?

Толчки пальцами стали более резкими, Теодрик будто нарочно задевал этот бугорок. При этом он то губами прикусывал кожу на моей шее, то теребил соски, ставшие невероятно чувствительными. Я вся стала невероятно чувствительной. Задыхающейся от едва сдерживаемых стонов и всхлипов. Распятая по его телу. Раскрытая. Принимающая. Готовая кричать от той пустоты, что я ощущала.

И я закричала. Несмотря на жгучий стыд и страх, что нас заметят. Что кто-то еще увидит меня такой.

Но мой крик поглотила ладонь альфы, он зажал мне рот, пока перед моими глазами вспыхивали яркие звезды от чего-то такого, что я испытывала первый раз. От чего-то волшебного.

Меня выгнуло дугой, будто раскрывая еще сильнее, а пальцы внезапно сменились плотью вервольфа. Я почувствовала, как он вошел в меня тараном, наконец-то заполняя пустоту. Большой и сильный. И мне стало страшно. По-настоящему страшно от моей уязвимости.

Я инстинктивно сжалась, хотя сейчас мое тело трепетало от испытанных чувств, от непривычной легкости. От влажности между бедер. Не крови, как в прошлый раз, а, кажется, моих соков, что словно масло смазали вход в мое тело.

Если бы даже я хотела этого, я бы не смогла остановить альфу. Он наполнял меня целиком, с тихим рычанием. Продолжая зажимать мой рот сильной ладонью, толкался в меня. Размашисто и не жалея меня. Но сейчас это было иначе, чем тогда, в шатре.

Может, потому что теперь я знала, что может заполнить эту пустоту внутри меня? То, от чего видно звезды даже с закрытыми глазами, а по телу растекаются горячие волны.

Он возьмет свое и оставит тебя в покое. Как-то так сказала Рина.

И я перестала сопротивляться всему происходящему. Просто поняла, что хочу унять этот огонь. Избавиться от этого голодного чувства.

К моему стыду, Теодрик это мгновенно почувствовал. Он перевернул меня на живот, заставил свести колени и вошел в меня снова. Его рывок я почувствовала особенно остро: так наполненность стала только сильнее, отчего я громко всхлипнула. Чтобы тут же почувствовать, как альфа вплел пальцы в мои волосы, дернул на себя и прошептал-прошипел мне на ухо:

— Потише, Ева. Ты же еще помнишь, что мы не одни.

Мое лицо снова вспыхнуло, а взгляд отыскал Рину с Дагольфом. Владыка, помоги! Больше всего на свете я боялась встретиться с ними глазами. Увидеть в их взглядах порицание, издевку.

Но они по-прежнему, спали.

— Предки, ты правда течешь от того, что нас могут заметить! — довольно выдохнул Теодрик, врезаясь в меня резче. — Плохая девочка!

Я же попыталась спрятать лицо в ладонях, только он мне не позволил: вновь дернул за волосы, потянул на себя. Я с размаху врезалась в каменную грудь, едва сдержала крик. Но альфа не остановился, продолжая насаживать меня на себя, но теперь еще и то теребя мои соски, сминая их, то скользя ладонями к соединению наших тел и задевая тот самый заветный бугорок.

Только если раньше мне не хотелось этих ласк, этих касаний на грани боли, этого стыда, что нас заметят… То теперь мне было все равно.

И как я буду смотреть в глаза Рине после этой ночи?

Новые звезды замерцали под веками на очередном толчке Теодрика. Он врезался в меня, и подо мной разверзлась не просто пустота, а целая пропасть, в которую я падала. Или, скорее, небо, в которое я поднималась. Моя душа будто бы воспарила, испытывая неописуемое блаженство, а затем рухнула вниз.

Не знаю, кричала ли я. Я даже не могла вспомнить, закрыл ли альфа мне рот на этот раз. Я пришла в себя, лежа на животе на пледе, и просто хватала губами прохладный воздух ночного леса. Тело ломило, в груди горело, а язык едва ворочался во рту.

Но я подскочила, когда Теодрик положил ладони на мои ягодицы, раздвигая их в стороны.

— А теперь я хочу попробовать тебя здесь.

Нет!

Это дико. Неправильно. Противоестественно. Хотя благодаря тому же Лиаму знала, что мужчины предпочитают такой способ удовлетворения плотских желаний. А еще любят, чтобы их брали в рот. Мерзавец мне много всего поведал, когда мы были в монастыре. Он не мог меня касаться, но наслаждался рассказами о том, что и как он бы со мной сделал, предоставься ему такая возможность.

