Вершина Мира

Глава 17

На восьмой день после прибытия к леднику Кхумбу начался первый акклиматизационный выход. До этого мы только готовились, разбивали лагерь, прокладывали тропу по леднику, ставили отметки, но теперь пришло время шагнуть в самую пасть ледяного чудовища.

План был такой: из базового лагеря, расположенного на высоте пять тысяч триста пятьдесят метров, мы должны были подняться через ледник на семьсот метров и организовать первый промежуточный лагерь, переночевать там, а затем подняться ещё на пятьсот метров, снова провести на горе ночь и вернуться в базовый лагерь. На словах выглядело это всё приятной прогулкой. Этакий разминочный выход на две ночи. После этого отдых и подготовка к восхождению. Я решил, что акклиматизация должна быть плавной, и в этом был несомненный плюс, только вот минусов тоже было достаточно, и главный из них заключался в том, что по ледопаду Кхумба нам придётся пройти несколько раз.

Ледопад Кхумбу напоминал застывшее цунами. Он двигался, пусть и медленно, постоянно менялся — некоторые трещины появлялись буквально на глазах, где-то грохотал лёд, и этот гул, передававшийся через ботинки, заставлял сердце биться чаще. За неделю, что мы с шерпами налегке проводили разведку маршрута, мы подготовили тропу до самого верха, однако неожиданные сюрпризы этот ледник мог нам подкинуть в любой момент.

В два часа ночи мы собрались под брезентовым навесом, заменявшим нам столовую. Подъём нам предстоял долгий, и времени поесть до самого вечера не будет, так что ночной перекус — это единственный прием пищи на весь день. Впрочем, и у меня, и у других альпинистов аппетита не было совершенно, я буквально заставлял себя глотать кашу. Наши шерпы тоже были не очень бодры. В этот раз почти всей группе непальских носильщиков и проводников предстояло идти с нами, и идти совсем даже не налегке. С собой мы должны были нести всё снаряжение и продовольствие для организации двух промежуточных лагерей. Вообще шерпам предстояло штурмовать ледник раза три, не меньше. Пока мы будем отдыхать после первого выхода, они должны будут продолжить поднимать груз на верх,

Ровно в три часа ночи я построил всех, кто кого брал с собой, и мы направились к леднику. Я шел первым, а за мной, в темноте, позвякивая палками о камни, двигались остальные. Шерпы двигались молча, будто не хотели тревожить спящее ледяное море перед нами. Небо было прозрачным, как стекло, и звёзды висели над вершинами, будто их прибили к небу гвоздями. Воздух звенел от холода — дыхание превращалось в белый пар, мгновенно оседавший инеем на бородах и усах. Я зябко ежился, но в более тёплую одежду не переодевался. Во-первых, на леднике нужна свобода движения, а во-вторых, я точно знал, что, когда выглянет солнце, мы ещё пожалеем, что оделись слишком тепло. За семь дней к перепадам температур на ледопаде я привык, и мне казалось, что я достаточно изучил его характер.

Вскоре мы вышли к месту, где нам пришлось надевать кошки и обвязки. К тому моменту, когда мы подошли к началу верёвок, уже почти рассвело. Я в последний раз напомнил всем, что наша жизнь в наших руках, и кто отстегнётся от верёвки, тот сам виноват. Я пристигнул карабин, зацепил за трос жумар и полез на ледник. Самая первая верёвка уходила круто вверх.

Наши самодельные жумары своими шипами вскоре приведут все пеньковые канаты, что мы используем для страховки, в негодность и их обязательно придаться менять, но я надеялся, что, хотя бы на этот подъем и спуск для акклиматизации их хватит. Потом шерпы, дополнительно к истрёпанным добавят новые, и таким образом проложенная нами тропа сохраниться.

