Вершина Мира

Глава 2

Я несколько раз организовывал полярные экспедиции, но впервые на мою долю выпала организация сухопутного конно-пешего похода. А между тем, различия между ними были огромными. Начиная от способа передвижения на маршруте, и заканчивая питанием и снаряжением.

Да взять хотя бы продовольствие. В полярных районах ты не переживаешь за сохранность продуктов, они отлично хранятся при минусовой температуре, к тому же основным продуктом питания как для человека, так и для собак выступает мясо и жир. Тот же пеммикан хранится очень долго, и является незаменимым источником калорий и витаминов, конечно если правильно приготовлен. Главное — обеспечить ему сухое место хранения. Однако в условиях длительного путешествия по пересеченной горно-степной местности и при плюсовой температуре сохранить его всё же проблематично. Перемена погоды, дожди, туманы всё это приводит к тому, что пеммикан быстро покрывается плесенью и употреблять в пищу его становится невозможно. Альтернатива этому — мясные консервы, но они слишком тяжелы, для перевозки большого объема на вьючных животных. Мясной порошок вообще не пригоден для использования. Через двадцать четыре часа после вскрытия банки он уже слипается в комки, а еще через сутки начинает цвести и издавать запах. В это путешествие, по совету моих проводников мы взяли сушенное мясо, нарезанное тонкими ломтиками. Правда, оно занимало много места и это не спасало его от плесени, но все же его можно было употреблять в пищу. Перед тем как класть мясо в котел, его надо было опалить на огне; тогда плесень сгорает и мясо становится мягким и съедобным. С сухарями — тоже самое. Как объяснил мне Паша, хлебные сухари казаки брались с собой в длительные походы только в сухое время года, осенью и зимой. Летом они жадно впитывают в себя влагу из воздуха, и чем больше их прикрывать брезентами, тем скорее они портятся. Вместо сухарей мы взяли муку, её гораздо легче сохранять. Для этого следует кулек с мукой снаружи смочить. Вода, проникшая сквозь холст, смешивается с мукой и образует слои теста в палец толщиной. Таким образом получается корка, совершенно непроницаемая для сырости; вместе с тем мешок становится твердым и не рвется в дороге. И таких нюансов было величайшее множество, при чем касались они почти каждого этапа подготовки экспедиции.

Кстати о продуктах, получили мы их с гарнизонных складов и были они отменного качества. Общий запас продовольствия, которое мы брали с собой, был рассчитан на месяц пути и состоял из муки, сушенного мяса, галет, риса, масла, сухой прессованной зелени, соли, перца, горохового порошка, клюквенного экстракта, сахара и чая.

Моими помощниками в походе по распоряжению командира Туркестанского полка были назначены штабс-капитан Михаил Егоров в качестве военного топографа, и подпоручик Евгений Бочкарев, в обязанности которого входило собрать энтомологическую коллекцию, заведывание хозяйством и фуражным довольствием лошадей. Кроме того, в состав экспедиционного отряда вошли шесть туркестанских стрелков (Попов, Звонарев, Николаев, Хамзин, Игнатьев, Гнусов) и четыре семиреченских казака (Чернов, Хабаров, Аксёнов, Кожевников). Со мной и моими проводниками, наш отряд насчитывал как раз пятнадцать человек, именно на такое количество членов экспедиции у нас было разрешение от Китайских властей.

Мне предоставлено было право выбора стрелков и казаков из всех частей, расквартированных в Пржевальске, кроме саперного взвода и батареи горной артиллерии. Благодаря этому в экспедиционный отряд попали лучшие. В путешествие просилось много людей. Я записывал всех, а затем наводил справки у ротных командиров и исключал жителей городов и занимавшихся торговлей. В конце концов в отряде остались только охотники и рыболовы. При выборе обращалось внимание на то, чтобы все умели плавать и знали какое-нибудь ремесло.

Приведенных с собой мулов мы оставляли в гарнизоне, вместо них нам предстояло взять лошадей в казачьей сотне. Я, Бауржан, Луцкий и прикомандированные казаки коней уже имели, но нам нужны были кони для моих помощников и стрелков, а также двенадцать вьючных лошадей, привычных к переноске грузов.

Лошадей отбирал я лично при помощи Бауржана, так как казачий сотник не горел желанием расставаться с хорошими животными. Луцкий мне в этом деле тоже был не помощник, казак не хотел портить отношения с руководством сотни.