Я замотала головой и попыталась отползти, но куда там? Все мои попытки пресекли на корню.

— Не бойся, Ева, — прошептал Теодрик, придерживая меня ладонью за талию, а пальцами другой руки скользнув ниже, размазывая мои соки и собственное семя. Вновь задевая чувствительный бугорок.

Мне казалось, что все. Что он заполнил эту пустоту и вновь опустошил меня, но от этой ласки все во мне затрепетало, будто ничего и не было. Точнее, наоборот. Все теперь будто бы чувствовалось острее и ярче.

— Ты хочешь продолжения, Ева, — вервольф накрыл меня собой и укусил за кромку уха, отчего стало и горячо, и холодно одновременно. Горячо от соприкосновения наших тел, холодно — от мурашек, пробежавших по моей спине, когда он окончательно вытащил меня из кокона платья. Сам же Теодрик, кажется, давно был обнажен. — Твое тело не лжет.

Не знаю, что там лгало, а что нет, но мне хотелось его остановить… И не хотелось. Я могла бы сопротивляться, заставь он меня покориться ему силой. Но Теодрик внезапно перевернул меня на спину и коснулся губами моих губ. Не просто коснулся, ворвался в них языком, вовлекая меня в этот новый танец. Вышибая из меня все мысли и слабые попытки собрать свою гордость в кулак. Да и как тут соберешься, если вервольф гулял ладонями по моему телу, то задевая соски, то поглаживая меня внизу? Пальцами вновь погружаясь в меня. Трепещущую. Распаленную.

Я готова была воспарить к небесам, хныкала, когда он менял ритм. Но Теодрик не позволял мне, оттягивая этот момент. И это так было божественно и греховно одновременно, что я далеко не сразу поняла, что мои ноги закинуты на его плечи, а я сама давно насаживалась на пальцы, которые уже там, где еще несколько мгновений назад мне не хотелось.

Заметила, когда ощущения стали острее. Потому что там я была более узкой. Замычала ему в рот, когда Теодрик начал в меня проталкиваться. Боль выдернула меня из этой неги. Точнее, не боль даже, а вот это чувство на грани. Когда хотелось уползти и закрыться. Но своими попытками я только сильнее на него насаживалась.

Во мне не осталось дыхания. Я замерла, пытаясь привыкнуть к этой растянутости и наполненности. Сладкой и острой. Грешной. Порочной. Неправильной и правильной.

А затем он начал двигаться: сначала осторожно, освобождая меня и погружаясь в меня вновь. Затем все мощнее и мощнее. Отвлекая меня от боли, лаская пальцами грудь и чувствительный бугорок. Этот контраст боли и сладости, казалось, просто уничтожал меня. Стирал из летописей этого бренного мира.

Я до крови закусила ладонь в попытке не кричать от переполняющих меня чувств, второй рукой хватаясь за сильное плечо. Запрокинула голову, глядя на звездное небо и темные мрачные тени сосен, склонивших над нами свои ветви. Запрокинула, чтобы не смотреть в колдовские глаза альфы. Дарившего мне блаженство, которое я до сих пор не ведала.

— Да, крошка, — рычал он, когда я выгибалась в его руках. Вбиваясь в меня уже рывками, не щадя, не жалея. Присваивая. Клеймя.

Блаженство наступило внезапно, заполняя пустоту во мне. Заставляя дрожать и биться в этой невозможной сладости. Подниматься на божественных крыльях и падать на плед, в этот лес. В его объятия. Мой крик потонул в поцелуе альфы. Властном, пробуждающем нечто темное в моей душе. Нечто неясное…

Кажется, это был наш общий крик наслаждения, потому что альфа излился в меня следом.

Я не лишилась чувств только чудом, потому что почти не ощущала собственное тело. Оно мне казалось мягким и невесомым. И я была не против того, что альфа меня снова обнимает. Что прижимает к груди. Наверное, мне сейчас было даже все равно, если он захочет продолжения. Я в нем участвовать точно не собиралась.

Мои глаза слипались, пока не закрылись окончательно, погружая меня во тьму. Я даже не уверена, что слышала голос Теодрика:

— Что же мне делать с тобой, Ева?

Может, мне все это почудилось.