Вершина Мира

Глава 16

Мы вышли из Катманду ранним утром пятнадцатого марта 1900 года, пока город ещё не проснулся. Наш караван состоял из двадцать трех яков, двух русских путешественников, двух англичан, отделения гуркхских солдат, двух чиновников из администрации раны и трёх десятков местных носильщиков. Каждый як был гружён поклажей весом около восьмидесяти килограмм: тюки с мукой, крупой, керосином, мешки с вяленым мясом, палатки и ящики с оборудованием. Людям оставалось нести только оружие, личные вещи и часть более ценной поклажи, которую я доверял не каждому. Носильщики, под присмотром Арсения на руках несли ящики с кислородной станцией, наши походные рюкзаки, кислородные баллоны и самые хрупкие вещи.

Накануне выхода в поход, нас снова пригласили в дворец Раны.

— Я наблюдал за вами господа и за тем, как вы готовитесь к покорению вершины — Слегка кивнув на наш глубокий поклон, Рана, который казалось был в хорошем настроении, начал свою речь — Признаться я был удивлён и обрадован, вашим серьёзным подходом. Вы загрузили чуть ли не половину лучших ремесленников Катманду своими заказами и не скупились на оплату.

— От этого снаряжение зависит вернёмся ли мы назад живыми, — Ответил я — Мы и так сильно рискуем, чтобы ещё и экономить на жизненно важных вещах. Тут мелочей нет, всё должно быть надёжным и качественным!

Говоря это, я чуть ли зубами не скрипел, наши затраты быстро вышли из всех планируемых бюджетов. Мы с Арсением снова нищие, и более того, я снова влез в долги, заняв в Уоддела денег под процент. Не так уж много конечно по сравнению с организацией похода на Южный полюс, и я вполне смогу с ним рассчитаться, добравшись до ближайшего банка, но тем не менее…

— Это так — Кивнул головой Рана — Я знаю, что вы заказали и Непальский флаг, который хотите установить на вершине. Мы ценим это. Я теперь действительно вижу, что не зря поддался минутной слабости, разрешив вам остаться и пойти на гору. Я позвал вас сюда, чтобы сказать, что в случае удачи, вы будете хорошо вознаграждены, а сейчас, в качестве подарка вам, правительство Непала оплатит носильщиков и яков для перехода к горе. С вами пойдут и мои представители, которые помогут вам решить любые вопросы в пути. Я выдам им грамоту, о том, чтобы местные адмистрации оказывали вам любую посильную помощь. Желаю вам удачи!

Короткий получился прием, но тем не менее своим не таким уж и щедрым жестом, Рана снял с нас часть забот об организации перехода. Местные жители, к которым мы обращались, чтобы нанять их в качестве проводников и носильщиков неохотно шли нам на встречу. Политика изоляции страны приносила свои плоды, и непальцы настороженно относились к чужестранцам. За такую, несанкционированную властями связь, их вполне могли наказать. Сейчас же, заручившись поддержкой премьер-министра, у нас оказались развязаны руки. Все тридцать носильщиков и погонщики с яками сами явились к дверям английской миссии на следующий же день после посещения дворца Раны.

Уоддел тоже попрощался с нами вполне по-дружески. Всё время нашего пребывания в английской резидентуре, за нами пристально наблюдали, и Уоддел в конце концов убедился, что цель у нас сугубо научная. Мы не лезли в политику и не шли на контакт с непальскими чиновниками, предпочитая действовать через англичан.

— И я вам пожелаю удачи, господин Волков! — Уоддел, впрочем, как и все работники миссии вышли нас провожать — надеюсь у вас получиться, и мы с вами ещё увидимся! Право слово, я уже успел к вам привыкнуть и могу считать вас своим другом. Возвращайтесь с победой!

— За деньги свои переживает, морда английская — Пробурчал Фомин, едва Уоддел отошел подальше — Плевать ему на нас! Друг называется, выдал кредит под десять процентов!