Мы медленно продвигались вперёд и вверх, попутно наблюдая, как окрашивается в нежно-розовый цвет вершина Пумори. Мы то следовали за верёвкой, плутая в лабиринте ледовых глыб, то топали по ледяным ступеням вверх, то приспускались вниз, то перепрыгивали через небольшие трещины. Через трещины побольше мы ещё во время разведывательных выходов перекидывали лестницы — сколоченные из бамбука и железных полос, сделанных ещё в Катманду. По ним приходилось идти на четвереньках, проверяя каждый шаг и страхуя друг друга. Эти лестницы тоже долго не проживут, так как бамбуку сильно доставалось от заточенных как лезвие ножа кошек, которыми мы пользовались на леднике.

Все держались довольно хорошо, кроме молодого секретаря английского резидента. Вилли очень боялся. Поначалу паренёк храбрился, не показывал вида, но вскоре, самообладание его оставило. Истерика началась у Вилли возле первой лестницы, перекинутой через ледяную пропасть. Шаткая конструкция нависала над бездонной провалом, дна которого не было видно даже при свете солнца. Ничто не могло заставить его наступить на бамбуковые перекладины, ни уговоры, ни просьбы, ни угрозы. Вилли впал в ступор, и смотрел на нас глазами жертвы, окружённой своими убийцами.

— Уходим без него! — Через десять минут попыток сдвинуть секретаря с места, я принял суровое решение — Или догонит нас, или вернётся в лагерь. Или не вернётся, теперь он сам по себе! Терять на него время и рисковать остальными я не буду!

— Вы бросаете меня здесь⁈ — Осознав ужас происходящего, Вилли вцепился в рукав моей куртки как клещ. — Вы не можете так сделать!

— Можем, и сделаем! Или ты думал мы тебя на руках понесём, или из-за тебя повернём назад⁈ — Я приставил острый клюв альпенштока к горлу перепуганного англичанина — Если ты сейчас не уберешь свою руку, я проткну тебе горло и брошу в трещину, щенок! Был бы ты ранен или болен, то я бы потащил тебя на своем горбу пока сил бы хватило, но так как ты просто обыкновенный трус, мне тебя не жалко.

Вилли покорно отпустил меня, и безвольной куклой, заливаясь слезами осел на лёд. Я поправил сбившийся рукав, и быстро перешёл на другой край трещины по ступеням лестницы, даже не прикасаясь к страховочной верёвке. Я был зол и на себя, и на этого паренька, поэтому страх перед высотой на время отступил. Фомин и Норсон осуждающе покачали головам, наблюдая за разыгравшейся сценой.

— Может ему одного из шерпов оставить? — Тихо спросил меня Джек — Пропадёт ведь.

— Кого я ему оставлю? — так же тихо ответил я — Оставим кого-то, недосчитаемся груза, что этот шерп несёт, а нам нужно всё, каждый тюк! Если в себя не придёт и не догонит нас, то ему придётся заночевать здесь. Завтра назад пойдут двенадцать шерпов, и помогут ему спуститься. По-другому не получиться.

— Да правильно ты всё сделал Сидор! — Фомин в отличии от капитана полностью меня поддерживал — Только не надо больше геройствовать и без страховки по этим лестницам ходить! И так всё на соплях держится, а ты скачешь как козёл горный!

— Сам козёл! — Огрызнулся я — Потопали, и так времени много потеряли.

Вилли догнал нас через полчаса. С опухшим от слёз лицом и потухшими глазами, молодой англичанин почти бегом добрался до хвоста группы, и без жалоб и истерик шел замыкающим до самого завершения подъёма по ледопаду. Как он прошел по лестнице, как в одиночку поднимался по ледяной стене, что была сразу за трещиной, он нам так никогда и не рассказал, только с этого дня парень попросту перестал улыбаться. Ледник навсегда поменял его характер.