Мы начали обход коновязей и конюшен едва рассвело, чтобы успеть до выхода сотни на «учения», которые сотник стал проводить с завидной регулярностью, едва я заикнулся о том, что коней выберу сам. Вчера мы припозднились, и застали в стойлах только старых и больных кляч, так как остальных лошадей казаки вывели в степь и вернули на место только поздней ночью.

Бауржан шел впереди, прислушиваясь и приглядываясь. Он знал: по звуку дыхания и по походке даже в тесной конюшне можно отличить крепкого степного коня от забитой и хилой скотины.

— Вот этот, серый, видишь? — он указал на приземистого мерина. — Невысокий, зато спина крепкая, под вьюк самое то.

Я кивнул. Мне нужны были не красавцы для парада, а выносливые труженики, способные тащить по несколько десятков пудов и не падать через три перехода. Но всякий раз, как мы выбирали подходящего коня, рядом словно из-под земли возникал казак и вежливо, но твёрдо заявлял:

— Этого брать нельзя, мокрец у него!

Бауржан хмыкал, но спорить не стал, я же под настороженным взглядом казака и не смотря на его возражения просто осмотрел мерина и сделал запись в блокнот. Мы шли дальше, и снова одно и то же: приглянувшийся мне вороной жеребец вдруг оказывался «хромым», гнедая кобыла — беременной, и так далее и тому подобное.

Луцкий держался в стороне, переглядываясь с казаками и делая вид, что не слышит наших препирательств.

— Не нарывайся, Исидор Константинович. — Шепнул мне Паша, когда я оказался с ним рядом — Они и рады бы отдать тебе лошадок, но ты всё лучших ищешь. Не по-христиански это, оставь, они сами тебе коней подберут.

— Видел, я этих лошадок, что нам пихнуть хотят! Одни инвалиды да старики! — Я зло усмехнулся — В экспедиции сдохший конь равен погибшему человеку. Ты потом вьюки потащить, вместо павшей лошади⁈ Я не собираюсь довольствоваться падалью!

К полудню вокруг нас собралось уже с десяток казаков, каждый раз выдумывающих новые отговорки. Тогда я уже не выдержал:

— Слушай хорунжий, — обратился я к единственному присутствующему среди казаков офицеру, — что ж выходит, в сотне коней триста голов, а нам ни одного не дашь? Неужто все больные?

Казаки переглянулись. Их шутливые ухмылки выдавали, что дело не в «болезнях», а в нежелании отдавать крепких коней чужакам. Для них наши отряды — временные гости, а конь — богатство.

— Давай мы тебе сами здоровых подберем Исидор Константинович? — Широко улыбнулся хорунжий, лихо подкрутив ус — Видно же, что ты в конях не разбираешься, всё к квёлым подходишь. Да и степняк твой, коней только на мясо выбрать могёт, в этом он здорово сечёт должно быть. Давай мы тебе подмогнём, а?

— Квелые говоришь? Серый мерин, у которого мокрец — шерсть возле копыт сбрита ножам, а не сама по себе выпала! У вороного камень в подкове, специально вбитый, вот он и «хромает»! Гнедая кобыла беременна не больше чем ты сам хорунжий! Мне продолжать⁈ Ты чего мне тут сказки рассказываешь⁈ — Я достал из сумки бумаги с подписью командира Туркестанского полка и громко зачитал распоряжение — «На право выбора лошадей предоставляется полное содействие. Отказ или укрывательство считаются нарушением воинской дисциплины». Мне чего, рапорт на тебя написать за саботаж? Или может быть в санитарное управление телегу накатать, что вы тут весь свой парнокопытный транспорт до цугундера довели, чтобы вас сняли с должностей к чертовой матери и под трибунал отдали⁈

Гул в конюшне стих. Хорунжий покраснел, но спорить уже не решился. Пришлось вести нас дальше, к задним стойлам, где стояли настоящие рабочие — низкорослые, жилистые, с широкой грудью и крепкими ногами. Не красавцы, но как раз те, что нужны для вьюков. Лошадей в итоге я отобрал самых лучших.

Я понимал: казаки этого так не оставить, и не ошибся, вечером в мою квартиру постучались Чепнов и казачий сотник Мерзляков.

Сотник Мерзляков вошёл первым, сняв папаху и пригладив седые усы. За ним — Чепнов, с насмешливым блеском в глазах. Я пригласил их сесть, но сам остался стоять у стола, чтобы не создавать впечатления, будто мы собрались вести дружеские беседы.

