Утреннее солнце никогда не сравнится с вечерним. И их не никак нельзя перепутать, даже, если заболеть топографическим кретинизмом и начать путать право с лево, а восток с западом. Всё равно, достаточно будет только взглянуть на это небо, на эти легкие облачка, на сам цвет солнечных лучей, бьющих с этого неба под таким странноватым малым углом, который создаёт такие длинные солнечные кляксы… Вот, кстати, интересно: почему вечером мы больше обращаем внимания на тени и их обилие, а утром на солнечные пятна и их удивительную длину?
Именно за таким вот ярким, радостным пятном света, раскинувшимся, растянувшимся по столешнице я наблюдал, сидя на удобном стуле с мягким сиденьем и высокой спинкой. За пляской мелких пылинок в желто-золотом свете солнечного луча. Любовался тонкой, почти невесомой занавеской, которая слегка колебалась под легкими порывами ветерка, которые вполне правомочно можно назвать нежными. Смотрел на зелёные листья на ветках дерева, что росло за окном… Никак не мог сообразить, кстати, к какой породе принадлежало это дерево: листья его с моей точки обзора одновременно казались похожими и на листья клёна, и на листья дуба, и даже на листья смородины. Такая нечёткость могла быть объяснена тем, что видел их, эти листья сквозь занавеску, которая едва колыхалась и слегка искажала очертания всего, что находилась за ней. Само окно, на котором эта занавеска висела, находилось на изрядной высоте — этаж пятый-шестой, никак не меньше, а значит, и высота дерева была так же не маленькой. Точно не смородина…
— Вы меня вообще слушаете, молодой человек? — прервал плавное течение моих размышлений голос Ректора Академии Магии, в чьём кабинете я нынче и находился. Хотя, наверное, не совсем будет правильным использовать слово «прервал», я ведь не перестал мыслить в том же созерцательном ключе. Да и до этого вопроса, не переставал следить за тем, что этот достойный и уважаемый мужчина мне говорил. Просто, эта вот картина: открытое окно, занавеска, длинные, по-утреннему жёлтые лучи света, полированная столешница — была столь цепляющей, наполненной какой-то внутренней гармонией, вызывающей некие ностальгические чувства и смутные воспоминания. — Я говорю, что догнать два с половиной месяца отставания от сокурсников и программы, будет очень нелегко. Да даже, в принципе — возможно ли?
— Не попробую, не узнаю, — вяло ответил я, не поднимаясь с поверхности стола и своих сложенных на ней рук, на которых я был распластан, словно вяло шевелящаяся на воздухе рыба, выброшенная на берег.
Может быть, это и невежливо, но из меня сегодня, словно бы все кости повыдергали, оставив один только студень, так и стремящийся где-нибудь прислониться и расползтись по горизонтальной поверхности. Вчерашнее опасение оказалось не беспочвенным — мне так и не удалось толком поспать. Растревоженная голова так и норовила подкинуть какой-нибудь «флешбэк» попакостнее, позабористее… Стоило лишь на пару секунд сомкнуть веки и отпустить контроль со своей «мыслемешалки». Словно специально. Словно назло. А уж о кошмарах, что набрасывались, как голодные псы, стоило лишь немного расслабиться и начать погружаться в дремоту, и говорить нечего.
Бессонная ночь. И она не прошла даром: нынче, что глаза мои, что сознание, что эмоции — всё было, словно песком присыпано. Идеальное (сарказм) состояние для сколько-то серьёзных переговоров.
Однако, оттягивать их тоже было не с руки: и время теряется, утекает, как тот же песок сквозь пальцы, и невежливо это. Да и, в целом, такие вопросы лучше всего закрывать сразу.
Что я вообще тут делал и как попал сюда? Довольно просто, на самом деле — пришёл договариваться о закрытии своего «академа». Пришёл в Деканат. Там посмотрели на мои документы, сверились с какими-то списками, что-то уточнили у лиц начальствующих и отправили меня на х… хм, приём к Ректору. Отправили. И я пошёл. И пришёл. И даже был принят. Теперь вот расплывался лужицей по его столу и стулу.
— Не попробую — не узнаю, — заставил я себя вяло пожать плечами. — Академия-то, в любом случае, ничего не теряет: обучение оплачено, дополнительные занятия тоже. Вычет за пропущенные мной дни я не требую.
— Давай на чистоту, Иван, — устало потёр переносицу мой собеседник.
— Давай… — отозвался я на автомате. Но, чуть подумав, добавил. — …те.