Идти в большой группе оказалось куда медленнее, чем я рассчитывал. В разведочных выходах, даже не имея страховки и прокладывая путь мы двигались гораздо быстрее, а сейчас ползли словно сонные мухи. Кто-то затупит с верёвкой, кто-то карабин перестегнуть быстро не может, кто-то где-то застрянет. К тому же сейчас мы все были груженные, каждый нёс на себе поклажу килограмм под тридцать весом, и это тоже сильно замедляло скорость нашего передвижения. Шерпы, впервые пользовались альпинистским снаряжением, и, хотя они адаптировались и привыкали быстро, но и им, всю жизнь прожившим в горах, требовалось время чтобы привыкнуть к этим новшествам. На те же жумары и карабины, они смотрели как папуасы на автомат Калашникова.

Было холодно, солнце всё никак не доходило до того места, где шел наш караван. Я начинал замерзать, уже жалея, что довольно легко оделся. Однако продлилось это не долго. Вскоре солнце дошло и до нас, и буквально через полчаса-час началось пекло. Ходить в солнечный день по ледникам — это как на сковородке жариться.

Через какое-то время мы начали раздеваться. Куртки и пончо шерпов перекочевали на рюкзаки, мы остались только в свитерах, а некоторые из шерпов вообще, шли по пояс голыми. И всё равно — было жарко. Мы обтирали перегретые лица снегом, закидывали его себе за шиворот, ложились на лёд, но помогало это не на долго. Солнце сверкало, и только тёмные очки европейских альпинистов, и щелевые инуитские накладки на глаза, которые мы выдали шерпам, спасали нас от его безжалостных лучей.

— Как в Альпах! — Когда мы остановились в очередной раз отдохнуть, выдал Норсон — Красивее ледника я не видел!

— Да — Согласился я, оглядываясь по сторонам — Льда я в своей жизни видел много, но этот ледопад прекрасен!

Я не кривил душой, я действительно так думал. Нас окружали невероятные голубые льдины, разбросанные в самом хаотичном порядке, уходящие куда-то в центр земли ледяные трещины. Всё сверкали и переливалось, как будто мы находились в сказочной пещере набитой драгоценными камнями.

Но красота красотой, а идти надо. То, очень редко, по почти ровным поверхностям с плавным набором высоты, то, что чаще, по крутым ледяным стенкам наверх, и что самое обидное — вниз. Эти хождения туда-сюда ужасно выматывали.

Иногда путь пересекали трещины, через которые надо было перешагнуть. Иногда такие, через которые перешагнуть никак не получалось, через них тоже были проложены лестницы.

Вскоре мне уже казалось, что этот ледник никогда не закончиться. Казалось, что высота набирается как-то особенно мучительно медленно. Постепенно жара спала и снова стало прохладно. Мы снова оделись, а потом и опять начали мёрзнуть. Солнце, ещё недавно пытавшееся нас испепелить, уходило за горизонт.

Но вот позади остались последние трещины, последнее нагромождение льда, и мы выбрались в какое-то более-менее ровное пространство, однако несмотря на это, идти до места, на котором мы планировали разбить наш лагерь, было ещё довольно далеко. Медленно мы ползли вперед, пока не увидели оставленную в предыдущих выходах метку.

Для того, чтобы дойти до нового лагеря, нам понадобилось четырнадцать часов.

Мы все как один буквально рухнули на площадку, где ещё пару дней назад на разведке вбили два железных колышка и навалили турик с полоской парусины. Высота по барометру — около шести с небольшим тысяч метров.

Я сразу раздал команды — без лишних слов, голос уже охрип:

— Готовим две площадки — под палатки, и под кухню.

Шерпы работали как часовой механизм: резали льдорубами полки, натягивали брезент, трамбоваил снег. Наши железяки — кованые колышки и самодельные ледовые крючья — входили в лед с визгом, но держали. Палатки закрепили в восемь точек, оттяжки пустили через ледовые «кошки», вбитые горизонтально, — так меньше вырывает. Этот лагерь и палатки останется тут навсегда, пока его не снесёт ветром или не погребет под собой снег. Спускать вниз мы ничего не будем. Он должен послужить нам и при новом акклиматизационном подъёме, и при штурме вершины, и при спуске вниз.

