Вершина Мира

Глава 4

На рассвете, когда первый свет только пробивался сквозь облака, мы снялись с лагеря и двинулись дальше вниз по долине. После Ак-Суу дорога будто смягчилась, но расслабляться было рано. Каждый шаг каравана отзывался усталостью — вьючные кони спотыкались, люди двигались сдержанно, ещё не отошедшие от вчерашнего изнурительного перехода.

Горная река, которая шла вдоль тропы петляла среди холмов, её шум становился всё громче. Где-то впереди, за изгибом, она набирала силу, и тропа то уходила в каменистые берега, то взбиралась на отроги, где сыпучая галька под ногами грозила унести вниз каждого неосторожного.

К полудню показались первые признаки близости китайских владений: на развилке дороги стоял деревянный шест с привязанным к нему клочком красной материи. Бауржан нахмурился и сплюнул:

— Китайцы метят дорогу. Тут их разведчиков под видом купцов много. Этими тряпками они караванные тропы помечают, броды, переправы. Русский гарнизон есть только в Нарыне, так они тут иногда даже свои мелкие заставы ставить умудряются. День два постоят, и уходят, пока солдаты не пришли. Приучают местных к своему присутствию. Раньше эти земли им принадлежали.

— Вот же падлы… — Луцкий подъехал к шесту и сорвал тряпку — Совсем оборзели!

— Не уймутся никак, — Егоров укоризненно покачал головой — По Пекинскому договору эти земли России отошли больше трех десятилетий назад, а они всё воду мутят.

С каждым часом следов активного движения по тропе становилось больше: свежие следы копыт, остатки костров, брошенные в спешке сломанные корзины. Наконец, когда солнце клонилось к закату, мы наткнулись на небольшую площадку у переправы через реку. Там стояла хлипкая деревянная будка с камышовой крышей, рядом несколько шатров и пять-шесть лошадей.

— А это кто? — сказал Егоров, поправив винтовку на плече. — Застава что ли? Хорошее место выбрали заразы, не обойти.

Из будки вышел человек в сером халате с карабином за спиной. Азиатская внешности и отсутствие уставной формы сразу сказали мне, что это точно не солдаты местного гарнизона. За ним — двое с копьями и старинными ружьями. Они жестами остановили нас. Караван замер, только лошади нервно фыркали и били копытами по камням.

Бауржан тронул повод и выехал вперёд. Он говорил громко и уверенно, на смеси уйгурского и казахского. Главарь остановивших нас бойцов слушал, щурился и кивал. Потом развернул свёрток бумаги и начал что-то показывать Смогулову, время от времени неприязненно поглядывая на нас.

— Грамоте обучен — Луцкий наклонился ко мне и тихо продолжил — Или вид делает. Если грамотный, то не простой это киргиз, зуб даю.

Я наблюдал за сценой со стороны, предоставив проводнику действовать самому. Бауржан уже несколько раз ходил тут, и действовал вполне уверенно. Внешне я был спокоен, но на самом деле в груди немного холодело от того, что ситуация была не понятна.

Минуты тянулись мучительно долго. Наконец собеседник проводника махнул рукой. Один из бойцов что-то крикнул, убрал копьё в сторону, и дорога оказалась открыта.

— Пошли начальник, — обернулся Бауржан, едва заметно улыбнувшись. — Это отряд местной самообороны. Говорят, что банда тут объявилась, грабят караваны и стойбища. Они стоят тут для охраны переправы. Их тут всего семеро кстати.

— Хе! — Луцкий зло рассмеялся, приглаживая усы — Знамо дело, банда! Вот они ента банда и есть! Стригут с мирных кочевников и мелких караванов денежку за охрану. А про тех, кого нагнуть не могут, гонцами до других своих отрядов доносят, чтобы людей побольше собрали и встретили! Взять бы, да проучить засранцев! Вашбродье, нам же нужны киргизские халаты? Сейчас мы их враз организуем!

— Нет Паша, трогать их нельзя — Бауржан тоже усмехнулся — Род у них большой, Акчубак, это потомки Чирика. У них много воинов, если этих обидеть, их бай может захотеть отомстить. В Нарынский гарнизон он разбираться не пойдет, может просто на перевал стрелков отправить. С ними сориться нельзя.