— Деньги свои он получит в любом случае, даже если мы погибнем — Криво усмехнулся я — Я выписал ему чек на предъявителя, так что любой банк обналичит его без проблем. А то, что дал денег под проценты… спасибо ему, что вообще дал! Достать такую сумму в Непале, мы не смогли бы ни каким другим способом. Дороговато наши разведывательные миссии обходятся, ты не находишь? И всё за мой счёт! Я конечно патриот своей страны, но всё же это немного слишком, и жизнью рискуем, и последние штаны отдаем! Оценит это Родина?

— Оценит — Хмыкнул Фомин — Орден очередной дадут точно. Да и тебе чего переживать? Ты деньги прямо из воздуха делать умеешь, всё равно в плюсе окажешься, если дело выгорит, а если нет… Тогда зачем тебе деньги?

— Орден — это хорошо, главное, чтобы не посмертно — Задумчиво ответил я — А насчёт денег ты прав, дойти бы туда и обратно живыми, и я смогу отбить всё с лихвой. Благо опыт есть. Ладно, не будем о грустном, пора топать.

Первый участок пути вел нас от Катманду до Бхактапура и дальше в Дхуликхел. Поначалу дорога была хорошая, хотя и грязная до такой степени, что все мы по колено извозились в глине. На нашем пути частенько встречались местные базары, возле которых мы не останавливались. Яки шли спокойно, но уже на спуске к Долалгхату нам пришлось снимать с них груз и переправлять через подвесные мосты по частям. В день выхода мы прошли двадцать километров, быстрее идти было нельзя: тропы и дороги были скользкие после дождя, а если какой-либо як упадет и сломает ногу — можно смело попрощаться с грузом, который он несёт.

Дальше наш путь лежал через Долаху и Чарикот. Здесь мы впервые почувствовали высоту, ночевали в холодных, сырых хатинах у местных. Люди шли тяжело, но яки держались молодцом. В день удавалось пройти по пятнадцать-восемнадцать километров, постепенно поднимаясь в предгорья.

Ламджура-Ла стал первым серьёзным испытанием. На перевале (свыше трёх с половиной тысяч метров) пришлось идти медленно: звери сбивались, хрипели. Мы ночевали прямо в рододендроновом лесу под брезентом, по очереди разводили костёр, чтобы согреть носильщиков. Потеряли день на передышку из-за плохой погоды, иначе бы часть каравана точно полегла.

Спустившись к Джунбеси, мы снова вышли к человеческому жилью. Там уже можно было достать рис и чечевицу, пополнить запас соли. После Таксинду-Ла караван вышел к Нунтхале и Кхари-Кхоле. Здесь народ жил торгом: брали плату за всё, за переход по частным мостам, по расчищенным силами местных жителей тропам, за перенос вещей, за всё! Даже идущие с нами чиновники Раны, и грозная бумага из дворца, не помогали решить вопрос. Местные жители попросту разбегались, предоставив нам право решать проблемы самим. Промучившись с очередным подвесным мостом, который нужно было держать с обоих сторон, чтобы он не раскачивался на ветру как качели, я плюнул на «помощников» и дал распоряжение оплачивать услуги «помогаек».

Сурке и Чаурикхарка встретили нас обрывами и каменными карнизами, где каждая ошибка могла стоить жизни. Яки шли вереницей, носильщики держались за хвосты зверей, чтобы не соскользнуть. На этом участке мы потеряли один бочонок с крупой — сорвался в пропасть, як устоял, но верёвка не выдержала.

Дальше дорога вошла в долину Дудх-Коси. Тут уже были настоящие мосты, почти стационарные, но всё же верёвочные, протянутые над ревущими потоками. В Пхакдинге мы впервые почувствовали дыхание высокогорья — холодно, ветер режет лицо.

Намче-Базар — настоящий перевалочный узел. Там мы остановились на два дня: один для отдыха, другой — для разведки. Яки обжирались травой, люди ели горячую похлёбку. Выше начиналась земля шерпов. Здесь нам удалось нанять только нескольких проводников, которые помогли нам провести караван через скальные полки и вывели в сторону Пангбоче.

