Ведьмы поместья Муншайн

32

Среда, 27 октября День

Оказавшись в лесу, Урсула чувствует себя беспокойно. А все потому, что, как полагают сестры, у нее развился страх перед животными, от которых прежде их могла защитить Табита. Но Табита давно не в состоянии заниматься своими питомцами. И теперь животные одичали и, возможно, представляют угрозу.

Но Урсула не любит ходить в лес совсем по другой причине.

Потому что здесь ее съедает чувство вины. Ведь тут живут существа, которые составляли огромную часть жизни Табиты, она их любила и заботилась о них. А Урсула стала причиной, по которой эта связь прервалась. Вот почему ей так тяжело приходить сюда.

Казалось бы, нет страшнее муки каждодневно видеть призрак Табиты, навеки оставшейся в той одежде, какая на ней была в момент смерти. Но Урсуле, наоборот, так легче – по крайней мере, от Тэбби осталось хоть что-то: она может общаться с сестрами, участвовать в их жизни, пусть и не в полной мере.

Урсула с Руби подходят к опушке, и Урсула вытаскивает волшебную палочку, держа ее наготове как заряженное ружье, которое случайно может выстрелить. Просто Урсула не хочет никому навредить, если ее вдруг что-то напугает.

Черт побери эту Квини, зачем она послала именно меня?Урсула умоляла, чтобы вместо нее пошла Айви, которая постоянно бывает в лесу – подлечивает деревья. Но Квини сказала, что у Айви есть дела на винокурне и каждый должен выполнять свои обязанности. Мол, вся их жизнь все равно связана с лесом, и сейчас кому-то нужно сопровождать Руби.

Как Урсула ни отговаривала Руби, та все равно надела сапожки на высоком каблуке. Не помогли никакие аргументы: Руби только молчала, упрямо вздернув подбородок. Этим она здорово напоминала себя шестилетнюю, когда делала все наперекор Мирабель.

Одним словом, Руби ведет себя как капризный ребенок. Урсула очень страдает из-за этого, чувствуя себя одинокой. Ведь не может же она впасть в детство за компанию с Руби.

– А у нас будет пикник? – Руби спрашивает это уже в четвертый раз, хотя они не взяли с собой ни корзинку с едой, ни одеяло.

Урсула уже три раза сказала: нет, не будет никакого пикника. Она чувствует себя совершенно разбитой – вчера вечером они искали сокровище во всех каминах, в светильниках и в ритуальных свечах. И два раза они подлавливали Руби внизу, слонявшуюся по фойе, пришлось загонять ее в комнату. Вот и сейчас Урсула еле сдерживается, чтобы не вспылить.

– Нет, дорогая, – говорит она. – Нам просто нужно кое-что проверить.

– Какая жалость, что у нас не будет пикника.

От холода щеки Руби раскраснелись, из носа капает влага, как вода из краника. Урсула вытаскивает из кармана салфетку и промокает ею нос подруги. Та крутит головой, бурчит и вырывается как маленькая.

Урсула поплотнее запахивает свое пальто, а затем проверяет, не расстегнулись ли пуговицы на пальто Руби, хорошо ли замотан ее фиолетовый кашемировый шарф. Набравшись храбрости, Урсула входит в первый ряд деревьев, отделяющий их лужайку от леса: кажется, что это два разных мира.

Ухоженная земля поместья еще хранит запах дождя и опавших листьев, что сгребли в кучи – из них потом получится хороший перегной. Но вот лес, он другой – пахнет меланхолией и обновлением. Встреча с ним – как встреча с давней подругой, что сменила духи, и это сбивает с толку: вроде ты знаешь этого человека, а вроде и нет.

Лес встречает женщин своим многоголосьем. Он трещит и каркает, лает и чирикает. Шуршат и колышутся деревья, а по ним с ветки на ветку прыгают божьи твари всех мастей, и Урсула крепче сжимает в руке волшебную палочку.

– А у нас будет пикник? – снова спрашивает Руби, оглядываясь. Кругом пляшут солнечные блики, и, должно быть, она, как и Урсула, думает, что лес – это холст, на который художник нанес свежие мазки: желтые и золотистые тона поверх густых изумрудных и сепии.

Руби так хочется праздника, что Урсула не смеет ее больше разочаровывать. Она достает из кармана ягодное драже со вкусом сливы и лаванды, которое она купила специально для Руби. Руби всегда говорила, что любое угощение лилового или фиолетового цветов имеет вкус счастья. Именно поэтому торт к ее дню рождения всегда украшали кремом и сахарной глазурью цвета лаванды.

Урсула трясет коробочкой с драже словно маракасами.

– Да, вот тебе пикник.

– Чудесно! – Руби хлопает в ладоши.

Петляющая среди папоротника тропинка уже начала зарастать, но не настолько, чтобы Урсула сбилась с пути.

– Нам сюда. – Урсула обгоняет Руби, и теперь они идут гуськом, друг за дружкой.

Урсуле так даже легче, чтобы не видеть ненакрашенного лица Руби, все же лица мужчины, хоть она и одета в старомодный женский наряд. Руби так иссохла, что одежда болтается на ней, как на пугале, а лиф платья провис, и это создает неприятное впечатление.

Но ведь женщина – это не ее грудь. Урсула знает это как никто другой: сколько женщин приходило к ней за снадобьем от тошноты после многонедельной химиотерапии. Ради того, чтобы жить, им пришлось пожертвовать своей грудью, заплатив страшную цену. Впрочем, Урсула давно подозревала, что боги страдают крайней степенью женоненавистничества.

Из всех сестер у Урсулы самая пышная грудь, даже больше, чем у Иезавель. Руби не раз вслух признавалась, что завидует ей. Урсула думает, каково было бы ей, лишись она предмета своей гордости, ведь она всегда воспринимала свои пышные формы как должное. И почему эти холмики, эти наслоения жира, что позволяют нам чувствовать себя женщиной, потом вдруг исчезают из-за предательской болезни?

Но все признаки, делающие женщину женщиной, а мужчину мужчиной, по сути – такая малость. Если честно, Урсула никогда не чувствовала себя женщиной, ни единого дня в своей жизни – даже несмотря на свою пышную грудь. Она всегда была мальчишкой-сорванцом, и в подростковом возрасте за нее взялась Руби, подсказывая, как стать более женственной.

Но разве это так важно?

Погруженная в собственные размышления, Урсула даже не заметила, как отстала Руби, а потом за спиной послышался душераздирающий крик.