— Восток — дело тонкое Паша — Процитировал я красноармейца Сухова — Прав Бауржан, пусть живут пока, нам они не мешают.

Мы пошли дальше, оставив за спиной местных рэкетиров. Впереди ждала долина Нарына.

На следующий день путь повёл нас всё ниже, и вскоре каменные отроги остались позади. Долина развернулась шире, река Нарын уже не ревела в теснине, а текла величаво, словно зная свою силу. Воздух стал теплее, и мы даже позволили себе снять теплую одежду, которая тяготила плечи на переходах через перевалы.

Однако дорога не стала легче. Под копытами хлюпала раскисшая после дождя глина, лошади вязли, люди ругались, изредка нам и самим приходилось спрыгивать в жижу, чтобы помочь измученным животным. Иногда приходилось обходить заболоченные луга, уходя на сухие пригорки, где дул ледяной ветер. Караван растягивался, и мне приходилось останавливаться, поджидая отстающих.

Ближе к полудню показались первые зимовки киргизов. Над рекой тянулся дым из землянок и юрт, на пригорках паслись стада овец. Хозяева юрт выходили навстречу, приветствовали нас, интересовались новостями, спрашивали — куда мы идём. Слово Я заметил, что про Нарын они говорили как-то пренебрежительно, но вот «Кашгар» звучало у них с особым уважением — город оставался для них и рынком, и источником богатства, и воротами в иной мир. Здесь мы купили немного сушёного курта и кобыльего молока, оставив в обмен старую медь и несколько ножей.

На следующий день мы добрались до самого Нарына. Город встретил нас сурово: деревянная крепостица с частоколом, десяток казённых саманных строений, пара лавок и русская стража у ворот. Для русского человека здесь всё казалось до боли знакомым — русский говор, солдатские шинели, крик приказного. Но стоило отойти от крепости к базару, и обстановка менялась: в толпе мелькали киргизы, уйгуры, китайцы, даже пара бухарцев с тюками красного сукна. Базар уже закрывался, и местные торговцы грузили товар на арбы.

Мы вошли в крепость под вечер. Солнце уже садилось за хребет, и длинные тени от частокола легли на утоптанный двор. Несколько солдат в поношенных гимнастёрках сидели на бревне у казармы, лениво курили махорку. Они глянули на наш караван с любопытством, но без особого удивления — видели, значит, и не такие обозы.

У дверей штаба стоял дежурный унтер-офицер, подтянутый, с длинными усами. Он молча козырнул и проводил нас внутрь.

В помещении пахло чернилами и кизяком, которым топили железную печь. За столом, заваленным картами и бумагами, сидел человек в выцветшем мундире. Поднял глаза, и я заметил морщины у уголков век, будто от вечного прищура на солнце. Это был капитан Николай Алексеевич Обручев — начальник Нарынского военного поста и комендант крепости.

— Караван? — спросил он негромко, подслеповато прищуриваясь, голос у него был спокойный.

— Так точно, — ответил я, снимая фуражку. — С перевала Ак-Суу. Следуем в сторону Торугарта.

— Постойте, вы Волков? — Капитан встал, и обойдя стол подошёл ко мне вплотную.

— С утра вроде был им — Хмыкнул я. — Вас должны были предупредить о нас.

— Простите, не разглядел русскую форму — Смутился капитан — Зрение знаете ли в последний год подводить начало, днем вижу всё ясно, а вечером и в полутьме плывет всё перед глазами.

— Бывает — Пожал я плечами.

Капитану на вид было за сорок, и возрастные изменения органов зрения добрались и до него. Сейчас не делают операции на глаза, меняя хрусталики и удаляя катаракты, и на таких подслеповатых, но ещё крепких мужиков я насмотрелся уже вволю.

Капитан слегка кивнул и встал. Движения его были простые, без лишней резкости, но чувствовалось — человек привык к власти.

— Рад знакомству. Но я так понимаю вы у нас не задержитесь?

— Завтра в путь, — Подтвердил я его догадки — Нужно дойти до Кашгара пока перевалы проходимы. Вот пришел к вам поздороваться, и попросить совета как идти дальше.

— Понимаю…

Обручев подошёл к карте на стене, провёл пальцем по линии дороги, взглянул на меня исподлобья:

— Там дальше после Ат-Башы пусто. Арпа — мёртвая долина. Дров нет, воды мало. А китайцы нынче нервные. Сколько у вас людей и лошадей?