Слухи о нашем караване и о том, что мы собираемся нанять много шерпов для похода в горы, успели нас обогнать. Идущие с нами чиновники отправили вперед гонцов, с требованием к старостам деревень выделить людей, обещая достойную оплату, и монастырь Пангбоче Гомпа встроил нас многолюдной толпой желающих заработать. Местный лама тоже выглядел приветливо. Он провел молебен за наше удачное возвращение и выдал связку шерстяных верёвочек-амулетов, и каждый человек надел её на шею. Я не спорил: пусть носят, хуже не станет.

Тут же, возле монастыря мы распрощались с носильщиками из Катманду и наняли на их место сорок шерпов, отобрав мужиков покрепче и поопытнее. С каждым я лично вёл беседу с помощью переводчика из администрации Раны, принимая решение о приеме человека в команду или безжалостно ему отказывая без объяснения причин.

После Пангбоче началось настоящее испытание. Ветер, снег, дневные переходы по восемь-десять километров. В Дингбоче я приказал устроить два дня отдыха. Часть яков оставили там на пастбище: выше они бы не дошли. Дальше мы брали только самых крепких, понизив нагрузку до пятидесяти килограммов на зверя.

Дугла, Лобуче, и, наконец, Горак-Шеп. Здесь дорога превращалась в моренную кашу: камни, лед и грязь. Яки падали, мы помогали им подниматься, иногда разгружали прямо на склоне и перетаскивали ящики руками. Шли и отдыхали через день, позволяя организму европейцев акклиматизироваться. Шерпы и гуркхи, идущие с нами, казалось не замечали высоты, а вот русские и англичане уже вовсю постигали все прелести гипотермии. И если наши тренировки в гипотермических масках с Арсением и английским капитаном давали свои плоды, то молодой секретарь Уоддела, фамилию которого я так и не узнал, и которого все называли просто Вилли, выглядел уже полной развалиной, хватая ртом воздух и задыхаясь.

На двадцать восьмой день пути мы подошли наконец к самому краю ледника Кхумбу, где я планировал поставить основной лагерь. На дворе стояла почти середина апреля, и у нас оставалось ещё около двух недель, для разведки, прокладки маршрута по ледникам и горе, а также на установку базовых лагерей. Дальше наверх шли только люди.

Мы развернули лагерь прямо на моренных холмах у кромки ледника. Место выбрал я сам, пройдя с Фоминым и старшим из шерпов вдоль гребня. Главное требование — ровные площадки для палаток, защита от ветра и близость к ручью, который образовывался из талых вод. Всё это нашлось чуть выше Горак-Шепа: каменная осыпь давала естественную стену с подветренной стороны, а из трещины вытекал тонкий поток ледяной воды.

Первым делом мы распределили работы. Шерпы и гуркхи начали выравнивать площадки, вынося крупные камни и укладывая их в невысокие подпорные стены. Носильщики натягивали брезент, ящики с грузом складывали в аккуратные ряды, самые ценные вещи прикрывали сверху парусиной и снегом. Я приказал разделить лагерь на две зоны: одна для европейцев и чиновников, другая — для шерпов и гуркхов. Не из высокомерия, а для порядка: чтобы не смешивались обязанности и не возникало лишней суматохи.

Отдельно поставили «кухонный шатёр» — большой брезент на жердях, где разожгли очаг на камнях. Дым выходил через щели, но внутри стало теплее. Там же устроили склад дров, которые ещё внизу мы закупили целыми тюками — связки сухих веток, нарубленные крестьянами в низинах. Керосиновые лампы распределили по группам, выдали каждому проводнику по кружке и миске, установили строгий порядок выдачи пайка. В условиях высоты и холода дисциплина важнее всего.

Фомин сразу взялся за кислородное хозяйство. Баллоны и сама станция заняли отдельный шатёр, где он устроил что-то вроде мастерской. Баллоны уложили в солому, чтобы металл не промерзал насквозь. Маски и дыхательные мешки хранились в ящиках, накрытых двумя слоями брезента. Я велел приставить к этому складу двоих гуркхов с винтовками: слишком ценная вещь, чтобы оставлять без присмотра.