— Ну что, Исидор Константинович, — начал Мерзляков тягуче, — не по-людски это выходит. Ты охфицеров моих перед казаками позоришь, бумаги размахиваешь, словно мы тут саботажники какие. Коней взял, лучших, а мне чем теперь службу тянуть?

— Службу, говоришь? — ответил я спокойно. — Служба твоя в Пржевальске, на кордоне, да в дозоре. А моя — через перевалы, болота и степь, куда твои казаки по доброй воле не сунутся. Мне люди и кони нужны живыми, а не списанными. Но и я не враг тебе, сотник. Давай договариваться по-правде. Чего ты предлагаешь?

Мерзляков кивнул, но глаза его прищурились:

— По-правде говоришь? Тогда слушай. Мне не хочется, чтобы о моей сотне пошёл слух, будто мы коней чужакам хуже навоза отдаём. Люди у меня гордые, и без уважения дело не пойдёт.

Я налил по чарке дешёвой водки, что стояла на столе, и протянул сотнику.

— Уважение я ценю. Коней твоих я не красть пришёл — я с ними к черту на кулички пойду. Так что так: тех двенадцать вьючных, что я выбрал, пусть останутся за нами, остальных сами подберите, только чтобы хороших! Вьючные седла с нагрудниками и шлеями тоже хорошие дашь. — Я вспомнил наставления Бауржана и продолжил, перечисляя по памяти — Особое внимание обрати на седельные ленчики. Дужки их чтобы высокими были, полочки правильно разогнутыми и потники из лучшего войлока — толстые и мягкие. Недоуздки крепкие выделишь, с железными кольцами, торбы и путы, ковочный инструмент и гвозди, запас подков по три пары на каждого коня и колокольчик для передовой лошади, которая на пастбище будет весь табун за собой водить. Кроме того, для каждой лошади — головные покрывала с наушниками чтобы от мошки коней укрывать. Фураж кстати не забудь. И тогда — по возвращении я распишу в рапорте, что лучшие лошади, что помогли нам пройти маршрут, были даны сотней Мерзлякова.

Чернов хитро усмехнулся и подмигнул мне, а сотник слегка подвис от моей речи, но потом решительно стукнул ладонью по столу. Он поднял чарку, выпил залпом и вздохнул:

— Вот так бы сразу, Исидор Константинович. Бумага бумагой, а слово офицерское — крепче печати. Считай, что договорились! Эх, ограбил ты меня конечно, но чего уж теперяча. Кстати, разобраться бы надо, подмоги по дружбе. Казаки говорят, что в конях ты селен, их уловки на раз вычислил, а вод Луцкий, сучий потрох утверждал, что ты в лошадях не разбираешься. Соврал мне выходит стервец?

— Я ездить на них при нем учился, до этого всё как-то на собаках доводилось, вот он и подумал, что я коня в первый раз в жизни вижу — Усмехнулся я — Но ты не забывай, что я ветеринарный доктор вообще-то. Да и твои казаки тоже хороши, собрали всё до кучи: тут тебе и сап, и мыт, лишай, мокрец, бешенство, при этом беременные все поголовно, даже кони. Жуть сплошная, остается только конюшню запереть и сжечь, чтобы эта зараза и звериная содома на волю не вырвалась. Тут и дурак бы догадался, что его за нос водят, не то что профессиональный ветеринар.

Чернов заржал, а сотник красный как рак готов был провалится сквозь землю от стыда и злости.

— Вот же уроды… — Прошипел он сквозь зубы — ну ниче, я их научу уму разуму, нагайка по заднице получат, впредь наука будет!

Мы ударили по рукам, и напряжение спало. Чепнов, который до этого не произнес и слова, одобрительно кивнул мне, пока сотник не видел и тоже взял чарку со стола. Вечер закончился за неторопливым разговором, в котором казак и начальник гарнизона пытались выведать, куда именно мы держим путь.

Казаки слово сдержали. Всё что я просил нам было выделено, и даже более того. Давешний хорунжий лично привез мне вьюки и походные ящики.

Вьюками были брезентовые мешки, а походные ящики были обиты кожей и окрашены масляной краской. Такие ящики, по словам Луцкого были чертовски удобны, их можно было крепить к упряжи, они помещались в лодках и на санях. Они будут служить нам и как сидения на привале и рабочими столами. Если не мешать имущество в ящиках и не перекладывать его с одного места на другое, то очень скоро запомнишь, где что лежит, и в случае нужды расседлаешь ту лошадь, которая несет искомый груз.

