Вершина Мира

Глава 11

Из Лхасы дорога к Непалу тянулась длинной цепью перевалов и ущелий. Караваны, нагруженные шерстью, солью и благовонными травами, тянулись по узким тропам, где шаг в сторону означал гибель. Мы шли по тропам, которые контролировали монастыри и нам приходилось платить всюду — взятка или дар были обязательным пропуском.

Путь шёл через Гьянцзе, затем к перевалу Ньялам Тонг Ла — более пяти тысяч метров высотой. Здесь воздух был редок, ночами замерзали бурдюки с водой, а ветер сбивал с ног даже самых крепких яков. На вершине стояли чортены, обвязанные молитвенными флагами, и каждый караван бросал в сторону гор щепоть ячменной муки, чтобы задобрить духов.

Дальше дорога резко уходила вниз. Суровые тибетские каменные плато сменялись ущельями, где шумели быстрые реки, появлялись первые леса из рододендронов и можжевельника. Воздух становился влажнее и мягче, а на тропах встречались уже непальские носильщики — жилистые мужчины с тюрбанами, которые вели своих мулов и вьючных пони.

Пройдя границу Тибета и Непала, мы с Арсением сменили свои халаты погонщиков на европейскую одежду, сбрив надоевшие бороды. Теперь мы были просто путешественниками, идущими с караваном, и это преображение не могло нас ни радовать. Нам больше не приходилось следить за животными, заниматься обустройством лагеря, а Бауржан перестал быть номинальным лидером каравана. Дополнительно нанятые тибетские погонщики яков заняли наше место обслуживающего персонала.

Теперь мы шли не скрываясь. Да, власти Непала тоже не приветствуют в своих краях чужестранцев и так же, как и тибетцы придерживаются политики изоляции, однако не так строго. Английские миссии действуют в Непале уже несколько лет.

У моста через бурный приток реки Сун-Коси стояла сторожевая застава. Каменные ворота, украшенные выцветшими рисунками богов-защитников, и навес, под которым сидели непальские сборщики податей. Их сразу было не спутать с тибетцами: смуглые лица, яркие куртки поверх белых рубах, на головах — шапки топи. На сторожевой вышке я заметил гуркха в шерстяной шинели европейского образца с карабином «Мартин-Генри» и широкополой шляпе, сдвинутой на бок.

— Здесь нас точно остановят — Шепотом уже, наверное, в сотый раз инструктировал меня Фомин — Показываем твои бумаги о посвящении в рыцари и требуем доставить в британскую резидентуру в Катманду. На границы стражники скорее всего не смогут прочитать, что в наших бумагах написано, так что отправят дальше. Всё основные маршруты идут в Непал через Индию, и именно там стоят все самые подготовленные пограничные чиновники, эти же встречают только караваны и паломников из Тибета, европейцев они точно не ждут. Наверняка они даже не знают, как выглядит официальный пропуск. Держись уверенно, но сильно не наглей. Нам главное, чтобы нас тут не развернули, до столицы дойти и на прием в резиденцию рана попасть, а там пусть высылают!

— Да помню я! — я огрызнулся в ответ, так как очень нервничал — Пристал как банный лист к жопе!

Как и ожидалось, нас остановили. Караван тут же окружили вооруженные гуркхи, на этой заставе их было пятнадцать человек. Непальские чиновники осмотрели караван, заставили показать вьюки и бумаги. От Бауржана потребовали заплатить пошлину «за проход и за безопасность» — в серебряных рупиях или в товарах. Скрипя зубами Бауржан вынужден был отдать два вьюка чая.

Нас с Арсением отделили от каравана едва поняв, что мы европейцы. Один из чиновников, с помошью солдата гуркха говорившего немного на английском, сразу поинтересовался, откуда мы. Услышав про Хотан и Лхасу, он недоверчиво покачал головой:

— Белые редко доходят живыми. Кто вы, и по какому праву перешли границу? У вас есть официальный пропуск?