Для яков мы расчистили площадку внизу, ближе к ручью. Там звери ночевали под открытым небом, укрытые от ветра стеной из сложенных камней. Часть пастухов осталась при них, остальным я велел помогать нам в лагере. Запасы фуража и соли рассортировали: часть оставили здесь, часть спрятали в тайниках пониже, в Дингбоче, чтобы не тянуть всё наверх.

Медицинское отделение расположили в отдельной палатке. Я сразу же настоял, чтобы все носильщики и европейские путешественники прошли осмотр: измерял пульс, слушал дыхание. Двоих шерпов, как это не удивительно, пришлось отправили вниз — слабые, могли только задерживать отряд.

Когда лагерь окончательно встал, я прошёл по всем секциям и проверил: костры горят, палатки закреплены камнями, парусина натянута туго, провиант пересчитан. Уставшие люди сидели кружками вокруг костров и жадно ели похлёбку из чечевицы и сушёного мяса. Ветер дул порывами, то стихая, то снова хлеща по морене, но у костров было тепло, и люди впервые за много дней позволили себе смеяться.

Я стоял немного в стороне, глядя на огромную белую стену, что поднималась впереди. Ледник уходил ввысь, в хаос трещин и бастионов, за которыми скрывался ледопад и сама гора. Там, наверху, был наш путь — короткий, но самый тяжёлый. Теперь у нас был дом на краю этой границы ледяного царства, опорный пункт, откуда начиналась настоящая борьба.

Потянулись день за днём, похожие один на другой.

Мы поднимались в шесть утра, ещё в темноте. Сначала разводили костры и заваривали чай — горячая жидкость в таких условиях была важнее еды. Шерпы приносили в котлах воду, гуркхи проверяли караульных. Я проходил по палаткам и поднимал своих людей, иногда за шиворот — иначе так они могли пролежать до полудня, не в силах подняться.

К восьми утра каждый получал миску рисовой каши с маслом или вяленым мясом и кружку горячего чая. Завтрак проходил молча, только слышно было, как кто-то кашлял от холода или жадно хлебал горячий чай. После завтрака лагерь делился на группы: одни занимались повседневными делами в лагере, а другим предстояла разведка.

К десяти утра мы выдвигались вверх: обычно это была небольшая группа из шерпов, меня или Фомина с капитаном. Нашей задачей было разведать трещины, проложить отметки на леднике, перенести часть груза к промежуточному складу. Остальные оставались в лагере, где занимались сортировкой провианта, накачкой баллонов кислородом, сушкой одежды и починкой снаряжения. В каждый выход мы брали один из кислородных аппаратов, чтобы привыкнуть к оборудованию и проверить их так сказать в боевых условиях.

Возвращались мы к двум-трём часам пополудни. Обед был всегда одинаковым: суп из чечевицы с пригоршней риса, иногда добавляли сушёное мясо или вяленую рыбу. После обеда часовой отдых: люди дремали в палатках, якари спали прямо возле животных, укутавшись в шкуры.

К четырём вечера я снова собирал людей. Подводили итоги разведки, уточняли маршрут на следующий день, обсуждали завтрашние задачи. Пересчитывали кислородные баллоны и провиант. Шерпы устанавливали новые «турики» — каменные метки для дороги.

В шесть вечера вся команда собиралась у костров. На ужин шла каша с топлёным маслом, иногда чай с молоком от яков. Говорили мало, больше слушали, как завывает ветер. Фомин после ужина исправлял неисправности своего оборудования и выявленные в ходе эксплуатации недостатки. В основном это были утечки и источники конденсата, который намертво замораживал подачу кислорода в маску. Арсений практически не вылезал из своей палатки, пытаясь настроить аппаратуру, чтобы она работала как швейцарские часы.

В девять вечера лагерь затихал. Ставились караулы: по одному посту гуркхов у кислородной станции и у яков. Остальные уходили спать в палатки. В темноте слышался только завывание ветра в леднике, треск морены и редкие крики животных.

Так мы жили в лагере — день за днём почти неделю. Каждый день был похож на предыдущий, но именно этот строгий ритм позволял надеяться, что у нас всё таки может всё получиться.