Кухня была поставлена в первую очередь. Ну как кухня? Это громко сказано: брезент на двух палках и верёвочных растяжках. Поставили две примуса, третью керосинку Фомин утащил к кислородным баллонам и оборудованию, для которого была установлена отдельная палатка. Нам нужно было хотя бы вскипятить чай, чтобы согреться.

Чай, правда, сварился нескоро: вода кипела вялыми пузырями, словно ей тоже не хватало кислорода. Каждая кружка — маленькая победа над горой. Пахло керосином, мокрой овчиной и человечьей усталостью.

Вилли сел, уронив плечи, и молча смотрел в пустоту. Норсон сунул ему кружку:

— Пей. Ты молодец, здесь не стыдно бояться. Боятся все, даже наш железный Волков. Здесь просто нужно делать всё несмотря на страх.

Вилли молча кивнул, руки его дрожали, но он пил.

Я обошёл всех: у кого губы синие, у кого ногти побелели, у кого голова «стянута обручем». Если честно, то Вилли я бы сразу спустил вниз, но по плану — ночёвка здесь. Лёгкая горная болезнь терпима. Для англичанина Фомин приготовил на всякий случай «пробный» баллон с кислородом.

К девяти вечера мы притихли. Пульс у всех — как барабан в строю. Сон пришёл рваный: лежишь, проваливаешься в темноте, хватаешь воздух, и кажется, что вокруг горла затянут обруч. Из европейцев почти никто не спал толком, кто-то стонал, кто-то метался во сне. Ночь прошла мучительно.

Утро выдалось холодным и мрачным. Нам предстоял новый рывок к вершине, ещё на пятьсот метров. Выше идём «облегчёнными», и не в полном составе, но всё равно каждый несет на своем горбу дофига и больше груза — верёвки, железо, бамбуковые шесты для лестниц, штормовые палатки для второго лагеря. Дальше путь не разведан и готовой тропы нет, мы будем прокладывать её по новой, а значить лёгкой прогулки не ожидается. Двенадцать шерпов и Вилли идут назад, а остальные — вверх. Уходящим тоже придётся не легко. Завтра они снова должны будут подняться назад, с новой партией груза.

С трудом запихиваю в себя скудную пайку, состоявшую из риса с мясом и чая. Аппетита нет, еда в горло не лезет. Прощаемся с уходящими, оставляем палатки, часть топлива, два ящика с едой, четыре баллона кислорода, остальное несём дальше.

Картина перед нами открылась величественная. Вчера, когда мы шли в сумерках, нам не было дела ни до чего, а сегодня все задрав головы вверх смотрели на гору. Отсюда, из первого штурмового лагеря впервые открылись взору невидимые из базового лагеря грозные и величественные очертания Эвереста.

Из лагеря путь вверх начинался почти сразу с крутой стенки льда, уходящей под острым углом к небу. С утра стояла тишина — лишь потрескивание льда и глухие удары кошек о поверхность. Воздух был резкий, колкий, будто им можно было резать кожу.

Мы вышли в пять утра. Я шёл первым, за мной — Фомин, двое шерпов и капитан Норсон. Остальные двигались уже по проложенной нами тропе, пользуясь страховкой. Только мы впятером сейчас шли почти налегке, шерпы же сгибались под тяжестью груза.

Первый участок — крутая ступень, примерно в тридцать метров высотой. Лёд был серый, плотный, с прожилками замёрзшего снега. Мы двигались в обвязке, вбивая крючья и крепя к ним верёвки. За стеной начиналась серия ледовых мостов — тонкие перемычки, подтаявшие снизу, по которым приходилось идти на четвереньках, держа равновесие руками. Внизу темнела синяя бездна трещин.

Через час путь вывел нас в хаос ледовых башен — место, которое мы между собой назвали «лабиринтом». Здесь приходилось двигаться зигзагами, перелезая с одной глыбы на другую, используя верёвки и ледовые якоря. Небольшие «мостики» мы укрепляли длинными шестами. Иногда приходилось пробивать новые ступени. Мы с Фоминым и Норсом работали по очереди, один рубит, двое страхуют снизу. Лёд летел мелкой крошкой, оседая на усах инеем. Через час тяжёлой работы мы прошли всего двести метров по высоте.