Я коротко ответил. Обручев помолчал, потом слегка усмехнулся:

— Не первый караван, что идёт этой тропой. Но не каждый возвращается. И наши басурмане шалят, и китайские. У меня всего триста бойцов, и как вы сами понимаете, везде мы успеть не можем. Совет мой — держитесь ближе к киргизским и уйгурским зимовкам и не спорьте с китайскими чиновниками. У них бумага дороже стали, а каждый мелкий писарь мнит себя сыном императора. Они любят, когда перед ними пресмыкаются и унижаются. Да и вообще, сами с ними не говорите. Передайте через встречных караванщиков письмо в наше консульство в Кашгаре, чтобы вас встретили. Там люди опытные, они разберутся лучше вас.

Он пригласил меня присесть. Солдат принёс чайник и пиалу. Мы сидели за грубым деревянным столом, слушали, как снаружи завывал ветер.

— Здесь, в Нарыне, — продолжал капитан, — и я имею ввиду не только город, всё решает терпение. Кто умеет договариваться и не спешить — тот живёт долго. А кто думает, что в горах можно силой всё взять… тех мы потом находим по весне и хороним. Я вас не пугаю, ни в коем случае! Просто предупреждаю Исидор Константинович — до самого Кашгара пойдут дикие места, где закона считайте и нет вовсе. А у вас небольшой отряд, хотя и военный, поэтому не рискуйте зря. С любым бандитом можно договорится полюбовно. Поверьте, им тоже не захочется терять людей, вступая с вами в схватку. Так что если нарвётесь, то только переговоры!

Я встретился с капитаном взглядом. В этих серых глазах не было ни угрозы, ни дружелюбия — только опыт человека, слишком много лет прожившего на краю империи. Мне казалось, что я своим присутствием его очень тяготил, заставляя оторваться от привычного уклада жизни. Недружелюбный взгляд был у капитана.

— Спасибо за совет, — сказал я. — Нам пригодится.

Капитан снова кивнул, и разговор был окончен.

В крепости, сославшись на неотложные дела, я задерживаться не стал, отказавшись от ужина в компании офицеров и предложенный ночлег, очень уж гнётшее впечатление крепость и её командир на меня производили. Я только пообещал Обручеву утром перед отъездом забрать почту в русское консульство в Кашгаре. Мы же остановились на постоялом дворе возле базара, где вкусно пахло лагманом, овчиной и дымом. Мои бойцы сушили обувь, лошади отдыхали, люди переговаривались о дороге. Нарын для нас — это лишь перевалочный пункт, задерживаться здесь я и не планировал. Дальше начиналась настоящая дорога — к Ат-Башы, в пустынную долину Арпа и выше, к самому Торугарту. Если верить словам Обручёва, там не будет ни зимовок, ни рынка, ни русских постов. Только ветер, камни и китайские заставы.

Вкусно поужинав, я вышел к реке, посмотреть на чёрные воды Нарына. Они бежали на запад, туда, где уже крепко сидела чужая власть. Впереди была долгая дорога через голые плоскогорья и высокие перевалы, и каждая верста могла обернуться для нас либо удачей, либо бедой. Честно говоря, неизвестность меня пугала.

Наутро мы снялись с постоялого двора, когда над крепостью только начинал рассеиваться туман. Улицы Нарына ещё спали: редкие прохожие спешили к базару, в крепости гремели вёдра у колодца, караульный сонно зевал, опершись на винтовку. Мы миновали ворота без задержки — Обручев, как и обещал, дал знак часовым, и они даже не проверяли наши бумаги, только передали запечатанный и довольно толстый конверт. Капитан нас провожать так и не вышел…

Дорога сперва шла вдоль реки, но вскоре свернула к холмам. Вьючные кони шли с неохотой: сытая свежая трава и овёс, на которые они налегли накануне вечером, обернулась тяжестью в брюхе. Люди тоже были мрачнее обычного — каждый понимал, что дни лёгкой дороги позади.

К полудню показались первые отроги хребта. Дул колючий ветер, срывая пыль и мелкие камешки. На пригорке стояла старая киргизская юрта; из-под войлока тянуло дымом. Старик-хозяин вышел, пригласил нас на чай. Бауржан переговорил с ним: впереди, сказал старик, трава хуже, а ветер сильнее, но дорога верная — к Ат-Башы. Мы оставили ему пригоршню соли и пару медных монет, и пошли дальше.