Отвечать я ничего не стал, врать я совершенно не умею. Я залез в свою походную сумку и вытащил ворох бумаг. Красивая бумажка с подписью короля Англии и печатью двора перекачивала в руки непальца.

Прав был Арсений, как выглядит официальный пропуск от британской резидентуры чиновник не знал, как не знал он и письменного английского. Повертев в руках мою грамоту о просвещении в английские рыцари, он сунул её гуркху. Пожилой солдат, который очевидно когда-то служил в британском гурхском полку, смог разобрать в тексте только моё имя, приставку «сэр» и подпись короля. Собравшись кучей, и почти не обращая на нас с Арсением внимания, пограничные чиновники и старший гуркхов о чем-то оживленно заспорили.

— Не прокатит наша липа, как пить дать не прокатит! — Я повернулся к Арсению — Смотри какие у этих гуркхов ножики большие и острые, сейчас поймут, что мы их обманули и нашинкуют в мелкий винегрет!

— Не должны… — Не уверенно ответил Фомин, напряженно всматриваясь в лица непальцев, которые решали нашу судьбу — В крайнем случае назад повернут. Непал не будет обострять отношения с европейскими странами, убивая их подданных на своих границах.

— Да? — Скептически переспросил я, украдкой глядя на Бауржана, которого с его яками и погонщиками уже отпустили.

Караван переходил мост через горную реку. Теперь разведчик-казах нам ничем помочь больше не мог. Его путь лежал в долину реки Сун-Коси, и дальше ему хода нет. Там, на огромном базаре, организованном специально для тибетских торговцев ему предстояло продать свой товар, и возвращаться в Тибет. Только непальским караванам разрешалось идти дальше в глубь страны. Бауржан обернулся, и незаметно кивнул мне головой, прощаясь. Увидимся ли мы с ним ещё когда-нибудь? Не знаю…

Наконец совещание закончилось, и к нам направился всё тот-же чиновник, в сопровождении четырёх солдат. Я внутренне напрягся, когда бойцы встали у нас с Арсением за спиной, сняв винтовки с плеч.

— Вы должны сдать все вещи! — Совсем не дружелюбно начал непалец — Оружие, любые бумаги, бинокли, приборы, провизию и походные сумки! Ни с кем кроме сопровождающих не разговаривать, не передавать, не дарить и не принимать подарки, в селения не заходить, записи и зарисовки не вести, от маршрута движения не отклоняться! Сегодня вы останетесь на заставе, а завтра под конвоем и в моем сопровождении отправитесь в Катманду! За нарушение правил — немедленное выдворение в Тибет!

— Благодарю — С трудом собравшись ответил я — С нами проблем не будет, не переживайте.

— Хорошо, — сказал чиновник и, не дожидаясь нашего согласия, махнул рукой. — Всё сдайте сейчас.

Нас обыскали как преступников. Солдаты гуркхи разложили на куске парусины наши вещи: потёртые карты, записные книжки, компас, фляги, мешочки с чаем и сыпучим рисом. Они щупали шёлковые платки, котомки, трясли кожаные кошельки, рассматривали увеличительное стекло и зажигалки — вещи, которые для нас были привычными атрибутами пути, а для них — нелепые и подозрительные предметы чужого мира. Один из молодых гуркхов, с детским восторгом крутанул в руках мой складной нож и долго разглядывал блеск лезвия. Я пытался смотреть спокойно, но пальцы дрожали.

В сторожевой хижине не было окон — только щели, через которые слышался вой реки и стук копыт. На дощатом полу расстелили простую солому, и мы улеглись рядом, завернувшись в плащи. Ночь была шумной: разговоры, пение молитв, скрип снаряжения, а вдалеке — блеяние овец. Я думал о Бауржане, о том, как он, едва распрощавшись, ушёл в свою долину с яками и товарами; о том, как легко он заплатил за проход двумя вьюками чая, и я ему завидовал почти черной завистью. От него отстали, и он сможет вернуться домой, а мы, должны были теперь идти под строгим надзором и конвоем туда, где наш обман несомненно раскроется. А вот когда он раскроется… что будет тогда не хотелось даже думать.