Всё-таки, хаметь и переходить на «ты», пожалуй, не стоило. Некоторую дистанцию в общении, пожалуй, имело смысл оставить. Чисто ради удобства.
— Можно на «ты», — заметил мою оговорку Ректор.
— Можно, — снова вяло пожал плечами я.
— Так вот: тебе это точно надо, Иван? — спросил он, проникновенно заглядывая в мои глаза.
— А почему нет? — ещё раз заставил двинуться свои плечи я. — Если бы не желание учиться, то я бы вообще из Диких Локаций не стал бы выползать. С комфортом там обосноваться мне ничего не мешало.
— Но ты в курсе, что являешься не самой желательной персоной в Авалоне?
— Ну, мне на что-то такое намекнули, когда я вышел из здания Телепорта. Но, вроде бы, проблема разрешилась?
— Кстати, про проблему… Что ты сделал с Илоной? — снова потёр переносицу Ректор. Видимо моё состояние «нестояния» было заразным.
— Ничего, — пожал плечами я.
— Ничего? — скептически изогнул одну бровь он.
— Она просто решила покинуть столицу, в которой, итак, уже задержалась дольше необходимого. И отдохнуть где-нибудь на природе. В каком-нибудь спокойном и живописном месте…
— Вместе с мебелью? — продолжил изливать на меня через взгляд волны скепсиса Ректор.
— А почему нет? Отдыхать ведь нужно с комфортом. А мебель вашего общежития, видимо, ей понравилась, — ответил я. — В любом случае, она же оставила Коменданту компенсацию её стоимости?
— Оставила, — хмыкнул Ректор.
— Ну вот! Стало быть — инцидент исчерпан, — вяло улыбнулся я.
— То есть, она всё-таки жива? — отбросил шутливый тон он.
— Жива, — очередной раз пожал я плечами. — Что ей сделается? Я ж не маньяк какой-нибудь.
— Нет. Не маньяк. Всего лишь Маг Смерти с маниакальным психозом, приступами немотивированной агрессии и посттравматическим стрессовым расстройством.
— Ай-ай, Доктор! Не валите диагнозы в кучу: маниакального психоза у меня нет. Это довольно специфическая штука, выражающаяся в постоянно повышенном настроении, выраженной двигательной активности и ускорении мышления. У меня: ни одного симптома из этой «триады» не присутствует. Так что: «Это не наша собака…».
— То есть, с немотивированной агрессией и стрессовым расстройством ты не споришь?
— Глупо спорить с очевидным.
— Но Илона жива?
— Жива.
— А раз она жива, то может вернуться? — отыграл «Кэпа» Ректор.
— Может, — очередной раз пожал плечами я. — Ноги есть — значит может.
— То есть, она даже не ранена? — снова последовало подтверждающее пожатие плечами. — И, когда она вернётся, Авалон снова окажется под угрозой вашего столкновения.
— Господин Ректор, — вздохнул я. — Ну не серьёзно это. Не глупые же дурные дети мы — город разваливать. Кому из нас оно надо? Гарантирую: уж, если мы решим с ней схлестнуться, то специально отойдём подальше. Это же будет в наших интересах: никто не прервёт и не помешает. Не надо будет отвлекаться на посторонних.
— Хотелось бы верить, — ещё раз потёр переносицу он. Видимо, моё состояние — это точно что-то заразное. — Но что с учёбой? Ты же ведь уже взял «академ» на год. К чему теперь эти метания? Через год бы и продолжил учиться?
— «Буст Героя», — ответил ему я. — Вы ведь не могли не слышать о таком явлении.
— Доводилось, — кивнул Ректор.
— Я примерно прикинул, посчитал, и получилось так, что если прожду этот самый год, то, как раз к моему возвращению в Академию по истечении этого срока, и случится очередной «эпизод». Что-то, что помешает мне насладиться получением знаний. И, если я всё-таки хочу учиться, а я этого хочу, то надо «ловить момент» и начать делать это именно сейчас, пока этот самый пакостный «буст» «перезаряжается».
— Какие… интересные рассуждения, — потёр подбородок мой собеседник. — А от маниакального психоза отнекиваешься…
— Что, на неконгруэнтный бред намекаете, да? — с подозрением посмотрел на него я, даже подняв голову от рук, сложенных на столе.
