Ведьмы поместья Муншайн

29

Понедельник, 25 октября Вечер

Урсула оказалась в комнате Руби впервые за долгое время. Удивительно, но тут все осталось как прежде, разве что выглядит опрятнее. Ведь раньше тут повсюду: на армуарах[65], на стульях, на кровати и на полу, – валялись горы одежды и разных боа из перьев. Но по-прежнему здесь пахнет тальком, духами и сахарной ватой.

В их жизни столько всего случилось, и просто удивительно, что какая-то часть прошлого осталась не тронута временем. В последний раз Урсула была здесь вечером тридцать три года назад. Они тогда вдвоем наряжались ко дню рождения Тэбби. У Руби с Урсулой так было заведено с детства, когда еще девочками они частенько сидели тут вдвоем, готовясь к празднику, что устраивала для них Мирабель.

Урсула помнит, как тогда, тридцать три года назад, чувствовала на лице дыхание своей подруги, пока та делала ей макияж под образ гадалки.

Урсула не очень-то любила краситься, но с радостью соглашалась, когда Руби предлагала ей свою помощь. И дело вовсе не в том, что при помощи косметики ее сестра, подобно алхимику, способна была превратить женщину с обычным лицом в красотулечку. Нет, причина крылась в другом. Просто на целых полчаса Урсула становилась центром внимания для Руби. Она касалась ее лица, брала за подбородок, прося повернуть голову налево или направо: она была так близко, что можно было услышать, как бьется ее сердце – казалось, ради одной только Урсулы.

В тот вечер после макияжа она вдела в уши Урсулы золотые сережки и повязала ей лазурный шарф. А потом, пока Урсула помогала Руби натянуть огромную нижнюю юбку с фижмами[66], та радостно трещала обо всем на свете – о том, что сегодня она увидится с Магнусом, а через три дня они совершат свое тщательно спланированное ограбление, после чего все в их жизни переменится. Руби мечтала взять судьбу в свои руки – ей надоело быть жертвой собственных магических способностей.

Несмотря на искренность Руби, Урсула чувствовала, что та что-то недоговаривает – уж больно широко она улыбалась, а ее гортанный смех звучал неестественно громко. Водрузив на голову Руби дурацкую тиару, завершавшую образ Глинды, Урсула озвучила свои сомнения, но Руби сказала, что никогда не станет что-то скрывать от самого близкого человека.

Урсулу удручало, что, имея дар предвидения, она не была в состоянии предугадать хоть что-то про Руби. Они были настолько связаны друг с другом, что невозможно было заглянуть ни в ее душу, ни в ее мысли. Все равно что стоять слишком близко к кому-то и не мочь сложить воедино черты лица – разве что разглядеть пару веснушек. Ведь обрести перспективу можно, лишь сделав шаг назад.

Урсула всегда полагала, что в ее даре имеется какой-то изъян, ограничитель, не позволяющий изучить самые потайные уголки психики Руби. Кто бы знал, что Руби просто умела возводить мысленный щит между собой и Урсулой, чтобы та не подглядывала за нею.

Именно так Руби и поступила, когда сестры послали Виджет к зданию тюрьмы, чтобы присмотреть за нею. Уже тогда следовало догадаться, что Руби от рождения умеет выстраивать между собой и остальными такую высокую стену, которую ни за что не преодолеть.

Как и подозревала Урсула, у Руби действительно был от них секрет, и вся правда вышла на поверхность во время дня рождения Тэбби.

И вот сейчас, через тридцать лет и три года, они сидят вдвоем перед трюмо на банкетке, на которой трудно уместиться из-за огромного пышного платья Руби. Женщины смотрят друг на друга через створки трельяжа. Вокруг него вся стенка обклеена десятками полароидных фотографий – это летопись их сестринства.

– Просто ужасно, что праздник пришлось отменить, – со вздохом говорит Руби. – Бедняжка Тэбби, она так ждала этого дня. Что за экстренная ситуация с дикой природой, если ей даже пришлось уехать?

– Да вот, все носороги вымерли, – сдуру выдает Урсула.

– Ох. А я думала, что дело в лесных пожарах, – говорит Руби. Сложив что-то в голове, она прибавляет: – Но если носороги вымерли, к чему такая спешка?

Урсула старается не думать о том, что будь Руби более разумной, то представила бы совсем другой контраргу- мент.

– Да я не знаю, это какие-то сверхсекретные сведения, потому что Тэбби сотрудничает с министерством… министерством вымерших животных.

Другая Руби сказала бы, что это полная фигня, но сейчас она глупо улыбается и понимающе кивает, словно все так и должно быть.

– Не могу поверить, что Магнус ушел, не попрощавшись, – расстроенно говорит она.

– У него тоже неотложные дела, – объясняет Урсула. – Лошади неожиданно заболели.

Как больно рассказывать о том, что действительно было, только много лет назад. Урсула боится, что Руби вдруг все вспомнит и поймет, что ее обманывают, но она лишь вскакивает на ноги и спрашивает:

– И как они? Может, мне тоже туда поехать?