Солнце поднялось, и ледник засверкал. Воздух стал сухим, глаза резало от бликов. Мы сделали короткий привал на площадке, укрытой от ветра, пили горячий чай из термоса. Температура поднялась выше нуля, и ледяные стены начали поскрипывать, оседать — гора просыпалась.

Отсюда оставалось ещё около трёхсот метров до площадки, где мы собирались поставить второй лагерь. Этот участок оказался самым опасным: длинный траверс под наклонённым сераком. Любой обвал — и нас смело бы в ледяную пропасть.

На узкой ледовой полке, защищённой естественной стеной, я наконец подал команду остановиться. Высота — около шестисот пятидесяти метров над первым лагерем, общая отметка — примерно шесть тысяч восемьсот. Здесь почти не было ветра, только редкий воздух давил на грудь.

Шерпы сразу начали вырубать площадки под палатки, мы ставили крючья и растяжки. К вечеру лагерь два стоял: четыре палатки, укреплённые снежными стенками, флаговый шест с полоской ткани, ящики с газолином и керосином, и два баллона с кислорода.

Ледопад Кхумбу, лежал теперь далеко внизу, словно живое море, замершее в движении. С высоты он казался обманчиво безвредным. Ночь опять пришла мучительно. Палатка дрожала на ветру, примус выл. Вдали, над Пумори, вспыхивали молнии — сухая гроза на высоте. Спали так же, как и вчера — обрывками. Но к утру я увидел главное: что акклиматизация идёт успешно. Да, ломит виски, гудит грудь, но всё терпимо, ни у кого не проявились острые приступы горной болезни.

На рассвете мы пошли вниз.

Спуск всегда коварней подъёма: ноги были ватные, внимание расползалось. Солнце быстро размягчило перемычки, и там, где вчера мы шагали без опаски, теперь всё «играло». Лестницы шатались под кошками. И тем не менее к вечеру мы ввалились в базовый лагерь — обледенелые, грязные и счастливо голодные.

— Два дня отдыха, и идём ставить третий лагерь, на семь тысяч сто метров. — Уже немного отдохнув, мы собрались за ужином, и я делился с командой дальнейшими планами. — Ставим, спускаемся снова, отдыхаем. Через три четыре дня, если погода позволит, идем с ночёвками к восьми тысячам и ставим штурмовой лагерь. Смотрим по состоянию и опять же погоду, если всё будет нормально, пойдём на штурм! Наши шерпы, пока мы будем отдыхать, будут носить в высотные лагеря всё необходимое для организации дальнейшего восхождения.

— Почему нельзя пойти на штурм сразу? — Норкс как будто забыл, что он приставлен к нам в качестве шпиона, сейчас он с азартом в глазах смотрел на меня как на всезнающего миссию. — Мы же чествуем себя хорошо, и погода нормальная!

— Потому мы и чувствам себя нормально Джек, что делаем всё правильно! — Я не стал напоминать капитану о его статусе, помощник из него вышел отличный — акклиматизация должна быть постепенной, иначе нам никакой кислород не поможет. В штурмовом лагере, на восьми тысячах нам придётся провести как минимум одну ночь. Мы её не переживём, если резко пойдём вверх без подготовки.

— Всё понятно доктор, я этого просто не знал — мои слова Норсон воспринял как истину в последней инстанции. Ни каких сомнений или возражений — Вам виднее, вы тут главный.

— Вот именно! — Я хмыкнул, оглядывая первопокорителей Эвереста — Я главный, и если я увижу, что кому-то из вас не позволяет здоровье идти дальше, я разверну вас без всякой жалости! Жизнь важнее, чем Эверест!

Ветер дёрнул полог палатки, как будто подтверждая мои слова. Я усмехнулся: гора, похоже, со мной согласна! И мне кажется, что она не возражает, чтобы я был у неё первым!