Перед рассветом пришёл старший офицер заставы — сухой, с морщинистым лицом. Как только он проснулся, первым делом проверил, что мы на месте. Когда я встал, и попытался выйти, чтобы оправиться, он остановил меня и строго, на ломанном английском произнёс:

— Еду вам принесут сюда! Не выходить!

— Да мне бы поссать — начал я, но сразу понял, что он меня не понимает. Пришлось объяснять жестами.

В туалет, а точнее на помост над обрывом реки, который им служил, меня отвели всё те же два молчаливых гуркха, которые сопровождали меня вчера.

Едва рассвело к заставе подъехала вереница из трёх яков, на которых солдаты погрузили наши вещи и несколько мешков, очевидно с провизией и лагерным снаряжением. Конвой состоял из шести гуркхов: трое шли во главе, трое — позади, чиновник же, имя которого мы так и не узнали, встал рядом с погонщиком, и жестом указал нам на место возле себя. Перед отъездом, нас с Арсением заставили расписаться в описи изъятых вещей, которая была составлена на урду. В папку с этой описью начальник конвоя положил и мою грамоту. Мы двинулись.

— Вот видишь, никто нас убивать не собирается — прошептал мне Арсений, когда конвой пересёк мост — Главное — не делать глупостей по дороге.

— Не разговаривать! — Непальский чиновник обернулся к Фомину, и ткнул в него пальцем — Идти молча!

От заставы на реке Сун-Коси до столицы Непала расстояние по карте, на сколько я помнил, составляло всего около ста километров по прямой, однако путь наш шёл по горным дорогам и в пути мы должны были провести около недели.

Дорога вилась по крутым склонам, над обрывами, через узкие мосты, где плетёные канаты прогибались под ногой. Иногда нам попадались торговые затоны, лавочки, где старухи продавали солёный чай и жареные ячменные лепёшки. Люди смотрели на нас испуганно и любопытно — чужаки в европейской одежде среди своих казались чудом или наваждением.

По пути нас останавливали в нескольких селениях: чиновники записывали наши имена в книги, делали описание особых примет и передавали их гонцом на следующую заставу. Ночевали мы всегда либо на заставах, либо за границами селений и вдали от стоянок торговых караванов.

Путь оказался тяжелее, чем я ожидал. Мы шли быстро, подстраивайся к шагу привыкшим к горам гуркхов. Такой темп движения был для нас не привычным, и пару дней мы с Арсением выбивались из сил, однако вскоре втянулись.

На второй день после выхода с заставы дорога пошла вверх вдоль реки. Каменные ступени, вырубленные в скале, казались бесконечными, и каждый шаг отдавался болью в коленях. Гуркхи шагали молча, будто механизмы, и я всё время ловил себя на мысли: они словно и не замечают тяжести пути. У каждой деревни мы видели ту же сцену: несколько соломенных крыш, террасные поля, дети, которые сбегали на дорогу, таращились на нас и тут же прятались за спины матерей.

На третий день мы поднялись выше, и тропа пошла по гребню, откуда открывался вид на зелёные долины, укрытые облаками. Деревни встречались чаще, и там нас уже не просто записывали в книги, но и подробно расспрашивали чиновники — откуда, куда, по какой причине. Всё это казалось мне нескончаемым допросом, лишь растянутым во времени.

На четвёртый день нас задержали на большой заставе, где во дворе стояли десятки яков и мулов. Там нас заставили ждать целых сутки, пока приходил гонец из Катманду. Вечером я впервые увидел, как гуркхи чистят свои знаменитые кукри: тяжёлые изогнутые ножи сверкали в отблесках костра, и от этого зрелища мне стало не по себе.

Пятый и шестой дни путь пошёл вниз, в долины. Здесь воздух был густой, влажный, пах землёй и прелыми листьями. Всё чаще мы встречали торговцев из Индии, и у меня было чувство, что невидимая граница уже позади: чем дальше мы шли, тем больше в лицах людей читалось недоверие и странное почтение.