– Нет! – вскрикивает Урсула, и Руби пугается. – Уже не надо, – тихо прибавляет Урсула. – Он только что звонил и сказал, что лошадям уже легче. Он просил поцеловать тебе и передать, что заглянет завтра.

Урсула никуда не отходила, и никто не звонил, но Руби согласно кивает и успокаивается.

– Ты не поможешь мне раздеться? – просит Руби. – Снять все эти наслоения?

Урсула растерянно моргает:

– Наслоения? Но я думала, что ты…

– Нет, у меня не вышло перепревратиться, – говорит Руби, потупив взор. – Магия не сработала, так что пришлось прибегнуть к кустарному способу.

Так было всегда, с ранних лет: если Руби хотела стать девочкой или женщиной, а сил не хватало, она прибегала к обычному переодеванию. Потому что более естественно чувствовала себя именно в женском облике. Переодевание было лишь временной мерой, пока Руби не накапливала достаточно сил для преображения.

И вот сейчас у Руби не получилось преобразиться, ей стыдно, и у Урсулы сжимается сердце от жалости.

– Конечно, я помогу тебе, – говорит она. – Для меня это большая честь.

Доверившись своей моторной памяти, Урсула начинает совершать движения, которые, конечно же, не забыла. Она аккуратно снимает накладные ресницы Руби. Затем, взяв бутылочку с тоником, обильно смачивает им ватный диск и протирает кожу Руби вокруг линии волос. Затем аккуратно поддевает спереди сетку парика, убирает слой закрепляющего театрального клея и снимает парик, под которым на голову Руби натянута тонкая, как чулок, шапочка.

Урсула передает Руби парик, полагая, что та бережно наденет его на голову манекена, но та просто швыряет его на комод, и Урсуле приходится самой все делать как надо. После этого она расстегивает клипсы Руби, ее ожерелье и кладет все это в ящик с драгоценностями.

Наконец, Урсула стягивает с головы Руби шапочку – со своими настоящими волосами, тонкими как пух, она выглядит беспомощно, словно только что вылупившийся птенец. Дальше начинается самое трудное, и в ход идут кольдкрем и много ватных дисков, чтобы очистить кожу от основы, пудры, туши и губной помады.

Урсула всегда дивилась, когда из-под накладных бровей Руби застенчиво показывались ее настоящие брови. То же самое касалось и всех остальных черт лица Руби непреображенной. Вся процедура походила на проявление фотографии, только в обратном порядке, когда вместе роскошного цветного снимка перед глазами постепенно возникает негатив, а затем – просто чистый лист бумаги.

Один ватный диск цепляется за щетину Руби – его приходится выбросить и заменить на новый. Через десять минут всех этих монотонных движений, что сродни медитации, Урсула заключает:

– Так, с макияжем расправились, теперь давай раздеваться.

Руби послушно становится в середине комнаты и поворачивается к Урсуле спиной, чтобы та могла расстегнуть молнию. И вот уже платье лежит у ног Руби, и она вышагивает из него. Несмотря на то что на ней надеты трусы, Урсула чувствует себя неловко.

– Так, теперь подними руки, снимаем грудь, – нарочито грубо приказывает Урсула, стараясь скрыть свое смяте- ние.

Руби подчиняется, и Урсула начинает снимать силиконовые накладки.

– Поосторожней с сиськами, они стоят кучу денег, – приглушенно бубнит Руби. Это ее старая фраза, она всегда так говорила.

И вот теперь Руби стоит перед Урсулой – c волосатой грудью, с недельной щетиной на лице. Без грима и всех этих женских «доспехов» она кажется совсем беззащит- ной.

– Спасибо, – смущенно говорит Руби.

– Не за что.

И тут взгляды их встречаются. Урсула чувствует давно знакомый трепет и как всем своим существом она словно уменьшается до крошечной точки. Значит, после всех этих лет ничего не изменилось.

Руби моргает, на лицо ее набегает тень.

– Прости, я забыла, как тебя зовут.

Урсула слышит звон в ушах, как будто Иезавель разбила вазу в комнате гнева. Она сглатывает комок в горле и шепчет:

– Урсула, меня зовут Урсула.

– А я Руби. – Фраза звучит как вопрос, а не утверждение.

– Да, ты моя Руби Тьюсдей.

Руби обхватывает Урсулу руками, словно ища в ней опору.

И вот они стоят так – может, краткое мгновенье, может, какие-то минуты, часы, а может – целую вечность. Но потом Урсула вспоминает про Харона, про все их трудности и про то, что может случиться с Тэбби, и заставляет себя выполнить просьбу Квини. Шепотом на ушко она спраши- вает:

– Руби, куда ты спрятала сокровище?

– Сокровище?

– Да, дорогая, то сокровище из музея. Где оно?

Руби замирает на секунду, а потом начинает хихикать:

– Я спрятала его в самом надежном месте.

Сердце Урсулы царапается о грудную клетку.

– Но где именно? – спрашивает она, затаив дыхание.

– В огне, – простодушно говорит Руби. – Там, где никто его не тронет.