— Ну, согласись, звучит достаточно…
— Бредово, — кивнул я согласно, глядя в его внимательные, но слегка смеющиеся глаза. Правда, «смешинка» эта показалась мне какой-то наигранной, что ли… Глубже, за ней, угадывались серьёзность и даже напряжение. — Вот только, для меня, весь этот ваш мир выглядит не меньшим бредом. Вообще: не исключаю варианта, что лежу сейчас где-то в больнице под капельницей в коматозном состоянии, а всё это, все вы, всё окружающее, весь ваш мир, начиная с Призыва, мне мерещится. Особенно не исключаю, после вчерашнего вечера… Но, что это меняет? Проснуться-то всё равно не могу. А значит: «материя — это объективная реальность, данная нам в ощущениях», как писал Великий Ленин в своём труде «Материализм и эмпириокритицизм».
— Умничаем? — снова потёр переносицу Ректор. Я же опустил голову обратно на руки. Почему-то стало неприятно «давить» виски. Наверное, сказывались вчерашний вечер и бессонная ночь…
— Пожалуй, — ответил я, глядя из-под бровей на своего собеседника, который снова смотрел на меня.
— А я ведь серьёзно, — сказал он. — Город в большой опасности, пока ты здесь. Подумай о тех тысячах людей, которые станут «случайными жертвами». Тех, которые погибнут из-за тебя и твоего эгоизма…
В этот момент, мою измученную голову дернул очередной, не помню уже, который по счёту за последние сутки, «флешбэк». Хоть и яркий, сильный, но всё равно, словно песком припорошенный. Как, впрочем, и всё моё нынешнее сознание.
Лицо демона в поварском фартуке с большущим ножом в одной руке, со свежей маленькой человеческой печенью в другой руке, который оборачивается ко мне от разделочного стола, на котором… не хочется даже описывать, что именно там находится. Тем более, не хочется это видеть…
А «флешбэк» чем противен — тем, что не только «картинку» выкидывает. Нет! Эта дрянь ещё и обонятельные, тактильные, даже вкусовые ощущения, соответствовавшие моменту выдаёт…
Я, привычно уже… хотя, какое может быть «привычно»? К «флешбэкам» невозможно привыкнуть. Так что, судорожно схватился за голову, с силой сдавливая её в районе висков. Зажмурился и сжал зубы, пережидая. Стараясь как-то переключиться, абстрагироваться, изгнать этот мерзостный запах супа, вперемешку с запахом жаркого… из человечины. А что ещё я мог сделать? Только переждать…
Вскоре, отпустило. Хорошо ещё, что не та интенсивность у них нынче. Не такая, как временами бывает, когда перестаёшь помнить, понимать и различать. Когда тело начинает действовать так, как действовало бы там, в той обстановке, которую так подробно и заботливо достаёт из памяти «флешбэк». Ветераны, говорят, в такие моменты за оружие хватаются, стрелять начинают, если есть из чего… ножами орудовать.
Я поднял голову и посмотрел на Ректора, интенсивно растирая виски обеими руками.
— Извините, о чем это мы? — спросил я его.
— О «побочных жертвах», — поморщившись, как от боли, ответил он. И тоже почему-то потёр виски. А потом снова помассировал переносицу. — Пока ты в городе — Авалон всё время под риском уничтожения.
— Вы утрируете, — ответно поморщился я.
— А, если нет?
— А плевать, — стал серьёзен я. — Вы принимаете меня обратно, в действительные студенты? Действующие? Или мне уже начинать поиск рычагов давления на вас и Гильдию Магов?
— Каких ещё рычагов? Зачем?
— Таких, которые заставят вас принять меня. Сомневаетесь в моих возможностях их найти?
— Нет, не сомневаюсь, — опять поморщился он. — Это твоё твёрдое решение?
— Да. Я так хочу, я так решил. И я добьюсь выполнения этого решения, чего бы оно вам не стоило
— «Вам»? — удивился он. — Говорят ведь, насколько я помню «чего бы мне это не стоило».
— А я говорю: чего бы ВАМ это не стоило, — мрачно подтвердил, что он не ослышался и всё понял правильно.
— Ладно, — поморщился Ректор. — Не хочу проверять, насколько далеко ты готов зайти. Ты принят. С завтрашнего дня твой «академ» заканчивается. А до сессии месяц. Не сдашь экзамены — вылетишь. Без возврата внесённых за учёбу средств. Можешь идти, — ещё раз поморщился и потёр виски он. Потом ещё и переносицу помассировал.
Я кивнул ему.
— Спасибо, — произнёс в слух. Потом встал со стула и покинул такой уютный и удобный кабинет, какого у меня никогда не было, а теперь уж, наверное, и не будет никогда. Дел было не в проворот…