И, наконец, на седьмой день — долина Катманду. Мы вышли на тропу, что вела через ряды рисовых полей, и впереди показались первые кирпичные строения — башни, крытые черепицей, и храмы с резными фронтонами. Над всем этим вился дым очагов и звуки гонгов. Конвой шёл быстро, гуркхи не позволяли нам останавливаться и осматриваться.

— Вон она, столица, — прошептал Арсений, когда между облаками мелькнула ступа с золотым шпилем. — Теперь всё зависит от того, как поведёт себя английский резидент, когда вскроется наш обман. Но всё равно, мы зашли дальше, чем кто-либо другой из наших. Это уже победа, тем более если нас вышлют, то вышлют в Индию, и мы смело сможем сказать, что прошли через весь Непал.

Я ничего не ответил. В тот миг у меня было странное чувство: будто я иду не в город, а в клетку, где решится моя судьба.

Гуркхи не спешили, но и не давали расслабиться. Мы шли по узким улицам Катманду, и город, казалось, смотрел на нас усталыми глазами: вывески лавок, подернутые пылью, лениво развевались на ветру, дети следовали за нами с криками, а женщины в сари — словно тени — выглядывали из дверей и окидывали нас взглядом, в котором смешивались недоверие и любопытство. Прохожие расступались: разве что не выражали открытого враждебного отношения, но и приветливой улыбки никто не дарил. Конвой держал строй, гуркхи шли как стена — впереди, по бокам и сзади.

Здание британской резидентуры было невелико: двухэтажный дом с верандой, увитой плющом, и аккуратным садиком, где росли несколько деревьев и кустов розы — редкие в этих краях растения. У ворот стояли двое европейцев в военной форме и гуркхский патруль из четырёх человек — очевидно, охрана резидентуры.

Нам приказали остановиться. Гуркхи построились по стойке смирно, и чиновник, который до сих пор вел нас, вышел вперед, держа в руках папку с описью изъятых вещей и моей грамотой. Английский солдат позвонил в колокольчик на двери, и через несколько секунд из двери вышел человек в штатском. Он поздоровался на непальском с чиновником, тот что-то ответил и, не мешкая, прошёл в дом, а мы — под конвоем — последовали за ним.

Веранда резидентуры пахла чаем и пряностями. Нас провели по длинному коридору, где на стенах висели картины — виды гималайских хребтов и постановочные портреты рана в парадной форме. За стеклянной дверью, украшенной латунной табличкой «British Residency», лежала небольшая гостиная с тяжёлыми креслами и столиком, на котором аккуратно стояла чайная пара и блюдце с печеньем. За столом сидел мужчина лет пятидесяти — полный, аккуратно постриженный, с тоном лица, в котором читалась и усталость, и привычка к распоряжениям. На нем был строгий фрак, но вид у него был не церемониальный, а скорее служебный — тот самый, кто и должен был решать, что делать с такими, как мы.

Он поднял голову, когда вошёл чиновник заставы, и быстро пробежался глазами по описи. Затем его взгляд остановился на моей «грамоте», аккуратно вложенной в папку. Резидент усмехнулся, жестом отпустил непальца восвояси и встал:

— Господа, — сказал он без особой любезности, но и без открытой враждебности. — Вы в британской резидентуре. Меня зовут Джордж Уоддел. Как я понял, вы перешли границу без надлежащих разрешений? Со стороны Тибета прошли, обманули пограничную стражу представив вместо пропуска грамоту на посвящение в звание рыцаря. Хитрый ход господа, но вы же не думали, что ваш обман не раскроется? А я всё голову ломал, кто из моих людей чудит. Волков… Подождите, вы тот самый Волков⁈

На лице резидента появилось удивленное выражение. Он пристально смотрел на меня, очевидно пытаясь найти сходство с портретными фотографиями, что печатались в газетах.

— Черт побери, это точно вы!

— Да, это я — Я спорить и отмазываться не стал — Тот самый Исидор Константинович Волков, полярник, а рядом со мной господин Фомин, фамилию которого вы тоже наверняка видели рядом с моей в газетах.