Из животных, кроме лошадей, в отряде еще были две собаки, что мы купили на местном базаре. Собак я назвал Маньяком и Молчуном, в честь моих старых псов. Они были беспородными, но довольно крупными, по складу и по окраске напоминающие волков. Новым хозяином они меня признали сразу, получив легкую трепку за не послушание и поев из моих рук. Я легко нашел с ними общий язык, сказался мой опыт обращения с ездовыми псами.

Научное снаряжение экспедиции я привез с собой из Петербурга и состояло оно из следующих инструментов: буссоли, шагомера, секундомера, двух барометров-анероидов, гипсотермометров, термометров для измерения температуры воздуха и воды, анемометра, геологического молотка, горного компаса, рулетки, фотоаппарата, тетрадей, карандашей и бумаги. Так же у нас были ящики для собирания насекомых, препарированные инструменты, пресс, бумага для сушки растении, банки с формалином и т.д.

Кроме научных инструментов, в отряде имелись и инструменты плотницкие, столярные, сапожные и обширный набор шанцевого инструмента. Еще в Петербурге я собрал набор хирургических инструментов (бритва, ножницы, пинцеты, ланцеты, иглы, шелк, иглодержатель, ушнои баллон, глазная ванночка, шприцы) и значительное количество перевязочного материала с лекарствами, так как в качестве врача в экспедиции придется выступить мне.

Все стрелки и казаки были вооружены трёхлинейными винтовками кавалерийского образца. На каждого было взято по пять сотен патронов. Кроме этого оружия, в экспедиции были две винтовки системы Винчестера, мелкашка, двуствольный дробовик, а у каждого из офицеров и у меня было ещё и по нагану, у казаков имелись штатные шашки.

Снаряжение стрелков состояло из следующих предметов: финские ножи, патронташи, носившиеся вместо поясов и небольшие кожаные сумки для разной мелочи (иголки, нитки, крючки, гвозди и т.д.). Холщовые мешки с бельем стрелки приспособили для носки на спине. Вес вьюка каждого участника экспедиции равнялся пятнадцати килограммам. Летняя одежда стрелков состояла из рубах и шаровар защитного цвета и легких фуражек. Нарукавники, стягивающие рукава около кистей рук, летом служили для защиты от комаров и мошек, а зимой для того, чтобы холодный ветер не задувал под одежду. Все участники похода были обуты в кожаные сапоги. На зиму были запасены шинели, теплые куртки, фуфайки, шаровары, шитые из верблюжьего сукна, шерстяные чулки, башлыки, рукавицы и папахи. Зимняя обувь — унты. Казаки были одеты примерно так же, только дополнительно имели бешметы и бурки.

В качестве лагерного снаряжения мы брали с собой брезентовые палатки, тенты и комарники. Вместо постели у каждого имелись тонкие войлоки, обшитые с одной стороны непромокаемым брезентом, и одеяла.

День выступления был назначен на воскресенье, и с самого утра весь гарнизон Пржевальска словно оживился. На плацу собрались офицеры, нижние чины, даже женщины и дети — провожать наш отряд. Лошади, гружённые вьюками и ящиками, нетерпеливо переступали копытами, звякали удилами и трясли торбами с овсом.

Командир гарнизона лично вышел на проводы. Он сказал короткую речь, напомнив стрелкам и казакам, что честь части теперь в их руках, а мне пожелал здоровья и благоразумия. Стрелки один за другим пожимали руки своим товарищам, остающимся в городе. В этих рукопожатиях было больше, чем простое прощание — молчаливое обещание вернуться живыми. Казаки же прощались на свой лад: перекрестились, крепко обнялись и обменялись короткими фразами, как будто уходили не на два года, а в простой патруль.

Толпа горожан двигалась следом за нами до самой городской окраины. Женщины махали платками, дети бежали сбоку, стараясь дотронуться до лошадей. Кто-то перекрестил нас на дорогу, кто-то громко выкрикнул пожелание удачи.

Я обернулся и снял фуражку, поклонившись оставшимся в гарнизоне. Потом махнул рукой — и мы двинулись дальше, в степь, туда, где нас ждали перевалы и неизведанные земли.

Солнце только поднималось над Тескейскими горами, и длинные тени наших людей и лошадей ложились на дорогу. Так начинался наш конно-пеший поход.