К вечеру дорога стала заметно пустыннее. Зимовки встречались всё реже, овцы и кони на пастбищах — лишь изредка. Мы остановились на ночлег у каменной россыпи, развели костёр из привезённых вьюком дров и кизяка, но тепла он давал мало. Ночь выдалась холодной, и многие не сомкнули глаз, кутаясь в шинели и бурки.

На третий день показался Ат-Башы. Аул раскинулся в долине, окружённый холмами, над которыми стелился сизый дым. На базаре шум стоял привычный: киргизы торговали скотом, бухарцы предлагали ткани, пара уйгуров толковала о чае. Здесь мы задержались до вечера — пополнили запасы муки и сушёного мяса, купили ещё пару арб с кизяком, чтобы не остаться в Арпе без топлива. С помощью Бауржана купили полный комплект одежды киргизских-кочевников на всех членов команды. Делать эти закупки в Нарыне я не стал, так как не хотел, чтобы Обручев и его офицеры знали о нашем запасном плане.

За аулом Ат-Башы казалось, что любая жизнь заканчивалась. Там начиналась пустая, продуваемая всеми ветрами долина Арпа, о которой говорил Обручев. Ни людей, ни селений, только пожухлая трава, снег и холодные звёзды над головой.

Долина Арпа встретила нас тягучей тишиной и ветром, который не смолкал ни на минуту. Широкое пространство уходило во все стороны, и казалось, что мы идём по каменной чаше. Первый день пути прошёл тяжело. Под ногами и копытами лошадей земля местами проваливалась — мы шли через скрытые под тонкой и сухой коркой болотца. Кизяк, что мы везли из Ат-Башы, уходил на топку быстрее, чем я рассчитывал, и уже вечером в лагере начали экономить каждый лепеш. Костёр едва тлел, и мы предпочли не готовить горячую еду, ограничившись чаем и сушёным мясом.

Ночью было особенно худо. Ветер завывал так, что палатки трещали и едва не срывались с креплений. Конечно, с полярными холодами и ветрами это было не сравнить, однако и теплой одежды, которую я носил в тех краях у меня с собой не было. Люди ворочались, не в силах уснуть, собаки скулили, прижимаясь к сложенным на земле вьюкам. Утром лица у всех были серые, глаза красные от недосыпа.

На второй день дорога пошла выше, и стало заметно холоднее. В середине перехода, сразу после обеденного привала мы нашли страшные следы — обглоданные диким зверьем человеческие кости у кострища. Бауржан сказал, что это дело рук кочевников-разбойников, которые промышляют на дальних пастбищах.

— На большие караваны они не сунутся, — сказал он, осматривая останки мертвеца — но одиноких путников они режут без жалости. Могут позариться даже на пожитки бедняка. Видите, они даже одежду с него сняли.

Его слова и увиденное не добавило нам бодрости. Теперь мы ехали настороженно оглядываясь по сторонам, казаки перевесили свои винтовки на грудь, чтобы всегда были готовы к бою.

К полудню мы наткнулись на стадо диких яков. Животные стояли на ветреном склоне, тяжёлые, мохнатые, и смотрели на нас равнодушно. Для местных это богатство, но добыть их без хорошего ружья и без риска почти невозможно. Егоров только присвистнул: «Вот бы парочку в обоз!», но я покачал головой — времени на охоту у нас не было.

На третий день в Арпе разразилась метель. Небо заволокло серым, ветер поднял снежную крупу, и мы едва различали друг друга в десятке шагов. Дорога превратилась в белую пустоту, и только опыт Бауржана позволил не сбиться с курса. Люди шагали молча, укутанные в шинели, снег хлестал в лицо, лошади с трудом вытягивали ноги. Зима потихоньку отвоевывала у осени эти земли.

Когда под вечер ветер немного стих, мы поставили лагерь за каменным выступом. Там было хоть немного тише. Люди ели молча, лошади дрожали под попонами, собаки лежали клубком, пар от дыхания стлался над ними белым облаком. Я смотрел на этот лагерь и думал: Арпа словно испытывает нас на прочность, а ведь впереди был перевал Торугарту, который гораздо выше и опаснее пройденного нами Ак-Суу.